Молодые и сумасшедшие

Рафаэль думает, что если у кого-то из членов его немногочисленной семьи и была самая яркая мимика, то этим «кто-то», разумеется, был Микеланджело. Глаза его всегда выделялись двумя яркими, голубыми камешками, а само лицо было эмоциональным и подвижным. Микеланджело — спортсмен. Пробегая вперёд, он широко взмахивает руками, делает сложное сальто и возвещает торжественно: — Та-да! — Лучше вокруг себя смотри, обормотина, — дарит легкий подзатыльник Раф и перекатывает зубочистку в другой уголок губ. Руки его тут же сердито скрещиваются на мощной груди, но глаза — смотрят. Ловят каждое движение, каждый поворот в воздухе. На самом деле, Рафаэль не может выполнить этот трюк из-за своей мышечной массы и оттого лёгкий приступ восторга на миг вспыхивает в нем от энергетики младшего брата. Чего он, разумеется, не выдаёт. Микеланджело — артист. Ему бы выступать на сцене, где он приковывал бы к себе сотни взглядов. — Да ладно тебе, Рафи! — сверкает он белозубой улыбкой, — Можно подумать мне что-то грозит, когда вы рядом. Рафаэль ловит себя на том, что не знает, что сказать в ответ. Краем глаза замечает, как у Леонардо дергается уголок губ. «Вот же, подхалим!» — думает каждый из них, но вслух ничего не произносит, потому что — приятно. Микеланджело — актер. Улыбаясь, плача, обманывая и играясь, он делает все как в последний раз. Комочком энергии сверкает максимальной отдачей — все, чтобы привлекать внимание, все ради восторга зрителей. «Смотрите на меня!» — кричит каждое его движение и они — смотрят, потому что Микеланджело — артист. Микеланджело — актёр. Микеланджело — гимнаст. Микеланджело — кто угодно. На него должны смотреть. Он мог бы быть узнаваемой личностью, мог бы стать актёром, спортсменом, художником… Но жизнь несправедлива, и потому Микеланджело не более чем подземный клоун, кривляющийся в бесконечных канализационных путях. Шутя несмешно и глупо, остроумно и не очень, завораживающе танцуя в темных туннелях, он выступает для своей маленькой аудитории, состоящей из убийц.