Молодые и сумасшедшие

Остервенело сражаясь, Рафаэль чувствовал, что опаздывает. Опаздывает сделать что-то непоправимо важное, что-то такое, что сердце взволнованно колотится в грудной клетке. Чутье подсказывало страшные итоги, и мутант панически отталкивал от себя эти мысли. Удары слились в один сплошной поток ярости, пахло кровью, а чувства были натянуты, как металлические тросы. В просвете противоположной стены он увидел знакомый силуэт и бросился туда, не разбирая дороги. Ломанная фигура лежала слишком неестественно, слишком неподвижно. Рафаэль почувствовал, как ужас леденеет в его костях, и побежал быстрее. Ему казалось, что ещё никогда в жизни он не был так напуган, как в эти мгновения. До тела брата — метров пять, не больше — но время растягивалось, как карамель, и в этом фрагменте смешалась воедино надежда и бесконечная паника. — Лео! Он взволнованно приподнял туловище, отчего голова упала, как у детской игрушки с шеей-шарниром. Синие глаза — наполненные любовью, лёгкой игривостью, железной волей и множеством других эмоций, — смотрели в пустоту, глядя в то, что видят только мёртвые. Сердце сжалось болезненным спазмом, заколотилось в бессмысленной панике. Рафаэль попытался растормошить старшего, но тот тяжёлой куклой болтался в руках. — Лео! Воздуха стало не хватать, горло сжимается, давит, кажется, до самого желудка. Задыхаясь, Рафаэль перестаёт видеть перед собой что-либо от влаги, от нехватки кислорода, и синие пятна на лице брата — последнее, что он помнит. Рафаэль вскакивает в поту, падает с гамака на пол, срывает с головы одеяло и громко дышит. Холод содрогает тело, и дрожь эта достигает самого нутра. В голове проясняется, приходит понимание происходящего, но в сердце — мёртвые глаза брата, смотрящие в никуда. Судорожно сглатывая, Рафаэль поднимается на трясущихся ногах. Идёт к двери. Внезапно осознает, что ноги сами ведут его к комнате старшего. Он помнит, как сам частенько бесится, когда Леонардо начинает проверять их ночью, как каких-то детей. И сейчас он тот, кому остро необходимо сделать это же. Он должен — обязан — стереть тот последний образ, который словно выжегся на сетчатке глаза. Стоило закрыть веки — и там холодный, неподвижный, мертвый синий. Он тихо дышит, пытается привести дыхание в порядок, несмело приоткрывает дверь. Во мраке комнаты видно только силуэт одеяла, под ним… Грудная клетка у брата не двигается, тело безвольное и повсюду синий, синий, синий… Рафаэль врывается со свойственной себе бестактностью, срывает одеяло и тут же чуть не получает пяткой в нос. — Раф?! — узнавание звенит в голосе Леонардо, а затем он недовольно вскрикивает и закрывает глаза руками, когда в комнате вдруг вспыхивает свет, — Ты что творишь?! Рафаэль смотрит. Сонно морщась, Леонардо пытается разлепить слипнувшиеся веки. Кое-как раскрыв один глаз, он взирает на возмутителя спокойствия и, с присущей ему адаптивностью, пытается проанализировать ситуацию. Забота — в инстинктах лидера черепах. А еще он очень хорошо знает свою семью. Даже не полностью включившись, его мозг уже осознал, что Рафаэль вломился в его комнату не без причины. У кровати — потерянный брат, отчего-то вцепившийся в одеяло. В глазах его что-то, что обычно он не позволяет себе показывать. Флуоресцентной желтизной горят радужки, не мигая, он смотрит на него, как в последний раз. Леонардо не спрашивает, что случилось — слишком хорошо знает причины. И потому лишь молчит и смотрит в ответ, ровно до тех пор, пока дыхание Рафаэля не становится равномерным.