Между Богами и Демонами

— Сань Лан, давай сделаем вид, что ничего не было. — Се Лянь так просто захотел решить проблему — точнее то, как эта самая проблема решалась. — Конечно, — Хуа Чэн всё также, будто ничего не случилось, улыбнулся, обнимая Его Высочество со спины, укладывая свою голову на его и касаясь чужих окровавленных рук своими, вынимая из них оружие. В конечном счёте, сосулька скоро растает, и никто никогда ничего не вспомнит. В конечном счёте, всё не так уж и плохо. В конечном счёте, убийство — так же естественно, как сесть и вкусно поесть. Не всегда получается, но оно и к лучшему, наверное. В конечном счёте, Се Лянь сам назвался «Богом Войны», его никто не просил. В конечном счёте, все грехи ему простят, словно улыбка на губах когда-то была настоящей, а в душе остался огонёк, зажигающий сердца других. О том, что Се Лянь готов развернуться, убежать и плакать, скрутившись в комочек, знал только Хуа-Хуа, нежно обнимающий своего любимого каждую ночь и чувствуя, как по груди скатываются слёзы. В конечном счёте, они всё ещё могут поспать четыре-пять часов в сутки, пока тело не сдастся и не упадёт холодным камнем на землю. Зачем они пару месяцев назад затеяли это? Зачем Се Ляню, мирно жившему под боком Цзюнь У, нужно всё это насилие? Зачем было убивать того, кто просто встал на пути? Се Лянь аккуратно коснулся застывшего лица, погладив остывшие щёки, которые казались неестественно белыми и настолько неживыми, что просто не верилось, что всего полчаса назад он рассказывал «Принцу» о том, как ему хотелось бы просто прогуляться по магазинам, не боясь быть ненароком убитым. Как же грустно, что после этих слов он и умер. Ши Цинсюань по-настоящему нравился Се Ляню и был прекрасным другом, честное слово.

— Спи спокойно, словно не было войны, Все вокруг счастливы, все грехи прощены.

Се Лянь тихо напевал слова какой-то давно забытой песни, всё ещё стоя рядом с мертвым трупом. Нет, уже никогда не получится увидеть ту же улыбку и услышать быстрый, будто читающий скороговорку, голос. Больше никогда не будет тех дней, когда ноги «Принца» уставали не от бесконечных похождений от одной группы к другой, а от прогулки по торговому центру с кучей пакетов в руках, где их двоих обязательно встречал Сань Лан и Хэ Сюань, к которому тогда ещё подбегал Ши Цинсюань с криками «Мин-сюн! Мин-сюн!», почти тут же пытаясь обнять прибывшего. Тогда ещё Хуа Чэн обычно начинал флиртовать с Се Лянем, пока А-Сюань пытался то ли отвязаться от своего возлюбленного, то ли скрыться от этой «приторно сладкой нежности», словно его парень не был тем ещё нежным комочком счастья. Хотя, конечно, Ши Цинсюань рассказывал про то, как поначалу не мог смириться с музыкой Мин-сюна — «Слишком она тяжёлая! По ушам стучит!» — а потом даже радовался тому, что хоть где-то играет не «надоевшая попса, мне, конечно, она нравится, но… у Мин-сюна тоже неплохая музыка». А ещё Се Лянь никогда не забудет, как они смотрели вчетвером фильм, пока к середине двое не засыпали. Хэ Сюань, наевшись поп-корном, засыпал, слегка приобняв парня. Тем временем Ши Цинсюань почти залезал на давно заснувшего Мин-сюна, прижавшись к груди и также засыпая — младший Ши признавался, что с детства вырубался под мультики даже среди белого дня. Только Се Лянь обычно до конца смотрел фильм — Сань Лань примерно с середины посвящал время исключительно ласкам. То головку почешет, то обнимет, то поцелует в лоб, то принесёт ещё чипсов или поп-корна, то начнёт шептать смущающие вещи на ушко, всячески отвлекая от просмотра. Это было весело. В то время они и не думали, что когда-то Хэ Сюаня назовут «Черноводом», псевдоним «Собиратель цветов под кровавым дождём» будет пугать действующую власть — а особенно владыку Цзюнь У, будто гром, раздающийся за окном — и Се Лянь назовётся «Богом Войны» и «Принцем», которого будут носить на руках. Его Высочеству по-настоящему — без лишнего вранья и лести — хотелось вернуться в те дни. — Сань Лан, — шёпотом обратился к стоящему за спиной мужчине в алых одеждах Се Лянь, — ты же помнишь?.. — на глаза нахлынули слёзы, встав комком в горле. — Помню, — Хуа Чэн прекрасно всё понимал, но чувства никогда не поглощали его с ног до головы. Он всего лишь сел на диван — запачканный лишь несколькими каплями крови — и долго-долго обнимал и говорил с Се Лянем, слыша так часто повторяющуюся строку «я не хотел его убивать». Хуа-Хуа всего лишь пытался убедить своего любимого отпустить это и, если ему так хочется, похоронить Ши Цинсюаня, как положено, и приносить цветы на могилу, когда весь этот ад закончится. Да и для этого комка счастья и радости убийство было наилучшим выходом. В конечном счёте, после того, как Ши Уду убили, вскрылись личности друзей, он сам сообщил владыке будущие планы протестующий, пытаясь вернуть их на «светлую сторону без всех этих страданий», ему уже хотелось убить себя, когда эта авантюра обвалилась, словно выстроенные в его голове замки из воспоминаний, в которых он каждый день видел только ложь и игру. В конечном счёте, Се Лянь надеялся, что друг до сих пор верит в дружбу. Она была настоящей. Такой же глубокой, как накатившая грусть и чёртова тоска. Если бы Се Лянь писал книгу, то начиналась бы она с фразы «никогда не убивай своих друзей. никогда», даже если бы история была про любовь в мирном провинциальном городке, где нет даже оттеска грусти и отчаяния. — Пора уходит, — будто невзначай, бросил Се Лянь, вытирая слёзы рукавом и, стоя перед зеркалом, замазывая проявившиеся синяки под глазами, избавляясь от противной красноты. В конечном счёте, им ещё надо раздать указания по новому плану.