eventyrbok

      Варгизов, готовый расслабиться наконец и дать себе отдых, с блаженным выдохом опускается на матрас — спина начинает моментально приятно болеть, дон кривит брови и закрывает воспаленные глаза. Как же он устал, боже.       И, казалось бы, все было готово к тому, чтобы дать Второму спокойно отоспаться, но в тишине квартиры, где-то внизу и приглушенно из-за двери в спальню раздается стон. Вымученный и болезненный. Затем еще один, но уже так, будто бы вырвался через сжатые зубы. Подавленный силой.       Заур недовольно — можно даже сказать, что раздраженно — подрывается с кровати, ему хочется прямо сейчас невероятной тишины, особенно после насыщенного дня. В ушах до сих пор стоит звук пальбы, а осязательная память до сих пор воспроизводит в ладони ощущение вибрации от револьвера. Он невольно «вытирает» ладонь об ткань пижамных штанов и прислушивается, надеясь, что ему кажется. Ему, к его сожалению, не мерещится — Живой внизу затихает ненадолго, а потом снова пытается проглотить вырывающийся полувыдох-полустон. «Да что же это такое-то?!», злится дон и огромными шагами преодолевает расстояние до двери, распахивая ее и заставляя Живого вжаться в спинку дивана.       — Час ночи, — он шипит сквозь зубы, стремительно спускаясь по ступенькам, щелкает выключателем, ослепляя Клод ярким светом люстры, и в два счета оказываясь подле оного.       Дальберг не двигается — он сидит у подлокотника с пролегшими кругами под глазами, забравшись с ногами наверх. Он тоже хочет спать.       — Что такое? — спрашивает дон не из волнения, откуда этому вообще бы взяться? Спрашивает, чтобы быстрее устранить причину и уйти.       — Ничего, — Клодин кулаком растирает место где-то на груди, смотря сквозь Варгизова.       — Не выводи меня, ты стонешь на всю квартиру. Что такое? — он повторяет свой вопрос, складывая руки на груди.       Живой поджимает губы — он очень сильно желал, чтобы его не услышали, чтобы не пришли вот так вот и не упрекнули в этом.       — У м-меня болит все, — говорит через силу, нижняя челюсть подрагивает.       Варгизов поднимает бровь, потом внезапно нагибается, хватая того за руку у груди и резко отдергивает ее, чувствуя сопротивление.       — Н-не надо! — Клодин упирается, ощущая, что его руку не отпустят и что рядом с ним ставят колено, чтобы нависнуть над пленником.       Дон тянет свободную руку тоже вперед, но испуганный человек перед ним рыпается, подтягивая к своей грудной клетке колени, чтобы пнуть того в живот, но попытка пресекается разъяренным «успокойся!» и тем, что тяжелый Варгизов оказывается верхом на бедрах малого. Хватает чужой легкий джемпер и задирает его, открывая своему взору бледный голый живот и солнечное сплетение, которое раздражением пошло наверх, пропадая под тканью бюстгальтера меж грудей. Через кожу в некоторых местах пробивается трава, запачканная кровью от упорного желания прорваться на свободу через мясо и кожу.       Клодин в такой позе, будучи прижатым к дивану чужим весом, не знает что делать, тяжело дышит и смотрит куда-то в лоб Варгизову. Тот молчит, разглядывает и свободной рукой, что не держит неприкованную руку Дальберг, тянется к телу. Сперва подушечками пальцев, затем всей ладонью он проводит по раздраженному месту, ведя ее наверх. Под ткань белья.       — Ст- Хватит! — пленник выгибается в тщетных попытках сбросить с себя главаря группировки, но его не слушают.       А ладонь у Варгизова по-приятному холодная.       — Что это? — он не глядит на Кло, его сейчас интересует только неизведанное.       — Я-я не знаю, правда, прекрати, — тон снова уходит в болезненный.       У Дальберг вся грудная клетка горит пламенем боли, очаг только иногда потухает на пару часов, а иногда — как сейчас — горит пуще прежнего. До несдержанных стонов и всхлипов. Ломит изнутри, мешает глубоко дышать.       Дон поднимает взгляд на лицо Живого и видит зажмурившегося человечка, который в кровь себе губу искусал нижнюю. Малой хмурится, елозит ногами туда-сюда, больно ему и все. Дона, сидящего сверху, еще не хватало. Но он тут. Сидит сверху. Трогает.       Варгизов предполагает, что такая боль вовсе не от странных ростков, пробивающихся сквозь кожу на груди пленника. Варгизов предполагает, что это отголоски протаранненой грудной клетки коматозника в реальности. Варгизову хочется тишины. Он опускает взгляд на пленника — тот ощущает всеми фибрами души, что его ненавидят сейчас больше, чем обычно, и он выпаливает:       — Я буду молчать, ч-честно! Я не специально, я буду тише!       У Дальберг от всей этой ситуации и накатившего прямо сейчас волнения язык заплетается. Он бы и сам предпочел тишину и провести ночь без чьей-либо компании, особенно без компании Заура. А ладонь на груди не исчезает, вынуждая Кло думать о том, что он пиздецки разозлил усатого, думать о том, что он сейчас достанет револьвер свой сраный и пару дырок оставит в теле. И, по правде говоря, Варгизов думает о том же, но вовремя передумывает стрелять в малого — тогда бы Клодин завыл еще громче. Кому это надо? Да никому.       Холодная ладонь под тканью бюстгальтера движется влево, накрывая собою грудь Дальберг. Слегка задевает мягкий сосок, что моментально от прохлады руки твердеет. Живой резко отворачивается, глядя куда-то вглубь комнаты круглыми глазами — пытается спрятать лицо в предплечье своей руки, занесенной над головой и прикованной запястью металлическими наручниками к подлокотнику. Дона это смешит, чужая грудная клетка начинает чаще вздыматься.       — Ч-что ты делаешь? — пытается относительно спокойно спросить Клодин, не глядя на того.       — Отвлекаю твой мозг на иные ощущения, — он звучит серьезно, и пленника это пугает.       То, что дон настроен серьезно, Дальберг окончательно понимает лишь тогда, когда рука с груди исчезает, появляется легкими касаниями на животе, движется ниже.       — Расслабься, — требует в приказном тоне Заур.       Как тут расслабишься, блять?!       — Н-не трогай меня, — хрипит себе в предплечье коматозник.       — Я даю тебе шанс отвлечься, будь благодарнее.       — Я не просил! — он срывается в полный голос.       — Послушай, у тебя — у нас обоих — шанс расслабиться прямо сейчас. И я надеюсь после этого уйти спать, — Варгизов скандирует эти слова, как будто домогается до кого-то каждый день.       Клодин отвечает у себя голове ему: «Ты делаешь это скорее из своих личных потребностей». Внезапно вес исчезает — дон приподнимается, освобождая ноги Дальберг. Хочется пнуть урода, и мысли этой противиться вовсе не хочется. Дальберг моментально метит ногой в грудь Второму, хочет ударить, только вот сильная рука хватает за колено, прижимая его к спинке дивана, а вторая смачной пощечиной сбивает очки с носа на пол.       — Между прочим, я планировал растянуть прелюдии, но, по всей видимости, ты обойдешься малым, тебе же хуже, — Заур переводит дыхание, стараясь звучать относительно сдержаннее. На деле же ему хочется разбить лицо пленника кулаком.       Клодин, приходя в себя от удара, не сразу чувствует, как скованная рука получает немного свободы, однако же, ненадолго — Варгизов снимает второй наручник с балки подлокотника, перетягивает короткую цепь через перекладину. Подтягивает вторую руку замешкавшегося Дальберг повыше и щелкает свободным наручником на запястье.       — Так то лучше, — он быстро теряет интерес к наручникам и самому Клодин, спускается ниже и твердо берется руками за ремень коматозника, до которого после удара только сейчас доходит прогресс дона в его намерениях.       — Стой, не надо! — он ерзает бедрами, словно хочет отползти, только вот ему некуда, и бессильно дергает скованными руками.       Заур не слушает. Он звякает ремнем, расправляется с ширинкой и резко сдергивает брюки малого вниз до коленей, выпрямляется и тянет еще ниже, высвобождая ноги из штанин. Клодин умоляюще мямлит что-то, снова пряча испуганное лицо в предплечьях. Дышать тяжело, потому что от страха сковывает легкие, так еще и боль никуда не уходит — еще бы, куда ей деться? Белье исчезает так же стремительно, как и брюки.       Дон нависает, мешает стыдливо свести колени. Разглядывает все, что перед его взором. Затем мягко опускает руку, оглаживая внутреннюю сторону одного бедра, заставляя Дальберг вздрагивать и всхлипывать — Заур только сейчас решает обратить внимание на человека под ним и только сейчас слышит, как его умоляют осевшим голосом, но и это его не останавливает. Мужчина проводит рукой от лобка и ниже, изучает. Сухо. Он подносит руку ко рту и быстрым, размеренным движением облизывает пальцы, затем возвращается к своим изучениям. Проникает двумя пальцами и чувствует, как пленник вновь пытается свести ноги, отодвинуться подальше — дон не дает, крепко держит второй под коленкой чужую ногу, мешая свободно двигаться. Ему нравится то, что Клодин не кричит — ему нравится догадливость малого в том, что в криках нет надобности, все равно никто не придет на помощь. Лишь шуму поднимет и глотку сорвет, лишь быстро лишится всех сил.       Дальберг ощущает, как разрывает грудную клетку от боли и сдавливает от страха. Спина быстро потеет, но ему неестественно очень холодно — тело дрожит не то от этого холодка, не то от рук Варгизова. Он еще раз дергает обеими руками, брякая обессиленно наручниками. Стыдно, стыдно, стыдно. Пальцы мужчины, раздвигающие горячие стенки, пропадают спустя минуты, и Клодин напряженно сжимает кулаки, не прекращая тянуть на себя руки — металлические дуги больно впиваются в запястья. Дальберг предпочел бы и дальше ощущать боль, чем вот это все.       Заур приподнимается, и коматознику не нужно даже гадать о том, что происходит сейчас — он чувствует кожей, как дон прямо сейчас спускает со своих бедер пижамные штаны и боксеры. Это порождает очередной позыв попытаться что-то сделать, но Второй глядит на ерзание Кло на спине и издает смешок:       — Так вот, как надо тебя затыкать. Я запомню.       — Мудозвон, — выдыхает едва слышно Клодин куда-то себе в плечо.       — Я все слышал, — Варгизов грубо давит под коленом коматозника, вынуждая того прижать ногу к животу, почти полностью раскрываясь под ним, — Не повторишь погромче? Малой мелко трясется и постукивает зубами — челюсть предательски продолжает дрожать.       — Вот и верно, — довольно заключает дон и толкается внутрь.       Дальберг сильно дергается, бьясь макушкой об дерево подлокотника дивана, хочет вновь отползти, но некуда. Заур замирает, давая совсем немного времени на привыкание, а затем начинает движение, только сейчас выдавливая из легких Клод стон, который больше похож на хныканье. Он дышит ртом, глотая воздух и шумно выдыхая, иногда срываясь на хриплые постанывания — в глотке пустынная сухость, жжет.       Через гул в ушах Дальберг слышит как размеренно дышит тот, что нависает над ним.       Варгизов слушает охрипшие стоны, которые, кажется, пытаются сдерживать, и лишь сильнее подмахивает бедрами. Издевается. Внизу живота Заура по-приятному тепло, он прикрывает глаза и утробно рычит, ощущая, как у него вылазят черные когти — ну вот, опять. Хотя, это не так и важно сейчас. Когти одной руки впиваются в правое бедро Дальберг, когти второй — под левым коленом, и тот через всхлипы просит — умоляет — прекратить эту пытку. Заур не слушает, он слышит в ушах пульсацию собственной крови, бегущей быстро по венам. Ему хорошо.       Коматозник теряет счет времени, он до сих пор держит глаза закрытыми и ощущает в грудной клетке иную боль, не такую, как до этого. Липкую и тянущуюся. Если не думать об этом — оно кончится.       Спустя какой-то период отточенных движений Второй отстраняется, выходит и с шумным выдохом кончает себе в ладонь. И куда-то исчезает, слышны шаги — Клод, ощутив свободу в затекших ногах, сводит колени, распахивает покрасневшие глаза — плакать не выходит, сил нет. Он медленно моргает, дышать больно, в глотке будто колючки. Тяжело, тяжело, тяжело. Где-то рядом движется Варгизов, но Дальберг не смотрит, он чувствует, что проваливается куда-то от усталости.       Варгизов, уже приведя себя в порядок, движется к пленнику, наблюдая, как тот в зажатой позе уже отрубился.       — Слава богу, тишина, — подытоживает он и лишь набрасывает на Дальберг плед.