eventyrbok

      Варгизов, пусть и кажется тощим, легеньким не оказывается, наоборот — рост добавляет ему веса, даже если визуально кажется, что его можно поднять на руки. Клодин приходится слегка похлопать ладонью по предплечью того, чтобы он хотя бы немного приподнялся на локтях, так как дышать свободно не получалось. Второй резко открывает глаза и разрывает поцелуй:       — О, извини, — он моментально приподнимается, нависая над малым, прямо как несколько минут назад, и смотрит ему прямо в зенки, которые тот тут же отводит в сторону. «Уши красные», — отмечает про себя Заур, ведь лицом Кло не выражает смущения никакого, лицом Кло умудряется, непонятно как, сохранять безразличие, но одновременно собирать в глазах и в одних движениях бровей столько эмоций, остается лишь заучивать эти детали. В помещении тихо и свежо — окно совсем немного приоткрыто, и они вдвоем слышат шелест листвы и пение птиц. И всего один-единственный ночник на тумбе у их голов освещает комнату, не слишком темно и не слишком ярко.       Живой не смотрит в темно-зеленые очки над ним, устремляет взгляд куда-то ниже чужого лица, в ключицы, а затем и вовсе жмурится, когда человек над ним припадает разгоряченными губами к его шее и слегка кусает, спускаясь ниже, сминая мягко руками грудь и оглаживая бока. Клод тут же прикрывает рот тыльной стороной ладони и тяжело выдыхает в нее, и Зауру хочется эту руку отдернуть и услышать эти вздохи без каких-либо препятствий.       Движение происходит слегка небрежное, и Клод потряхивает от этого мелочного, но все же дискомфорта. Руки внезапно оказываются заняты тем, что хватают Варгизова за плечи, поскольку тот резко меняет позу, и малой намеревается от этого шлепнуться на спину: Второй умудряется сесть вместе с Живым, усадив его на себя и обняв. Тот хочет что-то сказать, попросить притормозить, ведь движения теперь становятся резче и грубее, но изо рта вырываются только короткие стоны, слегка приглушенные, потому как сил уже не остается, и Клодин опускает голову на чужое плечо, прячась в него. Варгизов молчит, Варгизов дышит над ухом размеренно и горячо, и малому думается, что если тот спокоен, то значит волноваться не за чем. Он же умный и внимательный, он руководит процессом, но становится все более неудобно, жарко и… Больно?       — Э-эй. З-за… Ах! Заур… — Живой хрипло выдыхает, и думает о том, что Варгизов не был ранее таким грубым и неосторожным, скорее пылинки сдувал и извинялся постоянно.       Он тянется затекшей рукой к затылку мужчины и вплетает пальцы в волосы — пальцы щекотит что-то пушистое, словно застрявшие в волосах перышки из подушки — в надежде хоть как-то привлечь его внимание, но этого не происходит. Тогда Дальберг сжимает ладонь в волосах Совы и с силой тянет назад, и вот тогда-то случается непоправимое и неприятное. Руки Второго, лежащие на спине малого, дергаются и начинают сжимать сильнее. Дальберг чувствует накаляющуюся боль где-то между лопаток и чуть ниже, глаза его расширяются и инстинкт самосохранения ударяет в голову — персона изгибается и хватает Сову за плечи, собираясь оттолкнуться от взмокшей мужской груди, но тот не пускает, давление лишь усиливается, а боль становится ярче.       И только в этот момент Дальберг кидает встревоженный взгляд в лицо Протектора, который, по всей видимости, увлечен своим удовольствием и находится не совсем тут головой, а лицо его покрывают мелкие и темные перышки, которые лезут и из волос, и за ушами, слегка прикрывают шею и уже совсем не слегка образовывают целую накидку на плечах.       Клод пугается и хрипло зовет Варгизова по имени снова и снова пытается вырваться из болезненных объятий, уйти от болезненных толчков снизу, просто освободиться. Сейчас Сова кажется крупнее и страшнее, пусть все еще и является самим собой.       — За… Заур! — Кло изворачивается в этих цепких руках, ощущая как, как оказалось, когти входят в кожу и мясо и как кровь течет вниз к копчику.       Сова будто бы не слышит, утробно урчит, словно какой-то зверь — или птица? И Клод наотмашь бьет того ладонью по лицу.       Птица «просыпается» сию секунду, блистая желтыми глазами и с какой-то животной яростью в них, опрокидывая человека на спину и вжимая за плечи в простыни. И глядит прямо тому в глаза, наклоняясь настолько низко, что между их носами остается сантиметра два от силы.       Клод от адреналина трясет, он пытается свести ноги, но мужчина все еще сверху и все еще внутри и, похоже, все еще не в своем уме — когда мешаешь животному, тот начинает показывать тебе, кто тут хозяин территории.       — В-варгизов, — сипло, но уже разозленно шепчет — да что там шепчет, скорее шипит — Клодин, в этот раз уже не отводя взгляд.       Светло-зеленые разъяренные глаза не уступают ярости в глазах птицы, осталось только в этих гляделках показать, что его не боятся.       — Варгизов, мне больно, — у Дальберг дергается глаз и поднимается верхняя губа, обнажая недовольный оскал.       Птица на этот раз слышит. Моргает несколько раз, а затем со сдавленным курлыканьем отскакивает назад, путаясь в собственных конечностях и нелепо скатываясь прочь с кровати. теперь Клодин видит его руки — черные по локоть, когтистые, покрытые ороговелостями. Птица метается по комнате, издает протяжные скулящие звуки и, в конце концов, забивается где-то напротив кровати в темноте, куда свет ночника не дотягивается. Живой, ощутив легкость, наконец поднимается — не сразу, с полустоном — и видит под собой кровавые пятна на светлом постельном белье. Хочется ругаться, и Дальберг собирается сперва это сделать, но птица начинает что-то встревоженно бормотать на неизвестном ему языке, чуть ли не срываясь в плач.       — Блять, — только и изрекает человек, хочет слезть с кровати и приблизиться к преобразившемуся Протектору, но тот, увидев движение в свою сторону, лишь отползает дальше, гремя мебелью за своей спиной.       — Н-не-е… Н-е с-с-смотри, — с трудом выдавливает он, отворачивая прочь свое лицо, усыпанное перышками, — Parce mihi, parce mihi..       Живой не слушает, Живой тянется к зудящим лопаткам и нащупывает там царапины, но даже удивления на лице не показывает — Заура бы это напугало еще сильнее.       Тот наблюдает сию картину, неловко поднимается на ноги и скоро движется к комоду в углу комнатки, едва слышно скулит и вновь что-то трепечет на ином языке вперемешку с родным. Затем выуживает когтистыми руками аптечку, виновато опускается на колени рядом с кроватью и ставит на матрас коробочку, забитым жестом пододвигая ее ближе к Живому, а затем опускает голову вниз, упираясь лбом в край кровати. Нет его, спрятался. Голый и пернатый, стыдливо пытающийся исчезнуть.       Клод спускает ноги с кровати, дергается вбок головой от нервов, и подает голос:       — Заур, я тебя вижу.       — Н-не смотри… Terribilis, не надо, — раздается откуда-то из-под опущенной головы.       — Чего? Ужасный? Не неси ерунды, ты просто опернатился, — Клодин отвечает мягко и тихо.       — Ego nocere tibi, ignosce mihi… — Протектор вновь срывается в бормотание.       — Заур.       -…Nescio quid ego intelligebam.       — Я тебя не понимаю, эй. Все хорошо, Заур, слышишь? Посмотри на меня, эй, — человек оказывается близко и наклоняется над Варгизовым, переходя в родительский тон — Посмотри на меня.       Птица поднимает голову, и Дальберг вновь смотрит прямо в глаза, желтушные, как мякоть тыквы.       — Заур, я уже столько всего увидел в этом месте, что твоя пернатость и когтистость меня не удивляют, главное, что ты сейчас слышишь меня.       Снизу взволнованно курлычат.       — Не закрывайся. Мне все равно одному не справиться со спиной.