Его...

      Изуку едва заметно ёжится, обнимая себя руками, но продолжая стоять по колено в воде и смотреть куда-то в самую даль, где линия горизонта плавно размывается, словно акварельная краска на большом холсте.       С тихим фырканьем он поворачивает голову лишь на миг, когда слышит, что вода за ним расплёскивается, а рябь на поверхности расходится кругами от ног наставника.       — Замёрзнешь, — даже не спрашивает, а констатирует Тошинори, с улыбкой оглядывая Мидорию.       В ответ юноша неопределённо пожимает плечами, пока в воздухе с каждой секундой нарастает какое-то тянущее на самое илистое дно раздумий чувство, заполняя всё вокруг неясной грустью и тяжёлым вздохом.       Ветровка быстро находит своё истинное место — на плечах Изуку, который позднее оказывается замотан в неё почти что полностью.       Он провожает глазами что-то известное лишь ему, прежде чем обернуться полностью, прижимая ветровку к себе поближе, прямо к самому сердцу; и судорожно сжимая её пальцами: то ли от холода, пронизывающего всё тело и сковывающего прочными цепями мышцы, то ли от осознания, насколько это вещь ценна. Даже если она ничем не примечательна для остальных и выглядит как минимум старо и затёрто, тот факт, что эта ветровка Яги, греет не только тело, но и душу.       — Спасибо, — шепчет Мидория одними лишь губами. Но Тошинори прекрасно понял бы это и без слов, лишь по глазам: они как как самая глубокая чаща леса с просветами по краям — маленькими лучиками солнца, которые при смехе весело пляшут, как и россыпь веснушек на всё ещё совсем немного и так по-детски пухловатых щеках.       Осматривая Изуку взглядом, у Яги перехватывает дыхание, словно последнее работающее лёгкое не выдержало такой большой нагрузки — просто смотреть на преемника без действий.       Скулы уже болезненно сводит от улыбки, а Тошинори подходит к Мидории почти вплотную, облизывая пересохшие от ветра губы и пытаясь собрать свои фрагменты мыслей во что-то единое, хоть из этого и выходит лишь какой-то с трудом понятный и различимый звук.       Смотря на учителя из-под вороха пушистых ресниц слегка удивлённо, он позволяет ему делать всё в надежде ухватиться за тепло как можно больше.       Но Яги лишь прислоняется своим лбом ко лбу преемника и хрипло смеётся над чем-то — нахождение на холодном воздухе абсолютно точно не приводит ни к чему хорошему. Однако о последствиях он точно не хочет задумываться. Просто не сейчас, не в этот крошечный момент, когда Мидория находится в крепких и одновременно невероятно трепетных объятьях и прикрывает глаза окончательно, смаргивая пару капелек — почти таких же прозрачных, будто это хрусталь.       И пока Тошинори готов до последнего согревать каждый палец Мидории горячими поцелуями и своим обжигающим совсем бледную от утренней прохлады кожу, сам Изуку чувствует спокойствие от приятного смеха наставника. Тепло не только его телу, но и душе. А ещё Мидория уверен в том, что хочет остаться в этом мгновенье и в этом дне как можно дольше…

***

      Усталые за все дни — но эта усталость заметно отличается от обычной: нежно обволакивает всё тело и превращает во что-то неимоверно лёгкое как облако, которое с каждой минутой становится всё более пунцовым; возлюбленные прислоняются друг к другу, стараясь набросить на каждого как можно большую часть ветровки.       Тяжёлый вздох почти что ощутимо оседает прямо на сырой песок, укутывая своей тяжестью ракушки.       Изуку проводит пальцем по песку — просто так, отчего линия получается абсолютно кривой, но не то чтобы его это хоть как-то волновало…       С невероятным усердием и с тихим пыхтением он ведёт пальцем дальше, пока след не расширяется к самому верху и не ставится полукруглым.       Мидория нарочито оставляет «рисунок» незаконченным, с весёлым и живым огоньком в глазах смотря наставника.       Яги как догорающая свеча. Но почему-то он уверен, что яркий огонь Изуку не даст ему погаснуть и превратиться лишь в остатки от свечи — в мягкий и уже расплавленный воск, едва ли на что-то годный в таком виде.       Обводя взглядом каждую песчинку, Тошинори на миг смотрит крайне озадаченно, хоть и улыбается.       Он ни капли не художник, что можно точно сказать по его ещё более неровным из-за подрагивающих пальцев линиям, но рисунок Яги завершает с удивительной скоростью и хоть с каплей аккуратности.       И Мидория даже жалеет, что получившееся сердечко не получится сохранить здесь навечно.       Подмечая про себя, что вода находится достаточно далеко от рисунка, Изуку облегчённо выдыхает. Волной данный «шедевр» не смоет.       А ещё Мидория на миг думает о том, что это намного больше, чем просто сердце. И глядя на свою красную ленточку, красиво развевающуюся на ветру, он лишь подтверждает собственные мысли.       Впрочем, когда минуты неумолимо проходят одна за другой, а рассвет скоро вот-вот настанет, всё, что может Изуку — смотреть вдаль и прикрывать глаза от ветра, который ласково играется с волосами, перебирая их своими большими и узловатыми, почти паучьими, «пальцами».       — Спасибо тебе за всё, — на выдохе говорит Мидория, прислоняя свою голову ещё ближе к плечу немного хмурого наставника — он будто пасмурный день, посреди которого яркое солнце совсем внезапно выходит из-за тяжёлых туч и улыбается.       Ладонь, теперь действительно находящаяся на спутанных зелёных вихрах, объясняет многое, да и Изуку совсем не требовался ответ.       Переводя свой взгляд на линию, где море и небо соприкасаются, сливаясь почти воедино, Мидория озирает это хмуро, как и Тошинори несколькими мгновениями ранее.       Наставник совершенно неожиданно хлопает себя по карманам, прежде чем отыскать в одном абсолютно точно старый плёночный фотоаппарат, найденный совсем недавно в каком-то из ящиков.       Он краем глаза смотрит на Изуку и выжидает момент, когда небо станет по-настоящему красивым — плёнки не так уж много в фотоаппарате.       Когда тихий шум волн становится совсем неслышным, словно замирая в ожидании, на холст по ошибке проливают почти всю банку бордовой краски вперемешку с капельками белой. Она растекается весьма быстро — художник даже не успеет вытереть лишние «кляксы». И с грустным вздохом он оглядывает несостоявшуюся картину взглядом, замечая в пятнах краски какие-то детали, а после маленькими мазками добавляя остальные цвета: нежный розовый, оттенки фиолетового и совсем немного голубого, желая разбавить холст чем-то другим.       Возможно, будь у Яги вся красноречивость великих мыслителей, он бы смог действительно достойно описать то зрелище, что открылось перед ним сейчас, однако вместо этого Тошинори занят созерцанием другого вида — слишком отличного от этого, но не менее прекрасного.       Кончиками пальцев оглаживая совсем немного тёплую щёку преемника и рисуя целые созвездия по веснушкам, Яги прокашливается.       — Изуку, ты… — начинает он крайне неспешно и задумчиво. Видя изумрудные глаза с переливами розового — рассвет отражается в них как в зеркалах, Тошинори не просто теряется в этом «омуте», но и теряет все свои мысли. Он трясёт головой, прежде чем едва успеть сделать фотографию и протянуть кадр в руки Мидории, отворачиваясь в это мгновенье и тихо продолжая: — Красиво, не правда ли, мальчик мой?       Улыбка на лице Изуку расцветает точно так же, как и бутоны цветов ранним утром.       С лёгким кивком головы Мидория прикрывает глаза, позволяя ветру поднять пару прядей волос и опустить их крайне неудачно — прямо на лоб.       С громким фырканьем, больше похожим на чиханье, Изуку отчаянно пытается сдуть мешающие кудри, что абсолютно бесполезно до тех пор, пока Яги сам не убирает их, коротко улыбаясь.       — Я люблю тебя, — проговаривает он, а его худые и тонкие руки обвиваются вокруг талии преемника в попытках подарить как можно больше тепла.       Мидория сам тянется за поцелуем — и получает его в это же мгновение.       …Когда юноше хочется остановить время, почему-то оно идёт с невероятной скоростью.       — Изуку, ты хотел бы… — говорит Тошинори, вспоминая то, о чём хотел поговорить.       Но предложить Мидории переехать к себе навсегда было бы как минимум эгоистично, поэтому Яги молчит, просто слушая тихий шум волн.       — Жаль, что август заканчивается, — шепчет вместо всего это Тошинори и прикрывает глаза.       Сумки уже собраны, а поезд приедет сегодня днём.       Провожая взглядом очередное медленно плывущее вдаль облако, Изуку вздыхает слишком тяжко.       — Я хотел бы попросить тебя кое о чём.       Вскидывая голову, Яги смотрит недоуменно.       — Просто живи подольше… ладно? — продолжает юноша.       Слова бьют ножом по сердцу, вспарывая только что зажившие рубцы.       А обещание Тошинори даёт поцелуем в губы: солёным — как море; но сладким и горячим — как медленно растекающаяся карамель.       Рассвет — это время надежд. И Яги действительно верит в будущее, как и Мидория.

***

Тошинори привык выходить за рамки своих возможностей, поэтому сдержит обещание во что бы то ни стало…