Его...

      Когда яркое, почти что ослепительное своим блеском и невероятно тёплое — как уютный свитер в зимнюю ночь, солнце, светит в глаза, Изуку жмурится, расслабленно потягиваясь на большой и мягкой кровати.       Одеяло уже давно оказалось где-то в ногах, абсолютно смятое и отброшенное из-за ненадобности. Зачем оно Мидории? Ведь рядом есть Тошинори, горячий словно печка или же вовсе камин, обогревающий как минимум всю округу. Это, конечно, преувеличение — но Изуку вполне согревается. Более чем, если быть честным.       Разморено нежный и ленивый — почти что большой зелёный кот с кудрявой шерстью, юноша переворачивается с одного бока на другой. Сегодня абсолютно нет смысла торопиться куда-либо, пытаясь угнаться за беспрерывно быстрым ходом времени. Удивительно, что пышный ковёр, сотканный из самых прекрасных в мире украшений — позолоченных осенью листьев, сменяется длинной и белой дорожкой, ведущей в пугающую и промёрзлую неизвестность.       Руки скользят по лёгкой простыне, на мгновенье ощущая её холод: вовсе не колючий, но Мидория, привыкший к теплу, не готов встретить прохладу. Собственные пальцы переплетаются в странном танце с пальцами наставника — комично длинными, даже крючковатыми, но по-прежнему согревающими.       Колючий мороз отступает, когда Яги рядом. А от его улыбки тают любые сомнения, ненароком закрадывающиеся в кудрявую макушку, так похожую по утрам своей причудливой причёской на иголки ели.       Изуку негромко фыркает, качая головой. Чушь, затягивающую под лёд замерзшего озера, пора выкинуть из головы.       «Навстречу зимнему настроению», — думает он. Потому что за окном мягкие снежинки кружатся в вальсе, рисуя на окнах акварельными красками поистине шедевры, сотворённые ничем иным, как природой. Это впечатляет, завораживает Мидорию, смотрящего с широко распахнутыми глазами — точно зелёными и празднично украшенными ёлочными шариками; на ещё явно не оконченный рисунок. Всего лишь эскиз, набросок — пару небрежных мазков кистью, но для Изуку это означает намного больше, чем просто иней на стёклах. А ещё — намного больше, чем просто «красиво».       Прекрасно до головокружения от банального осознания, что в этом мире, застрявшем в сумасшедшей суматохе, существует что-то, что вселяет надежду. То, от чего на душе становится тепло, независимо от времени года.       …Точно так же, как и от Тошинори: абсолютно расслабленного, со счастливой улыбкой на лице — та будто застыла на лице с появлением одного зеленоволосого и по-детски наивного чуда в его жизни.       Изуку словно сам Новый год: игривый хоровод снежинок; абсолютная и такая редкая, утраченная ранее безмятежность; задорный смех, от которого в голове всплывают фрагменты из детства, от которого уже болит живот, но в то же время — вспыхивают фейерверки, пестрят самыми разнообразными красками, что люди могли только придумать за все годы. А оттого, Яги, только-только смаргивающий крошечный иней с заснеженной глади тёмно-синего и почти что бескрайнего моря — глаз; рад жить своим собственным праздником, который улыбается смущённо, сжимая в руках кулон.       Тошинори почти что ощущает тепло — там, где его половинка сердца красиво переливается от солнечных лучей, а кожа под ней горяча и безусловно приятна.       И Боги, зачастую он думает, что Мидория чертовски красив, ведь в красоте преемника, не тронутой временем, такой нежной и юной, есть что-то по-настоящему потрясающее. Всё, начиная от невинной россыпи веснушек, и до спутанных волос, очаровательной улыбки и румянца на щеках, Яги больше, чем любит. Обожает.       Тошинори не думает ни о чём, когда вытягивает руки вперёд. Но зато он ощущает многое, ведь рядом — Изуку. Такой родной и такой… достаточно одного слова — Изуку.       …Потому что Изуку в мыслях Яги сейчас — что-то неповторимое. То, что нельзя описать словами. Это больше, чем просто имя. Это — его Изуку.       Сердце, кажется, готово в то же мгновение растопиться о грудную клетку, превращаясь в сладкий сироп — основу для одного и большого карамельного сердца.       — Я люблю тебя, — всего лишь шёпот. Тошинори готов говорить это до бесконечности, до последнего утреннего морозного солнца в этом мире, до самых последних белых и пушистых снежинок, укрывших землю одеялом…       Поцелуи кажутся опаляющими своим теплом, яркими и красочными — будто бенгальские огни зажигаются вмиг, а искорки, весело пляшущие во всём этом незатейливом, лёгком «танце», абсолютно случайно касаются ладоней. Но от маленьких огоньков вовсе не больно. Скорее хочется прочувствовать их на себе чуть в большей степени, пока замёрзшие осенью души не согреются уютным «одеянием», именуемым любовью.       …А Мидория хихикает смущённо, потому что нежные прикосновения губ становятся щекотными. Милыми, пока ещё очень далёкими от настоящего огня. Однако никто явно не расстраивается — от улыбки Яги сводит скулы. В груди щемит при виде счастья в глазах Изуку, который невнятно бормочет, делая нелепую попытку флирта:       — Я настолько сладкий, что ты… хотел меня съесть?       Улыбка перерастает в хохот, буквально разрывающий все мышцы живота на части. Потому что Мидория всё ещё невероятно юн. И потрясающе мил.       — Возможно, мальчик мой. Возможно, — хмыкает Тошинори чуть погодя, не переставая смеяться. Теперь уже над лицом пока недоумевающего Изуку. И Яги знает, что после — на чьих-то щеках расцветёт нежный румянец: то ли от смущения, то ли от прохладного воздуха. А тогда наставник растает окончательно.

***

С каждым днём, когда морозные снежинки всё больше и стремительнее достигают Тошинори, он с лихвой погружается в атмосферу своего личного праздника, прогоняющего любой холод и грустное настроение…