Его...

      — Будь осторожен, — улыбается Тошинори, засовывая руку в карман — слишком уж прохладно на улице, несмотря на тёплую одежду и солнечное выражение лица Изуку. Пора бы давно подумать о том, чтобы сменить это старое, потрёпанное зимнее пальто. Но сейчас — это полнейшая мелочь, нечто несущественное.       Потому что смех Мидории пробирается под кожу крошечными мягкими снежинками, превращаясь в большое сердце из снега.       «Приятно», — думает Яги. Прикрывает свои глаза легко, смаргивая практическим невидимый иней на длинных и светлых ресницах, будто те — большие веера, красочные опахала.       — Конечно, — отвечает Изуку, продолжая и дальше кружится вокруг Тошинори волчком. Точно маленькая, энергичная и крайне позитивная юла, не в силах стоять на месте, когда в душе разрастается праздничное настроение в преддверии Нового года, столь долгожданного для Мидории времени, ведь в голове у него уже мысленно составлен план по украшению дома.       Но Изуку, несмотря на все его обещания, едва не встречается носом со льдом — на его пути предательский сугроб, а под ним же — не менее предательский камень, так некстати попавшийся под ботинок.       С фырканьем, совсем негромким и добрым, Яги ловит Мидорию под локоть, придерживая крепко — контраст с нежностью в его действиях.       — Сама аккуратность, — усмехается он, недолго осматривая Изуку. На его щеках здоровый и пунцовый румянец, а лицо, такое живое, такое красивое и усыпанное веснушками, становится самым настоящим воплощением счастья.       — Но ведь ты всегда поймаешь меня, — говорит Мидория с максимальной уверенностью, запрокидывая голову. В таком нелепом положении Тошинори и вовсе кажется ещё более высоким, что выглядит даже комично, смешно. В его руках Изуку напоминает пушистую и крошечную зверушку, отдалённо знакомую.       «Кролик», — приходит в голову догадка.       Яги вторит коротким, уютным молчанием, просто обдумывая собственные мысли.       — Верно, мой мальчик, — кивает Тошинори. Абсолютная истина, ни капли лжи в океане любви, затапливающем Яги всё больше: с каждой секундой, с каждым мимолётным мгновением, с каждым часом. С вечностью. — Так… продолжим нашу прогулку?       Мидория смотрит слегка обиженно — скорее в шутку, чем на полном серьёзе, когда наставник ставит его на землю, похлопывая по плечу мягко. Будто бы стряхивая хлопья снега — в этом не было острой необходимости, но наблюдать за тем, как Тошинори тянется к любым прикосновениям, даже самым непродолжительным и ничего не означающим, смущаясь этого по-прежнему — смесь любопытства и эфемерной грусти, оседающей на сознании.       Однако Изуку мальчик упрямый. Вполне — тайный план, составленный в собственной же голове, так и хочет вырваться наружу, убеждая Яги в обратном и открывая эти голубые, ослепшие от саморазрушения — в буквальном смысле, глаза.       Разве того, как же именно смотрит Мидория на Тошинори, недостаточно?       И если это так, то улыбка Изуку вмиг становится очаровательно коварной, даже дьявольской.       А Яги смотрит на своего чертёнка недоуменно, вскидывая правую бровь в беззвучном вопросе, который так и не осмеливается сорваться с тонкой линии губ.       — Пойдём дальше?       Осмелев крайне внезапно — к ещё большему удивлению Тошинори, Мидория хватает его за руку аккуратно, со знающим и уверенным видом идя не в ту сторону, чем вызывает лёгкий смех Яги, а оттого — краснеет.       — Почти правильно, — улыбается Тошинори, добавляя: — Почти правильно, если бы ты собрался отправиться домой.       В голове бывшего героя происходит короткое, но явно искрящее замыкание.       — Или же ты действительно хотел домой, молодой Изуку?       Несильный тычок в бок, практически неощутимый из-за большого слоя одежды, защищающей словно подушками безопасности, говорит за себя слишком ясно. Как и снежок, небольшой ком снега, прилетевший точно в спину Яги, вызывая целый рой вопросов: «Когда Мидория успел…?»       Не то чтобы Тошинори дали обдумать этот вопрос, ведь своеобразная «стрельба» продолжилась, покрывая то самое пальто белыми отпечатками, как будто бы рисуя на сером холсте, оставляя следы в виде небольших вмятин.       Рот же открывается в немом, не менее шутливом возмущении — больше для проформы, для видимости.       И всё же, ловкости и скорости Яги Изуку может только ухмыльнуться, высунув язык по-детски.       Разворачиваясь — чтобы, вероятнее всего, сделать новый, идеально круглый снежок, Мидория пропускает ещё один «залп». Снег практически стекает с куртки, на штаны, а сам Изуку пищит возмущённо:       — Но так не совсем честно, Тоши!       Не теряя времени зря, Яги формирует комки снега.       — Ну, — говорит Тошинори, не давая Мидории и мгновения на передышку, — раз ты мечтаешь стать профессиональным героем, нужно быть готовым ко всему!       Теперь снежок уже почти долетает до Яги вместе с вопросом Изуку:       — Даже к "злодею", который пулял бы снежки таким подлым образом?       — Именно, мальчик мой, — усмехается Тошинори. Рука замахивается достаточно быстро, чтобы нацелиться на спину юноши и отправить небольшой ком снега.       Мидория же выглядит абсолютно ошеломлённым, когда снежок прилетает ему чуть ниже поясницы, смущая Изуку лишь сильнее, а сам он почти отскакивает в сторону, потирая ушибленное место с ворчанием.       — Извращенец, — бормочет Мидория себе под нос. И, непременно, Яги действительно забеспокоился бы, если бы привычная манера преемника думать вслух не была бы приправлена нотками веселья.       Оглядываясь в поисках подходящего комка снега — дабы не тратить много времени на формирование очередного снежка, скрип обуви Тошинори прекращается крайне внезапно. Будто бы Яги, как хищник, затаился в своём укрытии.       И, похоже, это и впрямь так, ведь в бессмысленной и беспощадной попытке сделать резкий рывок в противоположную от наставника сторону, маленький снежок служит одной из причин для фееричного падения Изуку прямо в пушистый сугроб снега.       С тихим звуком, отдалённо напоминающим писк, с бока Мидория перекатывается на спину, замечая широко распахнутые глаза Тошинори и дрожь в голосе:       — Изуку, ты… ты в порядке?!       Яги, обеспокоенный такой мелочью — по мнению Изуку, вызывает короткий и сиплый смешок.       — Я просто не ожидал этого, — пожимает плечами Мидория, не проявляя особого желания вставать. Несмотря на всю одежду и снег, явно смягчившие ему падение, Изуку на самом же деле был попросту больше удивлён, а оттого — дыхание было достаточно шумным, вокруг его лица образовывалось небольшое облако пара. — Но, может быть, пару ссадин останется, — добавляет он уже не так весело, ведь сердце бьёт загнанной в клетку птицей, словно вырываясь из "оков".       Процесс мышления отображается на лице Тошинори так точно, что этому можно лишь поразиться.       В конце концов, хоть проходит не так много времени — не более двух или даже трёх минут, за это время солнце будто специально выходит из-за туч, опаляя спину задумчивого Яги лучами.       Без особых колебаний он опускается на снег, присаживаясь на корточки и перебираясь поближе к Мидории. Ответ преемника Тошинори с огромной вероятностью посчитал недостоверным, потому что чувство вины накатывает внезапно и остро, вместе с постыдным желанием поцеловать Изуку в его потрескавшиеся, алеющие от мороза губы.       Но это не то, о чём он должен сейчас думать, ведь так?       Однако с губ срывается тихое и растерянное:       — Могу ли я поцеловать тебя?       Быть может в губы, в щёку — Яги готов на всё, чтобы почувствовать эйфорию от чувства единства с теплом кожи Мидории.       Изуку моргает непонимающе. Догадка кроется где-то на поверхности, а откопать её не составляет особого труда.       Юноша раскидывает свои руки в стороны, призывая к объятиям безмолвно, затихнув так непривычно — даже бормотание исчезло бесследно.       Тошинори смотрит с благодарностью, но в то же время — в его действиях, крайне медленных, неторопливых, полно нерешительности.       Даже когда руки упираются в снег, а Яги нависает над Мидорией, он замирает. Ком в горле перекрывает дыхание невидимыми лапами.       Потому что Изуку прекрасен до такой степени, что каждый подобный момент остаётся в сердце Тошинори навечно, запечатлеваясь в памяти красочным калейдоскопом.       Белый, ослепительно чистый цвет — снег, запутавшийся пушистыми хлопьями точно в хвое — не в волосах.       Зелёный, изумрудный — самые разнообразные оттенки, пока ещё только слабые ростки будущих могучих растений, прикрытых мягким одеялом, снеговой периной.       Бледно-коричневый, практически рыжий, блёклый — мириады звёзд, коими точечно усыпано всё лицо Мидории. И Яги знает, что где-то под слоем этой мешковатой одежды, прямо за воротником толстовки, эти звёзды продолжают гореть, светить для него.       Возможно, будь Тошинори художником, он смог бы выделить ещё сотню цветов, но то, чем Яги поражён сейчас до затаённого дыхания — бледно-розовый, приятный и бархатистый на вид, не менее приятный на вкус: губы Изуку.       Апогей совершенства, настоящего идеала — вот так вот нежно сцеловывать мятное и холодящее послевкусие с пухлых губ, проводя по ним, блестящим от сублимированной нежности Тошинори, большим пальцем. Будто заворожённый.       Должно быть, румянец Мидории доходит даже до ключиц.       — Я твой, — шепчет Изуку, для наглядности сжимая подаренный наставником кулон в руках. А Яги замирает так, будто примёрз к земле, покрытой снегом. — Был твоим. И буду твоим, понимаешь? Ведь мы созданы друг для друга, Тоши.       А Яги, тот самый бывший Символ мира, величайший герой Японии, едва удерживается от того, чтобы смахнуть с глаз капельки слёз. Потому что от слов Мидории и от осознания, самого потрясающего в мире осознания, сердце совершает кульбит.       Этот мальчишка, кажется, способен в одиночку перевернуть весь мир с ног на голову. Весь мир одного человека.       Но кроме нескрываемого чувства блаженства, какая-то собственническая часть Тошинори поднимает Изуку на руки, прижимая к себе крепко, но мягко, повторяя три заветных слова как мантру:       — Я люблю тебя.       Мидория вздыхает облегчённо, утыкаясь носом в грудь Яги. От него приятно пахнет ненавязчивым ароматом духов.       «Родной», — думает Изуку, фыркая негромко.       — Так… у тебя всё ещё остались сомнения?       Ответ — в смущённой улыбке Тошинори, смешанной с чем-то большим. С искренней любовью и счастьем.       — Полагаю, мне не помешали бы ещё доказательства. Совсем немного, — игриво говорит Яги. — Желательнее, в виде долгих поцелуев.       Мидория охает притворно, хихикая от такого дерзкого заявления. Что ж, у Изуку наверняка найдётся пара-тройка лишних поцелуев для Тошинори, когда они придут домой и накормят нового питомца.

***

А сейчас Изуку думает, что его импровизированный план бесспорно сработал даже лучше, чем предполагалось...