Его...

      Тошинори открывает свои глаза перед самым рассветом, только-только начинающим алеть вдалеке, где появляются первые лучи зимнего солнца.       И, несмотря на морозный воздух, витающий по спальной одиноким призраком — большой и мрачной тенью, в душе и в сердце скапливается неподдельное, истинное тепло, рождаемое от всего лишь одного поворота головы в сторону, чуть вбок.       Уголки губ, сухие после яркого и запоминающегося празднования Нового года, соединяются в дрожащую улыбку, способную своей интенсивностью согревать всю округу и пока ещё спящую природу, когда пальцы зарываются в ворох изумрудных кудряшек, наслаждаясь их мягкостью, распутывая особенно беспорядочные прядки волос.       В каждом последующем движении Яги чувствуется аккуратность и нежелание будить Изуку, мирно дремлющего в лучах своего собственного выцветшего, но по-прежнему живого солнца, которое смотрит на него с замирающим сердцем.       Неловкое перебирание коленей по простыне, тихий скрип кровати и копошение — Тошинори оказывается совсем рядом с Мидорией, ещё ближе, чем когда-либо, перемещая свою руку с головы преемника на его щёку и замирая.       Вместо того, чтобы продолжить исследовать лицо Изуку, Яги оглядывает его как нечто эфемерное, словно вот-вот, и рассыпется в руках, превратившись в мягкое персиковое облако, которое улетит в рассвет, развеется по воздуху мелкими частичками света.       Это кажется таким нереальным — касаться Мидории вот так вот, ощущать его тепло в своей постели, дышать с ним одним воздухом через короткие, целомудренные поцелуи в губы и видеть сонную, но такую солнечную, такую яркую улыбку.       И Тошинори искренне недоумевает. То, что по праву никак не могло принадлежать ему — целый крошечный мир, целая Вселенная, только приоткрывает на это свои глаза, наблюдая в ответ сквозь ворох ресниц — точное обрамлённые изумрудной хвоей.       Яги выглядит пойманной в свете фар ланью, бессильный убрать свои руки от лица Изуку. Но Мидория хихикает, с тихим кряхтением подаваясь вперёд и прижимая подушечки пальцев Тошинори к своим веснушкам.       А Яги, как в замедленной съёмке, переводит на них взгляд, замирая ещё сильнее прежнего. Золотистые лучи солнца, пробирающиеся сквозь занавески, падают на каждую природную отметину, отпечаток на лице Изуку, освещая мягким светом — словно специально, для лучшего обзора.       Тогда Тошинори проводит пальцем по всем веснушкам, заворожённый красотой. И даже пытается в собственном воображении соединить эти точечки на щеке, получив цельный рисунок. Нелепая глупость, несущественная чепуха.       Но такая важная для Яги. Точно от любой самой крошечной веснушки, напоминающей рыжеющую звёздочку или капельку краски с кисточки неряшливого художника, зависит вся жизнь, всё далёкое — или, возможно, ближайшее, будущее человечества.       Что произойдёт, если забыть уделить внимание хоть одной веснушке, не огладив её утром — по обыкновению, по недавно появившейся традиции?       Тошинори не знает. И он действительно не может этого знать, как самый порядочный в мире гражданин выполняя свой новоиспечённый долг с завидной идеальностью. Порой, кажется, даже перевыполняя его. Но не то чтобы Мидория, сытый утренней лаской: деликатной и сладковатой — будь у неё вкус, воздушной, был бы против…       Его лицо, украшенное изнеженными и розоватыми отблесками рассвета — или, должно быть, всего лишь румянцем, наполнено безграничной безмятежностью, несмотря на секундную хмурость, промелькнувшую в виде сведённых к переносице бровей.       Взгляд Яги изменяется на виновато-понимающий, а одна большая ладонь, достаточная для того, чтобы покрыть лицо Изуку полностью, массирует его виски со всей своей осторожностью, избавляя от неприятного давления и лёгкой головной боли. Небольшие морщинки на лбу — из-за мимолётного напряжения, разглаживаются моментально, принося за собой улыбку, выражающую немую благодарность.       — С пробуждением, мальчик мой, — улыбается Тошинори в ответ, укладываясь обратно — рядом с Мидорией, прижимая дрожащее от прохлады тело к себе. Тепло, нежно и надёжно.       Лазурные глаза впитывают в себя каждую эмоцию Изуку, следующую после. Но всё сливается в одно единственное, запечатлевающееся на губах вместе с оставшимся вкусом пряностей, сладковатого глинтвейна — в блаженство.       А Мидория, обнимая возлюбленного за шею, потирая затёкшие мышцы, говорит на выдохе:       — С добрым утром, Тоши.       Это всего пару слов, просто-напросто короткая фраза. Однако же, когда рассвет становится медовым, пробираясь в комнату окончательно, Яги плавится почти ощутимо от прикосновений Изуку, сжимая его ладонь в своей. Крепко. Уверенно. Так, что никакие слова не нужны им двоим, чтобы выразить свою и без того невероятную любовь.       Для этого достаточно лишь поцелуев, наполненных морозной свежестью; и оглушительно бьющихся сердец.       А с новым рассветом наступают и новые надежды.

***

И, если бы кто-то сказал, что это первое утро в новом году не самое идеальное, Тошинори явно поспорил бы с тем человеком, владея вполне весомыми доказательствами…