Его...

      Тошинори просыпается, кажется, уже ближе к самому обеду — или, во всяком случае, около того — он не может сказать это точно, когда его глаза даже спустя какое-то время отказываются приспосабливаться к яркому свету, целиком наполняющему спальную комнату тёплыми и приятными оттенками оранжево-персикового цвета.       Тем не менее Яги чувствовал себя сейчас поразительно выспавшимся и бодрым, несмотря на былую усталость от школьных будней и порядком надоевшую бумажную волокиту, затягивающую Тошинори всё больше в свой бесконечный клубок занятности и острой головной боли, во время которой даже привычные и уже проверенные обезболивающие едва ли давали должный эффект.       И, учитывая это, он на полном основании мог позволить себе поспать в единственный и самый настоящий — по сравнению с предыдущими, выходной, хоть до вечера или вовсе до ночи, пока в буквальном смысле от сна не будет плохо и тошно.       Конечно, вряд ли бы Яги сумел повторить такой своеобразный «подвиг» — и, тем более, вряд ли захотел бы провести подобным образом именно этот день.       Но это не означает, что Тошинори проигнорировал бы возможность лениво валяться на кровати почти всё оставшееся время, счастливо обнимаясь с Изуку и зарываясь носом в кудрявые волосы, чтобы оставить себе в воспоминаниях как можно больше его ароматов.       Как бы странно ни звучало, но только аромат вечно спутанных кудряшек Мидории оказывал поразительное свойство расслаблять и успокаивать Яги, с чем мог сравниться только пушистый кролик, которого всем своим сердцем Тошинори любил почёсывать, ласково пропуская между пальцев не менее спутанную шерсть белоснежного цвета.       Всё это было тем, что больше всего нравилось на свете Яги, не считая утренние поцелуи Изуку, лидировавшие среди многих других приятных вещей в мире.       Поэтому то, что Тошинори действительно сильно расстроился, не сумев найти на кровати ни Изуку, ни домашнего питомца, вовсе не было удивительным.       Точнее, было абсолютно нормальным, когда человек достаточно долго планировал что-либо и ожидал этого с крайним нетерпением, а в конечном итоге остался ровным счётом ни с чем — пусть даже если и утрировано.       Вместо привычного нежного тепла под боком День всех влюблённых начался у Яги с прохладной и от этого далеко не самой уютной постели. И, вдобавок ко всему, с полного недоумения, пока Тошинори отчаянно пытался вспомнить всё, что было накануне.       Ведь сомнений в том, что Мидория лёг спать вместе с ним, прижимаясь всем своим телом к наставнику в поисках тепла из-за ночной прохлады, не должно было быть, будучи самой реальной реальностью из всех возможных, о чём одежда преемника, лежавшая на тумбочке, деликатно намекала.       Однако Тошинори, нелепо моргающий в процессе восстановления хронологии событий, был убеждён в обратном, надеясь хотя бы на то, что Изуку не привиделся ему ранее вечером, как и его вещи сейчас.       Иначе подобное было бы одним из самых полных разочарований и досадных событий в жизни.       И, когда Яги уже собирался протянуть руку в левую сторону и найти свой телефон на тумбочке, чтобы узнать наконец-то узнать точное время и позвонить своему мальчику, только сейчас он заметил, что по комнате витал приятный аромат, который Тошинори охарактеризовал бы как… сладкий?       Яги, потерявшийся в веренице собственных же мыслей, не был уверен и в этом.       Но ударивший в нос запах выпечки был тем, что натолкнуло его на размышления в другую, противоположную сторону, кроме этого побуждая глупо усесться на кровати и устремить свой взгляд на дверь.       Она была еле приоткрыта — что крайне трудно заметить, если особо не приглядываться; но в то же время являлась одной из причин, откуда доносились приятные запахи.       Хотя главная, конечно, с вероятностью в сто — или немного больше, процентов, была на кухне, куда Тошинори и собирался отправиться сразу после того, как быстро умоется…

***

      Яги почти не замечает, как его губы соединяются в мягкую и нежную улыбку, стоило лишь переступить порог той комнаты, от которой особенно сильно шёл приятный запах, потрясающе бодрящий не хуже кофе в морозное утро.       В конце концов, когда твой возлюбленный в нелепом фартуке, надетым поверх домашней одежды, крутится энергичной юлой на кухне, это не могло быть иначе, даже если «пропажа» Мидория изначально расстроила Тошинори.       Теперь же, делая ещё несколько шагов вперёд и полностью оказываясь на кухне, Яги ощущал себя одним из самых счастливых людей на свете. Или, возможно, и вовсе самым счастливым человеком на всей этой планете, несмотря на то, что Изуку был настолько увлечён приготовлением чего-то, что не повернулся к Тошинори, как это бывало обычно.       Но Яги хотел бы исправить это.       Фыркнув, Тошинори уже планировал сократить и без того не очень большое расстояние между собой и преемником, как его планы крайне внезапно рухнули под странной просьбой Мидории:       — Не мог бы ты… уйти куда-нибудь?       Если существует номинация под названием «самый глупый взгляд во Вселенной», то Яги с лёгкостью получил бы её, явно не ожидая подобного приветствия.       Рассеянно моргнув, Тошинори просто-напросто застывает на своём месте, хотя ему, должно быть, следовало сделать обратное — выполнить просьбу Изуку, какой бы странной и обескураживающей она ни была.       Однако у Яги есть полное основание на то, чтобы всё же остаться здесь.       Ведь своего драгоценного и любимого мальчика он знал достаточно хорошо, чтобы уловить в его голосе яркие, но вполне хорошо скрываемые нотки разочарования. И это именно то, что не могло беспричинно показаться Тошинори.       Потому что он это чувствовал, и он это знал — не говоря уже о том, что низко опущенная от явной грусти голова Мидории только подтверждала любые догадки Яги, погружая его в целый океан невесёлого настроения, которое передалось от Изуку.       И, вопреки желанию преемника, Тошинори осторожно — словно кошка, подходит к нему ближе, внимательно присматриваясь к каждому действию Мидории в надежде добиться хоть какой-то реакции, когда вместе этого Изуку кажется ещё более понурым, чем до этого, подсознательно прикрывая собой встроенную духовку и столешницу.       Подметив это, Яги тяжело вздыхает, прежде чем аккуратно и почти невесомо положить свои руки на талию возлюбленного, мысленно улыбаясь тому, каким же маленьким по сравнению с ним Мидория казался.       От этого вся печаль постепенно вновь заменялась прежними ощущениями всепоглощающей нежности к Изуку, беззащитно сжимающегося в «недообъятиях» Яги, который беззаботно положил свой острый подбородок на самую макушку Мидории.       Так Тошинори смог увидеть всё то, что пытался спрятать Изуку.       Теперь причина его грустного настроения была предельна понятна Яги, отодвигающегося от Мидории на пару сантиметров.       Но не для того, чтобы разозлиться на него или обвинить в далеко не самом удавшимся на вид кулинарном шедевре; вовсе нет.       Он отодвинулся от Мидории только ради того, чтобы развернуть его к себе и, мягко улыбнувшись ошеломлённому взгляду напротив, прижать Изуку поближе к сердцу, которое забилось как минимум в два раза чаще, во столько же раз сильнее, когда преемник и сам охотно потянулся к прикосновениям.       Потому что не совсем удавшийся завтрак был самой крошечной мелочью из всех возможных, как и небольшой беспорядок на кухне. И это тем более не было тем, что могло бы расстроить Тошинори, с интересом рассматривающего надпись на фартуке Мидории, глядевшего на него как на восьмое чудо света.       И, если надпись «поцелуй повара» требовала поцеловать Изуку, Яги обязательно выполнит это. Но, возможно, чуть позже, ведь у Тошинори было припасено кое-что на сегодня для подобного случая.       А пока он весело насвистывает себе под нос незамысловатую песенку и подходит к холодильнику со словами:       — Я думаю, что этот большой блин прекрасно подойдёт к нашему омлету, мальчик мой.       И Яги более чем счастлив приготовить завтрак для своего очаровательного возлюбленного.

***

Ведь даже если тот странный блин и не получилось отлепить от пергамента, Тошинори был счастлив, что в День всех влюблённых именно Мидория приготовил ему завтрак...