Когда солнце светило так ослепительно ярко, что от этого хотелось прикрыть или хотя бы прищурить глаза, Изуку изящным, аккуратным движением заправлял за розовеющее из-за смущения ухо забавно выбившуюся из копны волос мягкую и почти пушистую на вид прядку, выставляя свою не менее ослепительную улыбку на показ всему миру и всей Вселенной в этот день.
В день, невидимым ластиком стирающий остатки тонкой границы между морозящей тело прохладой и ласковым, согревающим теплом медленно наступающей весны — весны, с каждым днём всё больше предъявляющей права на существование спустя месяца властвование зимы.
И от этого то, что следом смущённо говорит Мидория:
— Мне не верится, что весна наконец-то наступила. Точнее, почти наступила.
…немудрено. Это самое правдивое высказывание, что когда-либо существовало в жизни и в мире — высказывание, одновременно олицетворяющее собой чувства и мысли многих других людей, желающих греться на ласковом солнце и купаться в его лучах так же сильно, как и Изуку.
Впрочем, Тошинори тоже абсолютно не был исключением из числа тех людей, провожая последний день зимы с затаённой радостью, прежде чем с распростёртыми объятиями встретить приближающуюся весну, забывая обо всём: о проблемах, переживаниях, беспокойствах — то, чем Яги всегда оставался сытым по горло.
Но никогда не забывая о Мидории; не забывая о своём личном солнце — не о том, что застыло в синеющих небесах, создавая на стёклах домов витражи, украшенные золотцем лучей.
А о том, что было рядом, казалось бы, всю жизнь.
И Тошинори прекрасно — к собственному сожалению, знал, что это не так.
Но Изуку за их годы знакомства вливался в жизнь Яги поразительно аккуратно, нужно и плавно, словно недостающий фрагмент чего-то необходимого; чего-то, всегда и так болезненно, так остро не хватающего Тошинори.
Порой он никак не мог подобрать нужных слов, что же это такое — странное, непривычное. Загадочное.
И теперь, оглядываясь назад, вспоминая все прожитые годы, мелькающие перед глазами блёклым, почти что выцветшим калейдоскопом сожалений и едкой горечи, Яги впервые… осознавал.
Должно быть, не прочувствовав всё на себе, он бы так ничего и не понял, оставаясь полностью несведущим, упуская слишком многое — в такой степени, что Тошинори просто не представлял себе. Или же боялся представить себе сейчас.
Ведь Мидория — веснушчатый мальчишка, ребёнок солнечных поцелуев и весны — времени года, зарождающего в сердце Яги новый, яркий огонь давно ушедшей молодости, стал для Тошинори всем. Воздухом. Жизнью. Семьёй.
Счастьем — живым и крошечным, когда Яги в тот же миг придвигается к Изуку, обвивая свои комично длинные руки вокруг его тела — миниатюрного и хрупкого на вид. Но такого любимого.
И улыбка Тошинори кажется нереальной — настолько широкой и в буквальном смысле безумной, пока сам Яги переводит свой взгляд на Мидорию.
Он смотрит на него долго-долго; не обращает внимание на то, как Изуку глядит на него в ответ своими большими и широко распахнутыми глазами — бездонными чашами леса, в которых Тошинори утопал. Всегда. Навечно и бесконечно.
А Мидория — его драгоценный мальчик, его самое драгоценное, что в этой жизни есть, очаровательно смущался тому, что казалось Яги естественным: любоваться Изуку до беспамятства. Просто так.
Потому что не смотреть на Мидорию, не сжимать его ладони в своих крепко-крепко, защищая от намёков — лишь намёков, на прохладный ветер, было для Тошинори слишком невозможным и слишком заманчивым, чтобы это игнорировать.
Или уж точно не тогда, когда Изуку нежно посмеивался над тем, как трепетно Яги утыкался носом в изгиб шеи, вовсе не обращая внимания на весь мир вокруг.
Он просто не мог иначе, пока Мидория находился в его объятиях, весь любимый, родной и согретый теплом дыхания и самим Тошинори, сладко шепчущем на ухо приятные бессмыслицы:
— Тогда мы смогли бы сходить в наш любимый парк, мой Изуку.
…но почему-то для Мидории это имеет куда больший смысл, чем можно себе представить, когда он кивает в ответ — без всяких слов, прижимаясь на лавке поближе к Яги. Вплотную. Прямо к сердцу, будто не видел Тошинори годами.
В конце концов, из-за учебных будней у них не так много времени, чтобы часто видеться вместе.
И, пока от вьющихся волос Изуку пахнет чем-то лёгким и ласковым — точно ароматом солнца или самой весны, а в глазах Мидории есть живое отражение любви и счастья, Тошинори будет верить во всё.
Как и в то, что с наступлением весны всё наладится.
***
Ведь сейчас, глядя на столь простое и невзрачное деревянное кольцо на своём пальце и на пальце Изуку, Яги понимал, что на эту весну у него было достаточно много различных планов. Даже если осуществить их полностью можно лишь в ближайшем будущем...
