Его...

      — Я действительно рад, что мы смогли добраться сюда так вовремя, мальчик мой, — говорит Тошинори, с облегчённым вздохом расправляя свои затёкшие от постоянной сутулости плечи — привычка, от которой, должно быть, всё же стоило избавляться, не будь Яги таким высоким.       Но это не то, о чём Тошинори думает сейчас; нет — и даже не собирается забивать голову ненужными в данный момент мыслями, когда рядом, совсем рядом, есть кое-что по-настоящему важное.       Если точнее, кое-кто, с широко раскрытыми глазами рассматривающий всё то, что только можно было увидеть с этого места, каким-то чудом занятого Яги — в конце концов, желающих посмотреть на самые красивые пейзажи Ханами было явно чуть больше, чем доступных для наилучшего обзора мест.       К счастью, высокий рост давал некоторые очевидные преимущества, позволяя Тошинори теперь расслабиться в окружении «кое-кого» окончательно, и забыть все прошлые беспокойства, оставшиеся где-то далеко, позади. И уж тем более они не претендовали на место в реальности, ведь этот вечер обещал быть просто прекрасным — если и вовсе не идеальным.       Вот только… чего-то не хватало. Остро не хватало Яги, на чьём лице вмиг расплылась озорная улыбка, которой было вполне достойное объяснение.       — …но, — делает интригующую паузу Тошинори, затем, хлопнув ладонью по пледу, продолжая: — Любование сакурой скрасилось бы ещё больше, если бы ты присоединился ко мне, Изуку.       Действительно: когда Мидория — такой нежный — как лепесток, и удивительно тёплый, мягко приземлился на плед, прислоняясь головой к плечу возлюбленного, Яги подумал, что это самое лучшее чувство в мире.       Ощущение, что крошечная ладонь Мидории, накрытая огромной и надёжной ладонью Тошинори, от соприкосновения ещё более тёплая; ощущение, что сердце забилось в разы чаще, стоило лишь взглянуть друг на друга особенно долго и внимательно; ощущение, что нежность — абсолютная нежность, плещется в океане чувства, нахлынувшего с новой, бесконечной волной.       И это чувство, прекрасно известное и окрыляющее — любовь. Любовь, накрывающая с головой.       Каждый описывает её по-разному, каждый одаривает её всё новыми и новыми сравнениями, многие олицетворяют её…       Но у Яги есть другие ассоциации с этим словом: свои личные, неповторимые. И красивые ровно так же, как и красиво само цветение сакуры, осыпающее всю округу нежно-розовым ковром, похожим — лишь немного, на румяные от застенчивости и лёгкой вечерней прохлады щёки Изуку.       Конечно же, лепесток сакуры, медленно приземлившийся на маленький и смешно торчащий веснушчатый нос Мидории, едва ли мог сравниться с тем, как очаровательно выглядел сам Изуку — не только сейчас, но и всегда.       Особенно, когда Мидория смущался, с трудом удерживаясь от громкого чиха.       И всё же, Яги ловко подцепляет своими пальцами его — розоватый лепесток с носа Изуку, не прекращая улыбаться ни на секунду, ни на мгновение — или, точнее, улыбаясь лишь сильнее, поднимая взгляд чуть выше — совсем немного, на крошечные сантиметры, но достаточно, чтобы увидеть то, ради чего был проделан весь этот путь.       Они действительно пришли очень вовремя, успев не только купить несколько забавных безделушек в магазинах, но и попасть на одно из самых зрелищных, помимо цветения сакуры, событий Ханами.       Люди, шумящие по всей округе, оживились ещё больше, почти синхронно поворачивая голову в сторону звука. И Мидория точно не был исключением, едва заметно вздрагивая от неожиданности, когда Тошинори громко — так, чтобы Изуку услышал, сказал:       — Смотри, мальчик мой. Фейерверк уже запустили.       Большие зелёные глаза, обрамлённые пушистыми ресницами, смотрят теперь на происходящее ещё внимательнее, стараясь уловить все возможные детали, жалея только об одном.       — Должно быть, нам всё же стоило взять фотоаппарат и запечатлеть это зрелище, — коротко вздыхает Мидория, держа голову высоко поднятой и не отрывая взгляд от красочных вспышек в ночном небе.       И Яги не может не согласиться с ним. Даже если имеет в виду не фейерверк.       — Да, ты прав. Нам стоило взять с собой фотоаппарат.       …ведь Изуку выглядит красивым, лучась неподдельным, искренним счастьем и радостью так завораживающе, что Тошинори готов пропустить хоть весь фейерверк, смотря на не менее прекрасное зрелище; взирая на то, как разноцветные, постоянно мерцающие огни, отражаются в глазах Мидории вместе со странным блеском, насторожившим ненадолго.       Ровно до тех пор, пока Изуку, под недоуменное выражение лица Яги, окончательно не положит голову на его острое плечо, смаргивая ресницами пару кристальных капелек.       — Я просто… так люблю тебя, Тошинори.       В тот же самый момент, точно дожидаясь нужного мгновения, падающая звезда оставляет свой длинный след на молчаливом и чистом ночном небе, сверкая как самый драгоценный камень во всём мире, во всём белом свете, во всей Вселенной — всё, что по-прежнему вселяло в людей, верящих в чудеса до последнего, надежду.       Но Яги прекрасно знал ещё более драгоценный камень. Как и то, что уже видел чудеса — чудеса, улыбающиеся ослепительно и ярко, чтобы однажды — в один прекрасный момент, и вовсе ослепить весь мир, заменяя людям восходящее с рассветом солнце.

***

И, пока попутный ветер счастливых перемен ловит паруса, Тошинори заглядывает в глаза Мидории, видя в них весну…