Его...

      Порой — и, откровенно говоря, в последнее время всё чаще и чаще; Изуку хотелось прибить собственного же возлюбленного. Замахнуться — желательнее всего, замахнуться как можно лучше, и… отвесить кое-кому — одной определённой личности, смачный такой подзатыльник.       «Любя», — тут же мысленно поправляет себя Мидория, несмотря на то, что совсем скоро он начинает в этом глубоко сомневаться, когда переводит взгляд с входной двери на часы, одиноко висевшие в коридоре, где Изуку сейчас и отирался, угрюмо скрестив руки на груди.       Прошедшие дни, признаться честно, выдались для возлюбленных — да и не только для них; действительно нелёгкими: погодные условия, различные — пусть и мелкие, катаклизмы, вызванные исключительно природой или же некоторыми злодеями, обладающими причудами, так или иначе связанными с изменением погоды…       Кстати о последних: злодеи, точно специально — перед предстоящим днём рождения Мидории, даже если до этого праздника оставалась ещё практически одна неделя — вернее, около четырёх-пяти дней; вполне заметно активизировались, вынудив героев бросить практически все свои силы на то, чтобы теперь разбираться с последствиями не на шутку разыгравшихся злодеев.       Изуку не был исключением, активно стараясь участвовать фактически во всех «спасительно-восстановительных» и других мероприятиях, которые проводились в городе. В том числе и в тех, в которых… ну, скажем так, он не должен был участвовать от слов «совсем», но на деле же выполнял обратное.       Однако, если исключить всё вышеперечисленное, злодеи — не единственное, что усложняло жизнь. По крайней мере, жизнь учеников академии UA.       Разрываясь между тренировками с целью стать сильнее, с целью отточить свои умения как можно лучше, чтобы сделать ещё как минимум один шаг к собственной же мечте; а также между геройством в целом и учёбой, Мидория практически забыл о том, что ещё существует кроме всего названного.       И да, конечно же, остальным тоже приходилось не так легко, как, предположим, было раньше — поэтому Изуку вовсе не жаловался — и не собирался этого делать, упрямо неся весь груз на своих плечах.       Тем не менее порой — и с каждым разом всё чаще; от мысли и осознания, что в последнее время всё его общение и взаимодействие с семьёй сводилось почти что к минимуму — или же к чему-то самому банальному, обыденному, и едва ли приносящему все желаемые эмоции; ему становилось чуточку тоскливо. Может, даже и не «чуточку».       Так что внутреннюю радость Мидории, внезапно обнаружившего, что именно сегодня, в этот выходной, у него есть возможность наверстать всё упущенное за прошедшую неделю; можно было вполне понять и принять.       …как и разочарование, когда ранее реальное и обнадёживающее вдруг медленно, но верно — к несчастью для Изуку, накрывалось медным тазом.       Хотя мама Мидории сейчас находилась дома — точно так же, как и сам Изуку с его кроликом; главного гостя «программы» — Тошинори, наоборот, не было, в то время как обычно всё оказывалось немного иначе.       Однако, сколько ни расстраивайся и ни ворчи, Яги, неожиданно задержавшийся — и, что главное, никого об этом не предупредивший; быстрее не приедет на… ранний ужин. Вероятно, будь Тошинори дома хотя бы пару часов ранее, он как раз успел бы к обеду.       Теперь время постепенно уже близилось к ужину — пусть и к немного раннему. Но Яги такими темпами не успеет даже к такому приёму пищи.       Потому что он обещал вернуться ещё днём: недолгая встреча с одним из своих друзей, пока на это в кои-то веки выдалось время… К слову, не то чтобы Мидория слишком сильно — или вообще в принципе, возражал.       Но Яги не выполнил своё обещание. И даже с учётом того, что он мог задержаться по тем или иным причинам, это всё равно казалось настораживающим: почему Тошинори хотя бы не послал Изуку сообщение?       Кроме того, если его телефон разрядился, то Яги мог отправить сообщение с телефона друга. Однако он не сделал ни то, ни другое — есть ли смысл говорить про телефонный звонок?       Возвращаясь к первоначальной теме — к тому, что Мидория временами хочет прибить Тошинори; сейчас он, в любой момент готовый фактически выпрыгнуть из окна и помчаться искать возлюбленного, учитывая ситуацию со злодеями; становится к этой мысли всё ближе и ближе.       Хотя сначала Изуку надо найти Яги, прежде чем воплотить желаемое в реальность. И, очевидно, это огромный минус. Особенно, если Инко категорически против того, чтобы Мидория выходил сейчас из дома куда-либо, всячески успокаивая своего сына, порой странно — и, впрочем, не менее загадочно, улыбаясь уголками губ.       Пусть Изуку был мало успокоен её словами, частично он всё же расслабился: голос старшей Мидории, точно предчувствующей, что Тошинори в порядке, звучал слишком убедительным, чтобы после подобного иметь хоть какие-то возражения.       Поэтому Изуку продолжил ожидать Яги и дальше, но дома, мысленно сделав себе пометку, в случае чего — даже если Мидория надеялся, что это не понадобится; всё же отправиться на поиски Тошинори.       В конце концов, надеяться на одно лишь материнское предчувствие — не всегда хорошо…

***

      Ну, или же Изуку был не прав. В корне не прав, если говорить откровеннее.       Потому что в тот момент, когда этого никто не ожидал, Яги вернулся, стуча в дверь максимально настойчиво — если бы не дверной глазок, Мидория ненароком подумал бы о том, что это грабители — а то и кто-нибудь похуже…       Но к счастью, это всего лишь Тошинори. Старый добрый — так скажем, Тошинори, встречающий Изуку привычной доброжелательной улыбкой, наполненной, в основном, нежностью и добротой — всем тем, что адресовано Мидории в данный момент.       И всё же, во взгляде Яги было что-то ещё. То, что Изуку, как бы сильно он ни старался, не мог понять даже спустя прошедшие в полной тишине, прерываемой лишь дыханием друг друга и мерным тиканьем часов; несколько минут.       С другой стороны, всё казалось неизменным, родным и не вызывающим ни капли беспокойства: Мидория, не поленившись — и, к собственному же удивлению, не испытывая особого смущения; оглядел Тошинори почти что с головы до ног, мысленно подмечая что-то.       Точнее — то, что Яги был в полном порядке: абсолютно никаких намёков на ранение или же на что-то подобное. А лёгкий, едва заметный румянец на его впалых щеках… сегодня прохладно. Не настолько, чтобы от этого покраснело лицо, но Изуку лишь неопределённо пожал плечами, не придавая подобной детали слишком большое значение.       Несмотря на лёгкое раздражение, которое всё ещё оставалось в нём от ситуации — до сих пор оставалось загадкой, почему Тошинори попросту «пропал», не отвечая на звонки и на сообщения; сейчас же это блекло по сравнению со всем остальным.       Особенно с осознанием, что Яги — этот смехотворно высокий «лопух», стоял с неимоверно глупой улыбкой в прихожей дома Инко и Мидории, по всей видимости не торопясь — или же не решаясь; проходить дальше.       Тошинори опасался праведного гнева мамы Изуку? В чём причина?       Наигранно тяжело вздохнув — Яги действительно самый настоящий лопух, или же олух — кому как удобнее; с лёгкой улыбкой, портящий весь «суровый» тон голоса, Мидория говорит:       — Проходи, Тоши. Мы уже пообедали, поэтому не думаю, что укусим тебя за опоздание.       Однако Яги этого не делает — не сдвигается с собственного места, упрямо продолжая стоять там, словно его ноги приклеены к полу.       Конечно, возлюбленный Изуку был не без некоторых странностей — в чём Мидория активно убеждается в последнее время; но даже если приписать такое поведение к чувству вины, то это всё равно странно.       Обычно Тошинори, по крайней мере, не стоял в дверном проёме с наиглупейшим выражением лица, скрывая что-то за спиной и не говоря ни слова.       Что-то здесь, очевидно, было не так. Абсолютно не так.       Испустив в очередной раз тяжкий, обременённый таким ненормальным, но в то же время немного забавным поведением возлюбленного, вздох; Изуку машет рукой Яги в попытках вывести того из «транса».       Ноль реакции. И ещё большее недоумение со стороны Мидории. Тошинори попал под воздействие причуды какого-то злодея? Или же что?       — Гм, — кашляет в кулак Изуку, на пробу пытаясь вновь позвать Яги: — Проходи. Ты как раз успел к ужину.       Нелепое моргание — всё, что получает Мидория в ответ, точно он общался не с Тошинори, а с инопланетным созданием.       Собираясь попытаться сделать что-нибудь ещё — вероятно, взять Яги за руку, чтобы самостоятельно притащить его на кухню; Изуку запоздало замечает передвижение позади себя.       Инко повторяет «подвиг» Мидории со странным, пусть и едва различимым, весельем в голосе:       — Можете пройти, не стесняйтесь. Чувствуйте себя как дома.       Если до этого улыбка Тошинори была глупой, то теперь она ещё глупее.       Теперь уже тяжело вздыхает Инко. Но, несмотря ни на что, она не выглядит… ну, скажем так, удивлённой. Скорее, прекрасно понимающей всю ситуацию.       Поэтому Изуку почти что искренне обижается, когда вместо объяснений его мама подпирает щёку рукой, взглянув на своего сына с некоторой сочувственностью, прежде чем неторопливо развернуться в сторону кухни.       — Если же это чудо, — говорит Инко, явно подразумевая Яги, — будет донимать тебя или же приставать к тебе, то позови меня. Я буду в соседней комнате.       К сожалению, осознание приходит в голову Мидории слишком поздно; после того, как он в очередной раз смотрит на Тошинори, переваривая только что полученную информацию.       Единственное, что останавливает его от использования причуды — вовремя протянутый Яги — или же, если быть точнее, в целях спасения фактически брошенный Изуку в руки букет цветов, когда Мидория опасно приближается к Тошинори.       И где-то там, в другой комнате — на кухне, можно было отчётливо услышать приглушённый смех…

***

      Несмотря на то, что вблизи Тошинори казался просто-напросто пропахшим и пропитанным алкоголем насквозь, в целом же он, вероятнее всего, во избежание праведного гнева Инко и кастрации, вёл себя вполне прилично.       Ну, если не считать того, что несколькими минутами ранее Яги едва не запачкал ковёр в гостиной, пытаясь под руководством Мидории добраться до дивана.       В остальном же… всё шло и впрямь хорошо. Ровно до тех пор, пока Мидория не потянулся руками к его одежде, намереваясь раздеть Яги — или хотя бы попытаться это сделать.       Потому что в тот момент Тошинори, большую часть времени до этого либо сидевший молча с глупой улыбкой на лице, либо бормотавший себе под нос что-то нелепое; заметно оживился, почти что выпучивая глаза на Изуку — словно на месте Мидории сейчас был призрак, или же ещё кто похуже…       Однако Изуку поклялся набраться терпения, встречая Яги ответным взглядом с некоторой надеждой.       Ведь на крошечное мгновение на лице Тошинори отобразился крайне сложный мыслительный процесс, прежде чем Яги с искренним недопониманием решит спросить:       — Что ты… делаешь?       ...хотя, на самом деле, Мидория не чувствовал уверенности в том, что сможет вытерпеть Тошинори, который ведёт себя как ребёнок. Впрочем, частично это преувеличено. Даже слишком преувеличено.       Потому что… да, несмотря на то, что это никак, по большому счёту, не касалось Изуку, но он всё же терпеть не мог, когда люди напивались. Ведь обычно подобное не сулило ничего хорошего ни для самого напившегося человека, ни для окружающих его людей.       Но Яги казался совершенно противоположным: странно тихим и невероятно дружелюбным. По крайней мере, на вид точно.       И, пусть Мидория всё ещё частично раздражён ситуацией, он не мог сдержать лёгкую улыбку при виде Тошинори, забавно склонившего голову набок в попытках отгадать, что же такое «задумал» Изуку.       Фыркнув, Мидория продолжил начатое, игнорируя слабые протесты Яги.       — Я всего лишь хочу приготовить тебя ко сну, — пожимает плечами Изуку, цепляясь пальцами за пуговицы на рубашке Тошинори.       Расстёгивать пуговицы — вообще в принципе дело муторное. Но Мидория глубоко сомневался, способен ли Яги сейчас на это самостоятельно. И пока Тошинори вновь вернулся к молчанию, Изуку почти справился с его рубашкой.       — Мой Из… — неуверенно подаёт голос Яги, тщательно переварив слова Мидории, — …мальчик. Мой.       Такое странное обращение кажется Изуку смешным и нелепым. Но в целом же Мидории всё равно, когда он с интересом ожидает следующей реакции Тошинори.       Она не заставляет ждать себя слишком долго.       — А тебя надо… приготовить ко сну?       Изуку даже забывает, что собирался сделать после всего этого.       Потому что Яги, прикусывающий собственную губу в неуверенном жесте, уже выглядит подозрительно. Тем более, если в следующее мгновение он тянет руки к Мидории, не теряя зрительный контакт с последним.       Хотя вряд ли Тошинори собирается сделать что-то плохое, Изуку на пару секунд всерьёз задумывается о том, чтобы оставить Яги на растерзание Инко…

***

      Впрочем, после короткого — пусть и наполовину бессмысленного разговора, Тошинори возвращается к тому, чтобы продолжить с видом вселенского спокойствия сидеть на диване, периодически поглядывая на Мидорию.       К слову, сейчас же Изуку пытался стянуть брюки с Яги, отчаянно игнорируя всё смущение, с каждой секундой накатывающее лишь сильнее.       Тогда он премного благодарен Тошинори за то, что тот это никак не комментирует, лишь слегка приподнимаясь — ровно настолько, чтобы Мидория спокойно — почти спокойно; стянул с него брюки окончательно.       Всё худшее и самое смущающее — позади.       Облегчённо выдохнув — и стараясь игнорировать факт, что боксеры Яги имеют забавный цвет и не менее забавный узор: голубые с ярко-жёлтыми уточками; Изуку выпрямляется, недолго принимая решение.       Было бы разумно позволить Тошинори спать сейчас с ним? Или же оставить Яги на диване, перед этим, конечно же, принеся ему плед? Однако… материал, из которого сделан диван, достаточно жёсткий и не такой уж и приятный к коже, как, например, кровать.       Поэтому, взглянув на шрам Тошинори, а позже переведя взгляд на лицо Яги — возлюбленный Мидории напоминал сейчас провинившегося щенка, жалостливо поглядывающего на хозяина; Изуку наконец-то определяется.       В любом случае, видеть и знать, как же сильно свисают ноги Тошинори с дивана; гораздо хуже, чем какие-либо ещё варианты.       Прикрывая собственные глаза на мгновение — усталость накатывает лишь сейчас, как никогда вовремя; Мидория тянет Яги за руку, после этого слыша что-то отдалённо похожее на:       — Я люблю тебя.       Даже если после этого ковёр в гостиной всё же оказывается запачкан, частично Изуку был счастлив услышать сказанную Тошинори фразу…

***

      То ли дело заключалось в том, что Мидория, пусть и немного, однако всё-таки подрос и набрал некоторое количество мышечной массы, то ли в чём-то другом — например, в громадном росте Яги; но кровать казалась сейчас откровенно маленькой.       Хотя бы по той причине, что Тошинори категорично отказывался укладываться нормальным образом, беспокойно ёрзая по кровати в попытках не столько улечься самому, сколько уложить спящего Изуку так, чтобы тот в конечном итоге не лежал на полу.       И у Яги, на удивление, почти получилось. «Почти» — поскольку Мидория не упал, нет; вместо него этот «подвиг» совершил Тошинори, всё же улетев в далёкое путешествие, с разочарованным шипением закатившись под кровать, сам того не ожидавший.       Если Изуку и без этого чувствовал себя поражённым всем сегодняшним днём, то сейчас, замирая от внезапного стука, он ощущал себя максимально ошалевшим.       В конце концов, так случается, когда вы в тепле и в относительном комфорте спокойно спите после напряжённого вечера, а просыпаетесь от того, что то самое «тепло и относительный комфорт» в одно мгновение пропадает, яростно шипя что-то недоброе откуда-то… снизу? Точнее, из-под кровати.       Впрочем, теперь же Мидория не был уверен, что после всего этого его хоть что-нибудь сможет удивить. Разве что потерянный месяц назад носок с изображением Всемогущего, сейчас оказавшийся на лице Яги.       Изуку чувствует, что и сам не так уж и далёк от того, чтобы закатиться под кровать. Однако единственное отталкивающее его от этой идеи — отсутствие свободного места, целиком занятого Тошинори, который развалился на полу морской звездой — или же «снежным ангелом», собирая пыль собственными же «крыльями».       Приключения постепенно подходят к концу — а может, ещё только начались — Мидория не знает точно. Но, с трудом затаскивая слегка сопротивляющегося Яги на кровать, по ауре веселья, исходящей от Тошинори, почему-то ему кажется, что второе подходит больше всего.       Поэтому, когда возлюбленные проводят некоторое время в полной тишине, Изуку, по своим соображениям и страхам тщательно подавляя желание прижать Яги как можно ближе к себе, попросту упивается спокойствием и умиротворённостью, почти готовый провалиться в сон вновь, прежде чем…       Что-то мокрое и скользкое коснётся его уха один раз. А чуть позже, практически сразу же — во второй раз, приятно лаская мочку уха. И тогда, кажется, все опасения Мидории сбываются.       Резко поворачиваясь к Тошинори передом, чтобы, вероятно, оттолкнуть его; младший внезапно замирает, передумав о собственном поспешном решении.       Он… немного боится пьяных людей? Вернее, их поступков, даже если на самом же деле Изуку за всю свою жизнь встречал, в какой-то степени, не так уж и много пьяных — особенно тех, с которыми Мидория был близко знаком.       «Тем более, так близко», — мелькает в голове у Изуку. Но, несмотря на это: свои страхи, опасения и стереотипы; по какой-то причине Мидория не оттолкнул Яги от себя полностью, просто безмолвно смотря на него с недовольством.       Может быть, причина в том, как в тот момент выглядел Тошинори? Или же в чём-то ином, но Изуку, напряжённо прикусивший губу, был на все сто процентов уверен в том, что если Яги сделает что-то «такое» ещё раз, то Мидория прибегнет к крайним мерам.       Наверное. Ведь… Тошинори смотрел на него с хорошо скрываемой грустью, из-за состояния алкогольного опьянения обостряющейся с каждыми прошедшими секундами всё больше. И это вызывало у Изуку смешанные чувства.       С одной стороны, Яги — всего лишь Яги, возлюбленный и тот человек, которому Мидория с лёгкостью может доверять и доверяться. Но с другой стороны — Тошинори всё же пьян, что всячески отталкивало Изуку от того, чтобы открыто проявлять сейчас к последнему привязанность, опасаясь…       — Мне жаль, — неожиданно шепчет Яги, прикрывая свои глаза. Усталость накатывает быстрее, чем кто-либо мог предположить, — что собственными действиями я вызывал у тебя дискомфорт, мой мальчик. Действительно жаль.       …однако же, Тошинори остаётся Тошинори, даже сейчас, будучи в не совсем трезвом состоянии, не желающим причинять Мидории вред. Поэтому, вопреки тому, чтобы оттолкнуть Яги от себя, Изуку наоборот, прижимается к нему поближе, сдувая с его плеча пылинку.       Порой Тошинори бывает невыносимым. Но Мидория не может не прошептать в ответ на то, что Яги сказал несколькими часами ранее:       — Я тоже люблю тебя.       Кажется, этого им вполне достаточно, чтобы медленно провалиться в сон, засыпая в объятиях друг друга. И Тошинори явно не подозревает, что после всего произошедшего в виде компенсации должен Изуку завтрак. А также, возможно, чашечку кофе утром.

***

Когда Мидория чувствует себя сейчас ещё более усталым, чем всеми днями ранее, первоначальное раздражение постепенно сменяется пониманием. И хотя в качестве «вечернего подарка» он точно не ожидал пьяного возлюбленного, после трудных недель все заслуживают отдохнуть…