Когда Изуку просыпается, то он моргает сонно, всё ещё невероятно сонно, потирая свои глаза в попытках прогнать остатки от сна, не желая проваливаться в царство Морфея вновь, несмотря на весь непреодолимый соблазн.
Тем не менее… едва заметно поворачивая в сторону естественного освещения — открытого окна в комнате; Мидория полагает, что, кажется, утро уже давно прошло — или же пока ещё в самом разгаре.
Ведь в комнате светло настолько, словно здесь, где-нибудь под потолком, поселилось солнце и нагрело себе место, не желая покидать только-только найденное — и такое удачное, место для отдыха.
Улыбаясь собственным же мыслям, улыбаясь лишь уголками пересохших губ — жара, казалось бы, попросту высасывающая всю влагу из воздуха, всё же берёт своё; Изуку потягивается лениво и крайне неторопливо, ощущая себя как никогда довольным и счастливым.
Таким, будто бы Мидория и сам впитал в себя солнце этого — или какого-либо ещё, дня. И теперь, улыбаясь ярко и тепло, Изуку, почти что светящийся лучами жизнерадостности на всю округу, невольно притягивал к себе остальных.
И, лениво пробегаясь пальцами по шерсти любимого домашнего питомца — не менее сонного сейчас кролика; Мидория сосредотачивается на чём-то своём, погружаясь в мысли с головой.
Но всё это, скорее, напоминало мягкое и нежное, лёгкое одеяло обрывистых фраз, воспоминаний и рассуждений, чем привычную сеть переживаний, тревожащих сердце, разум и душу Изуку.
На этот раз его мысли были чисты и абсолютно прозрачны, приятно обволакивая Изуку облаком комфорта, когда тепло от постели греет не меньше, чем питомец под боком и фрагменты воспоминаний предыдущего дня, на которых Мидория, непременно, хотел бы остановиться, зациклиться подольше, обдумывая всё произошедшее.
Однако Изуку, и без того улыбающийся широко и глупо, не мог удержать смущённое хихиканье, что в тот же самый миг сорвалось с его губ мягким звуком.
Во всяком случае… день рождения Мидории прошёл, несмотря ни на что, весьма удачно. Действительно удачно.
Впрочем, вздрогнув от внезапно заскрипевшей двери в его комнату, а после — от вида чего-то взлохмаченного и золотистого — почти как колоски пшеницы, в дверном проёме, Изуку думал о том, что своего рода «продолжение» дня его рождения не менее прекрасно.
Потому что Тошинори, пытающийся аккуратно войти в комнату своего мальчика, держа в руках кухонный поднос с чем-то ароматным — и явно предназначенным лишь одному человеку; кажется немного забавным, но в то же время… таким, что сердце Мидории ненадолго замирает, проделывая это, кажется, вновь и вновь.
Улыбка на губах Яги яркая — как и этот день, когда на лице Тошинори открыто читается одно. И не только одно, однако для начала:
— Доброе утро, мой… Изуку.
Тошинори, на чьих впалых щеках мягким розовым цветом мелькал румянец; казался полным отражением Мидории, в то время как тот некоторое время осмысливал слова возлюбленного. Или же пытался сосредоточиться хоть на чём-то другом, отличном от предыдущих размышлений.
— Гм, — кашляет в кулак Мидория с некоторой неловкостью, в очередной раз поворачивая голову к окну — словно там было что-то невероятно интересное. — С-спасибо,
Тоши.
Когда Изуку слышит краем уха кашель, раздавшийся совсем рядом, в относительной близости к Мидории, он не может не фыркнуть, глядя на то, каким смущённым Яги выглядит после последнего слова. Было ли это лишним?
Изуку не знает точно. Однако такая «бурная деятельность» днём ранее явно забрала у Мидории немалое количество сил, раз он проспал так долго.
Поэтому всё, что хотел Изуку сейчас — приступить к завтраку, с удовольствием поглощая всё то, что было приготовлено… Мидория не уверен, кем именно, однако всё же благодарен тому человеку.
В конце концов, наконец-то получив свою еду с подноса, Изуку, старательно пытаясь игнорировать собственное смущение, накатывающее на него всё сильнее от находящего здесь Тошинори, пробует свой завтрак.
И, честно говоря, всё, что было у него на одной из тарелок, оказывается действительно вкусной едой.
— Это так приятно, — бормочет Мидория, опуская взгляд в собственную тарелку, одновременно дожёвывая кусок… кажется, омлета. Не то чтобы Изуку обращал сейчас на подобное внимание.
Практически наслаждаясь тишиной, ненадолго воцарившейся между ними, Мидория продолжает и дальше неторопливо поглощать свой завтрак, уже и не надеясь на ответ Яги. Но нет.
— Ты… имеешь в виду то, что произошло вчера? — растерянно переспрашивает Тошинори, пропуская некоторые свои прядки волос между пальцами.
Изуку чувствует и знает, что может сгореть сейчас от стыда прямо на месте. Если бы не Яги, который выглядит не менее смущённым.
Прыснув со смеху — или же просто-напросто пытаясь преодолеть новую волну смущения, Мидория качает головой, поясняя Тошинори с весёлой интонацией в голосе:
— На самом деле, я про завтрак.
Второй раз за это время в спальной комнате Изуку раздаётся кашель, за которым хорошо скрывался нервный смешок. Почти хорошо.
— Только про завтрак? — переспрашивает Яги с наигранной обидой в голосе. И, конечно же, Мидория прекрасно знает, что Тошинори всего лишь дразнит.
Отчасти Изуку благодарен ему за это — за то, что он разряжает обстановку любыми, и порой даже глупыми, способами.
— Ну, — откладывая вилку в сторону, Мидория недолго обдумывает свои мысли, прежде чем еле слышно проговорить: — Не совсем.
Такой ответ не самый лучший и не самый полный. И Изуку, фактически ощущая пар из ушей, нагретых почти что до предельных температур, это уже знает.
— Не совсем — что…? — переспрашивает Яги. Его лицо, пожалуй, впервые настолько красное, что это лишь откровенно веселит Мидорию сквозь смущение.
И Изуку решает никак не прокомментировать ответ Тошинори, возвращаясь к еде и к своим мыслям вновь, прежде чем почувствует то, как кровать слегка прогибается под весом другого человека.
Глядя на Яги теперь, Мидория практически поражается тому, что на сей раз Тошинори выглядит, в некотором смысле, действительно серьёзным, наклоняясь прямо к уху Изуку:
— И всё же, если без шуток… я не был слишком напористым, мальчик мой?
Не ожидая, что в следующее мгновение Яги вполне ощутимо обдаст горячим воздухом его ухо, Мидория может только пискнуть.
Однако нельзя сказать, что он выглядел недовольным, неосознанно прижимаясь к Тошинори, прямо к его боку, ощущая привычное тепло, отчасти будоражащее его сознание.
Особенно в тот момент, когда Яги осторожно прикусывает мочку Изуку, чуть погодя облизывая кончиком языка раковину уха Мидории — по-прежнему дразня последнего; а дверь в комнату открывается явно не вовремя.
Тогда Изуку почти чувствует, как у возлюбленного глаза медленно вылезают из орбит, а румянец достигает даже шеи.
— Это… не то, что Вы подумали! — поспешно оправдывается он, вмиг отодвигаясь от Мидории. Но всего на пару сантиметров, не желая покидать Изуку от слов «совсем».
Однако всё, что делает Инко в ответ — только улыбается, понимающе прикрывая глаза, прежде чем подойти к своему сыну и Тошинори, раскрывая руки для объятий.
— Главное, чтобы вы оба были счастливы.
И Изуку, и Яги обнимают Инко без малейших раздумий, прижимаясь друг к другу как можно крепче.
Ведь дом, объятия и любовь — это их личная крепость, способная защитить от любых бед и невзгод.
***
Ощущая рядом Тошинори и успокаивающее дыхание своей мамы, Изуку чувствует, как улыбка расплывается на его губах, сверкая даже ярче, чем само солнце. В конце концов, у Мидории есть самая лучшая семья, которая безгранично любит его. И нельзя сказать, что это не взаимно…
