Когда Тошинори, должно быть, уже в сотый раз оглядывает местность в поисках чего-нибудь интересного, способного занять хотя бы на час-полтора, а ещё лучше — на весь день сразу; его взгляд невольно приковывается к одному объекту.
И, если быть точнее, то к живому объекту — к Изуку, одиноко сидевшему на деревянном пирсе в полной тишине, прерываемой лишь звуками природы: будь то кузнечик, какая-либо другая живность, трещащая на всю округу, либо же ветер.
«По крайней мере, — мысленно подмечает Яги, — благодаря насекомым и шелесту травы, тишина не кажется такой удручающей».
Ну, или же Тошинори таким образом пытался ободриться и оправдать себя хоть как-то, даже если если попытки казались откровенно жалкими и не менее бессмысленными, учитывая то, в какую именно ситуацию Яги попал.
Хотя, прежде чем приступить к настоящему, не мешало бы прояснить некоторые вещи… вроде того, что такого могло произойти за столь крошечное время — всего лишь за полчаса, и привести возлюбленных к тому, чем они сейчас располагают.
А именно — наполовину испорченный день отдыха — впрочем, не только день отдыха, но и самый обыкновенный день; расстроенный Мидория — как бы хорошо он это ни скрывал; и, наконец, вишенка на торте неудачным образом сложившихся событий — рыбалка без удочки.
Честно говоря, Тошинори и сам не до конца осознавал, как и почему всё пошло именно таким образом — откровенно наперекосяк, не так, как должно было быть даже в самом худшем раскладе событий; однако одно Яги знал наверняка: исправить ситуацию ещё не совсем поздно.
«Наверное», — неуверенно сглатывает Тошинори, когда вновь смотрит на Изуку — своего возлюбленного, и, к слову, человека, который очень сильно хотел отправиться сегодня на рыбалку. А главное —
действительно порыбачить.
Поэтому, вздохнув особенно тяжко, в буквальном смысле тяжелее, чем когда-либо до этого времени, Яги набирается терпения и решимости перед тем, как всё же сделает не совсем уверенный шаг вперёд.
И ещё один. Ещё, ещё, ещё, пока…
— Я искренне недоумеваю, как умудрился забыть удочку дома, мальчик мой, — сожалеющим тоном голоса говорит Тошинори, теперь же стоя совсем рядом с Мидории. Но не настолько близко, чтобы видеть все эмоции на лице Изуку.
К счастью — или нет, Яги примерно догадывается, что Мидория чувствует сейчас, даже если тот по-прежнему, когда его печаль становится практически очевидной, пытается это скрыть.
«И правдоподобно, — думает Тошинори, у которого и впрямь не получается прочитать эмоции на лице преемника — и дело здесь не в расстоянии. Но в то же время, Яги поправляет себя: — Почти».
Ведь разочарованное шмыганье носом, отражающее собой всё отношении Изуку к ситуации, с завидной лёгкостью выдаёт последнего — Мидорию. И это бьёт по сердцу Тошинори сильнее, чем что-либо ещё.
— …однако, — продолжает Яги, на секунду отвернувшись, чтобы вновь осмотреть округу с надеждой на чудо, — мне всё же жаль, что так получилось. Но мы можем исправить ситуацию, Изуку.
Хотя Тошинори изначально не упоминает, что в действительности ситуация фактически не будет исправлена; глядя на то, как Мидория, кажется, слегка воодушевляется — едва заметно поворачивает голову в сторону возлюбленного, одаривая того заинтересованным взглядом и покрасневшими от слёз глазами; позже Яги пожалеет о содеянном.
Точнее, о том, чего он не сделал — не упомянул,
что именно подразумевается под его словами. Потому что единственное, что в таком случае может предложить Тошинори — просто повеселиться здесь, на этом озере, плавая и загорая.
Вот только… никто не взял с собой ни купальники, ни пляжные полотенца, чтобы хотя бы вытереться после купания.
Таким образом, ситуация оказывалась даже худшей, чем Яги, озадаченно прикусывающий свою губу почти до крови; представлял. Гораздо худшей.
И всё — практически всё, что оставалось сделать Тошинори — сдаться, испустив какой-то сдавленный звук, говорящий Изуку лишь об одном: на лучшее надеяться нет смысла.
Хотя бы по той причине, что подручные материалы — вроде лески и верёвки; находятся там же, где и удочки — дома, отбивая любую идею создать самодельное приспособление для ловли рыбы.
Да и в целом, учитывая то, какими материалами возлюбленные располагали в данный момент, единственное, что они смогли бы выполнить с точностью до ста процентов — поймать комаров. При этом, своими же телами.
Но, несмотря на всю паршивость происходящего, у Яги всё-таки хватило наглости пробормотать:
— Или же… я ошибаюсь.
Тошинори даже не нужно пояснить, в чём конкретно он ошибся. Потому что ответ и так очевиден — во всём, включая идею отправиться на рыбалку именно сегодня — тогда, когда уже с самого утра что-то пошло не так.
Например, то, что Яги долго и нудно не мог отыскать свой «походный» рюкзак, из-за внешнего вида предназначенный больше для лежания в мусорном ведре, чем для какого-либо — даже такого короткого, путешествия.
Также к числу странных и не самых приятных событий, произошедших сегодня, можно отнести тот факт, что Инко не отвечает на телефонные звонки и на сообщения почти весь день — Мидория пытался дозвониться до неё, как минимум, уже около одиннадцати раз, пока Тошинори не вывез его в мини-путешествие до озера.
И несмотря на то, что Изуку всё ещё волновался — в конце концов, в последнее время Инко нередко стала «пропадать» в свободные от работы часы, находя самые разнообразные причины для того, чтобы уйти из дома с красным от внезапного смущения лицом; сейчас же Мидория был сосредоточен на другом.
А именно — на активном самокопании, как предполагает Яги, обращая своё внимание на Изуку в который раз за день. И, честно говоря, он недоумевал. Но на всякий случай хотел извиниться ещё раз.
— Прости, мой мальчик, — натянуто улыбается Тошинори, — моя голова, кажется, становится похожей на дырявое ведро…
Однако, услышав ещё более громкое шмыганье носом, Яги недоумевает вдвойне сильнее, нерешительно протягивая руку к плечу Мидории — в надежде на то, что Изуку обернётся.
Но нет. Вместо этого Мидория напоминает улитку, которая от прикосновения Тошинори делает совершенно противоположное: вновь погружается в свою раковину как можно глубже, не замечая того, что вскоре извечное и излюбленное бормотание Изуку срывается с его же губ:
— Это так… глупо — обижаться на такую мелочь. Должно быть, мне вообще не стоило ехать сюда, чтобы не испортить настроение Тоши — он и без этого выглядел утром немного грустным. Поэтому ему не стоит так винить себя в том, что…
Единственное, чего Мидория явно не ожидал — то, что в следующее мгновение, практически без всяких раздумий, Тошинори встанет перед Изуку на колени — разница в росте всё же играла свою роль; и «отвесит» ему нежный щелбан, игнорируя собственное веселье, смешанное с лёгкой грустью.
Веселье — от ошалевшего вида Мидории. Грусть — от того, что Изуку, по всей видимости, попросту неисправим. И глуп, раз считает, что сам виноват в произошедшем.
Хотя щелбан был крайней мерой, это, во всяком случае, отвлекает Мидорию от самокопания и удручающих сознание мыслей, на место них возвращая «совиное» выражение лица — от вполне заметного удивления.
Поэтому Яги, заметно оживившийся, на сей раз не может сдержать лёгкий смешок — Изуку выглядел слишком забавно, ощупывая собственный же лоб, словно тот мог внезапно пропасть.
И, несмотря на всю ситуацию, через разум, затуманенный весёлым настроением, всё же пробирается умная мысль. Хотя бы одна — и Тошинори собирается воплотить её в реальность. Но прежде всего…
— У меня есть кое-какая идея, способная поднять нам с тобой настроение. И, если ты не против этого, мы сможем провести время, возможно, даже веселее, чем на рыбалке.
В ответ Мидория, не до конца отошедший от крайне внезапных выходок Яги, лишь заинтересованно оглядывает своего возлюбленного.
Кажется, их приключения на сегодня ещё только начинаются.
***
Пусть с первоначальным планом — с рыбалкой, ничего не вышло; Изуку, поглощённый любопытством, забывает причину грусти почти моментально. Ведь он, точно попавший на крючок интриги Тошинори, от любопытства едва ли может сидеть на месте, ожидая разъяснения нового плана...
