Когда возлюбленные возвращаются от Инко к себе домой, уставшие и сонные, максимально расслабленные воспоминаниями о тёплой и уютной обстановке, на улице уже становится гораздо холоднее и, в какой-то степени, даже неприятнее, чем ранее, чем всего лишь несколько часов назад.
Прохладно приблизительно настолько, что вещи, в которые Тошинори и Изуку были одеты, на самом же деле едва спасали, едва помогали защититься от вольного ветра, игриво покачивающего деревья из стороны в сторону — точно укачивая, точно убаюкивая их.
Тогда Мидория, повинуясь внезапному порыву, на мгновение прикрывал свои глаза, подставляя лицо крошечным и абсолютно незаметным — пока ещё, в октябре, колючкам мороза, крошечным «иголкам» прохлады, что витала в воздухе чем-то свежим, чем-то чистым — как родниковая вода.
Изуку не мог сказать, что обожал прохладные времена года, а также дождливые и ветреные дни, но сейчас, ощущая себя как-то странно — точно он окрылён, точно за его спиной были огромные листья-парашюты, несущие по дороге; всё остальное, не такое уж и важное в данный момент, отходило на второй план.
Потому что… глядя на Яги, на своего возлюбленного и самого лучшего человека, которого он когда-либо встречал, щёки Мидории приобретают яркие оттенки розовых, красных цветов, сменяющих друг друга время от времени.
Потому что… глядя на Яги, сердце Изуку, что ранее билось еле слышно, едва заметно, сейчас же билось так громко — почти что оглушительно, и так быстро, словно Мидория пробежал сейчас кросс.
Потому что… глядя на Яги, освещённого тёплым светом ночных фонарей в парке, Изуку думал о том, только о том, что чувствует себя счастливым, неподдельно радостным и отчасти — спокойным.
Ведь никогда в своей жизни Мидория не мог вообразить себе, что когда-нибудь он обретёт не только причуду, не только силу, но ещё и самого главное для него в этой жизни — человека, который будет любить его в ответ.
И особенно Изуку не мог подумать, что этим человеком окажется тот, кем Мидория восхищался с самого детства и до нынешних пор — то, что казалось правильным; то, что казалось самым верным из всех возможных решений.
В конце концов, Тошинори, даже лишённый большей части своих мускул, своей силы — по-прежнему герой для Изуку. Тот, кто разжигает игривые огоньки в его глазах, а в сердце — любовь, что действительно могла согреть сейчас и в любое другое прохладное время.
Потому что если рядом с Мидорией Яги — холод постепенно отступает, сменяясь чем-то другим, совершенно иным. И хотя Изуку трудно объяснить свои мысли и чувства, когда он внезапно останавливается, вынуждая Тошинори притормозить, в его действиях нет ни капли сомнения.
Чтобы Мидория смог дотянуться до возлюбленного, тому приходится сильно наклоняться, сгибаться почти пополам — что, конечно, утрировано. Но даже если и так, то это определённо стоит всех жертв.
Касаясь самыми кончиками пальцев щеки Изуку, оглаживая её нежно и ласково, будто кожа Мидории — крохотный и хрупкий цветок; Яги уверен, что его собственные щёки наверняка сейчас заливает румянец.
Вскоре это ощущение лишь усиливается: Изуку улыбается ему тепло, солнечно — словно Мидория и сам являлся солнцем, персональным солнцем для Тошинори, который улыбался в ответ интимно — так, как он позволяет себе улыбаться только наедине со своим возлюбленным; уж точно не так пафосно и наигранно, как Яги улыбается многим другим.
Осознание, сладостное осознание реальности происходящего, греет их души, греет их сердца и кожу в тех места, где тела соприкасаются: переплетая свои пальцы, поразительно длинные и изящные, худые, с пальцами Мидории, покрывая их полностью, Тошинори разглядывает лицо Изуку недолго, но всё же — с неизменным благоговением.
Ведь Мидория, окружённый осенними листьями, осенней обстановкой; ведь Мидория, приоткрывший свой рот заманчиво, облизывая внезапно пересохшие губы; ведь Мидория, в глазах которого горят огоньки счастья, огоньки любви — самое лучшее зрелище в мире, и крошечное Божество — для Яги.
Целовать своего личного Бога лестно. Однако Тошинори, сжимая в собственных костлявых ладонях ладони Изуку, одновременно с этим согревая его всего, согревая его губы, не думает сейчас об этом.
Он думает только о том, что хотел бы всегда держать Мидорию в объятиях вечно, бесконечно долго и не менее нежно — точно так же, как и целовать его, мягко касаться своими губами его губ, наслаждаясь тем, как Изуку выглядит и чувствует себя сейчас…
Когда в голове возлюбленных внезапно мелькает мысль, что целоваться прямо посреди парка, и особенно — в такое позднее время, явно не самая лучшая идея; лишь тогда они отрываются друг от друга, продолжая улыбаться неизменно нежно — как и раньше. Но на сей раз, неловко отводя взгляды в сторону, с лёгкой степенью застенчивости.
— Гм, — кашляет Яги в кулак, пытаясь скрыть то, насколько смущённым ощущает себя в данный момент, — пойдём домой, мой мальчик?
Мидория, фыркая громко, фыркая забавно, просто соглашается с Тошинори. В конце концов, дома их ожидает кое-что получше: домашний питомец, тёплый плед, какая-нибудь уже тысячу раз просмотренная телевизионная программа, горячий шоколад для Изуку и, наконец, любовь.
И разве не это ли счастье — быть с теми, кому ты нужен; с теми, кто тебя любит больше всех на свете?
***
Несмотря на то, что возлюбленные несколько задержались от Инко, решив пройтись ещё немного и подышать свежим воздухом, но в конечном итоге умудрились замёрзнуть; вспоминая свой поцелуй с Яги, Мидория, невероятно красный, уверен, что прекрасно знает один способ, как согреться во время вечерних прогулок…
