Эйдан Келли и Ричард Норвуд: непростая жизнь подменыша

Ричард был хорошим копом. Он должен был заметить подвох сразу. Когда никто из задержанных не мог внятно описать Келли, хотя одни его татуировки, гордо выставляемые напоказ несмотря на все запреты, выдавали бы его с головой. Когда странные люди подходили к ним на улице – закутанные так, что только нос торчал, несмотря на жару на улице, или в солнечных очках поздним вечером, или в медицинских масках на всё лицо, из-под которых просто никак не могли показываться уголки рта – бред, Норвуд! и продирающее до костей заунывное хрипение в голосе всего лишь ангина, потому он и носит маску! – и заговаривали с Келли на непонятном, каком-то почти нечеловеческом языке, то шелестящем, то щёлкающем, то странно посвистывающем. – Гэльский, – пожимая плечами, ухмылялся Келли. – У меня много родственников в городе, а у них – много полезной информации. Кстати, по нашему кейсу есть зацепка, езжай, а я догоню. Когда он наотрез отказывался садиться в машину. – Эти железные коробки – не для меня, Риччи. Скейт – вот транспорт настоящего мужчины! Давай наперегонки до места, спорим на двадцатку, что я успею раньше тебя! Ричард никогда не спорил. Потому что Келли каждый раз добирался первым. На скейте. Даже если ехать нужно было через весь город. Когда тот, впервые приехав к нему домой, внезапно резко остановился перед дверью и нахально – как и всё, что делал белобрысый говнюк, – спросил: – Приглашаешь, Норвуд? Тогда это действительно прозвучало странно, но в Келли было так много странностей, что Ричард просто списал всё на очередную ебанцу ирландца. – Мне казалось, я уже пригласил. Заходи и прекрати страдать ерундой, Келли. И тот широко ухмыльнулся. И шагнул через порог. * Ричард прекрасно представлял, как пройдёт эта ночь: наглый, хамоватый Келли точно захочет быть снизу и наверняка окажется в постели громким и ненасытным. Возможно, с кинком на принуждение или грязные разговорчики – Ричард думал попробовать назвать его «развратной девочкой» и посмотреть на реакцию, с такими как Келли это обычно прокатывало на ура, как и жёсткий секс, граничащий с насилием. Ричарду такое нравилось, и он ещё ни разу не ошибался. Он был хорошим копом и неплохо разбирался в людях. Только вот незадача. Эйдан Келли. Не человек. Масса чёрных, склизких щупалец оплетает тело Ричарда, не давая вздохнуть, сдавливая, стискивая, обволакивая пульсирующим коконом; одно затыкает рот, когда он пытается закричать, и от густой слизи на языке – вкус земли и подгнивших осенних листьев. – Я очень рад, что ты пригласил меня к себе, Риччи. Келли ухмыляется, безотрывно глядя на оцепеневшего в ужасе Норвуда – широко, как и обычно... шире... шире... кожа лопается, точно перезрелый помидор, и его лицо – последнее человеческое в облике – с омерзительным хрустом рвётся пополам, ощериваясь на Ричарда оскалом сотен акульих зубов. – Давно хотел познакомиться с тобой поближе, – мурлычет – шипит – шелестит монстр, и в его голосе сплетаются десятки других, звеня эхом в унисон. Его глаза жёлтые, а зрачки – горизонтальные, как у козлов; они смотрят пристально, не мигая, и Ричард невольно смотрит в ответ, не в силах отвести взгляд. Кажется, он тоже не мигает. Почему-то думать становится всё сложнее, мысли становятся тягучими и медленными, совсем как слизь, которая неторопливо стекает по его горлу, обволакивая изнутри, успокаивая судорожное дыхание, утихомиривая бешено бьющееся сердце. Келли наклоняет голову – но Ричард уже не может закрыть глаза и так и висит в сплетении щупалец, безотрывно глядя на раскачивающийся потолок над собой. Что-то сильно дёргает его – раз, другой – раздаётся громкий хруст и влажные, хлюпающие звуки, но пошевелиться или хотя бы скосить взгляд ему не удаётся. Впрочем, это и не нужно: уже через пару секунд лицо Келли снова оказывается перед его глазами. Он всё ещё широко ухмыляется. – Ты – наш, Ричард, – ласково выдыхает чудовище. Его губы при этом не шевелятся, но голос звучит всё так же отчётливо, пробираясь в каждую клеточку тела Ричарда. Акульи зубы почти нежно удерживают вяло бьющееся, сочащееся кровью сердце. Но Ричарду не больно. И почему-то уже совершенно не страшно. – Наш, – повторяет Келли – и резко сжимает зубы. Торжествующий хохот сотен голосов, слившихся в один, гулким набатом отдаётся в холодной пустоте в груди Ричарда, пахнущей прелыми листьями.