Жизнь без прикрас в суровом античном царстве

Первые изменения Прошло еще чуть больше месяца с того дня, когда я провел свою проказу над стариком и нечаянно узнал о степени порочности матушки. Я лежал на животе на теплых коврах посреди совершенно уже приевшейся мне комнаты. Взглядом гулял по отсвечивавшим, проникавшее через раскрытые окна, закатное солнце игрушкам. Которые вокруг меня разложила ведьма, сидевшая теперь напротив меня и то и дело подсовывавшая мне под нос очередную тряпицу. Это ее с мамой так воодушевило, когда я все же от безделья проявил интерес к одной забавной лошадке. Но чего они не понимали так это того, что интересовала меня общая конструкция, способ изготовления, метод покраски и стиль узора. А не сама по себе игрушка. Правда вы б видели реакцию мамы, когда я ухватился ручками за соломенную гриву. Она как-раз вернулась в комнату после утренней разминки. Этот факт я утвердил так, как каждое утро, сразу после моего голодного пробуждения, она возвращалась ко мне через уличные двери облаченная в короткую до бедра тунику и от нее исходил мускусный запах пота, а руки были слегка перенапряжены. Но вернемся к случаю с лошадкой. В ожидании маминого корма я заинтересовался отделкой одной деревянной лошадки, и тут на всю комнату разнесся восторженный писк и звонкий смех. Когда я обернулся, то увидел забавную картину. Моя мама, все в той же тунике, сцепив пальцы рук замочком, восторженно вскинула их вверх, аля победитель. Сверкая счастливым блеском в глазах улыбалась, что называется до ушей. И полоумной бестией прыгала на носочках, от чего ее увесистая грудь то и дело мелькала в широком боковом разрезе туники, которая и в обычном состоянии не особо что и скрывала. После этого она окрыленно припорхнула ко мне и начала подсовывать кучу других игрушек, которые я тоже брал и изучал. Нет вы не подумайте, я это делал не ради ее прыгающих сисек, хотя их вид был диво, как хорош. Нет, просто она так заливисто смеялась и счастливо улыбалась, что мне и самому от этого становилось на редкость хорошо. Сейчас, я уже по секрету вам скажу, что в тот миг мы оба были счастливы, и уже это стоило моего ребячества. Конечно вы можете задаться вопросом, что же тут такого было, что вызвало такую реакцию. Но все-таки я рос не совсем обычным ребенком. В рот я ничего кроме вершинок маминого сокровища не тащил, ни к игрушкам, ни к блестящим цацкам интереса не проявлял. Почти не кричал, с того первого дня мне было как-то очень стыдно кричать. Конечно, когда нападал голод я звал взрослых, но это было этакое громогласное: - эй, кушать, - хотя звучало это скорей, - эйкува! И то не факт, все-таки без зубов мой русский был ужасен. Но возвращаясь к моим особенностям, скажу даже этого возгласа старался избегать. Обычно обходясь тычком пальца или сразу ручками пролезая к своему богатству. Так же мне претило гадить под себя, и, хотя организм иногда подводил, я все же старался терпеть и тыкать в сторону горшка. Естественно такое поведение не могло ускользнуть от внимания женщин, особенно, что других забот кроме меня у них и не было. И если маму в силу неопытности настораживало абсолютно все, зачастую и то, что было нормальным, при этом впритык не замечая иных более странных вещей. Например, ту же ее грудь я поглаживал и разминал ну совсем не как ребенок, да еще гораздо больше чем кушал. Серьезно, мои руки были на ней или рядом с ней чуть ли не всегда, когда она была рядом. А учитывая, что она была подле меня почти все время, то это уже была мания, я бы сказал. Но это была мама, по сути еще не так давно сама бегала под стол, что ей было знать о материнстве? Но вот ведьма. Ведьма – это совсем другой разговор. Во-первых, она нехило так отживших лет старуха. Седая, слегка сгорбленная, и все же еще статная крепкая и даже на голову выше мамы. Она то за свой век детишек навидалась наверняка более чем достаточно. И в нашей комнате в углу на топчане она спала явно дабы компенсировать неопытность матери. И вот она-то точно все видела и понимала. И я вам скажу, возможно то была и паранойя, но постепенно она становилась все более обеспокоенной. А это в свою очередь явно не могло ускользнуть от перепуганного материнского инстинкта. Так что порой их таинственный щебет приобретал очень мрачный тон, при этом взгляды всегда обращались ко мне. А ведьма, в редкие минуты, когда мы оставались одни, так и вовсе чудила. Она опускала свою рожу ко мне впритык и с каким-то хитрым вопрошающим прищуром смотрела на меня. Да так пристально, что называется не на глаза, а в глаза. В такие минуты я всерьез опасался, что вычислили мое истинное я. Почему опасался? Так времена тут были явно дикие. Те служанки со стариком, хоть и называл я их слугами, были явно самыми настоящими рабами. Просто мне сложно было принять тот факт, что у моей семьи есть рабы, и первое время я предпочитал воспринимать их слугами. В общем, есть рабы, новорожденного ребенка на солнце не пускают, стены и потолки разукрашены непонятными узорами. Так кто же знает какие у них еще обычаи? И что они сделают с ребенком в чьей голове засел приблуда с иного мира или временного отрезка? Да, я все еще не знал: я в другом мире похожем на наш или все же в прошлом? Казалось бы, в прошлом, но мне как-то идея что я умер и переродился в ином альтернативном мире кажется логичней. Просто умереть и переродиться – ладно, допускаю, возродиться в будущем и вовсе нормально. Но оказаться в прошлом, - это вообще как? Мы же все, отжили уже то время, и человечество, и мир. Но хоть я и склонялся к альтернативному миру, все же вторую версию не отметал. Ибо в моем случае в принципе все было ненормальным. Но, пожалуй, я уж больно лирически отошел. Просто понимаете, сейчас, под старость лет, воспоминания приходят сами, а перо пишет, как хочет. К тому же не думаю, что рукопись доживет до появления кириллицы. Прошу простить и пока вернемся к тому дню, ибо частично он приподнял завесу укрывшую тайну. Как и говорил: на закате того дня я лежал посреди игрушек под бдительным оком ведьмы, пытавшейся заинтересовать меня никчемными игрушками со все тем же пристальным взглядом. Но даже страх перед раскрытием не мог меня заставить проявить интерес к игрушкам. Я пребывал в крайней степени депрессии. Которая усугублялась тем фактом, что моя прелестная матушка с моими любимыми игрушками покормив меня куда-то упорхнула и уже конкретно так задерживалась. Но в унынии я пребывал не поэтому. Просто прошло более трех месяцев как я открыл глаза, а ничего нового так и не происходило. Я все так же спал, а если не спал, то кушал. Да, я не хило так вырос за это время, иногда казалось, что раза в два. Да, разминался и тренировался, уже с небольшой помощью мог сидеть, а ползал так и вовсе, как советский диверсант. Но всякая надежда вырваться из-под надзора меня покинула. Из всех людей я видел только ведьму всегда и везде, да маму. И хотя она такая прелестница, на которую и не наглядишься, да еще по опочивальне вечно порхала полуодетая или вовсе обнаженная, все же хотелось новых людей и новых впечатлений. Помимо же чудовища и красавицы я еще частенько видел тех двух служанок. Да рабынь, чего это я. Но, пожалуй, эти две достойны более пары слов, одна так точно. Младшая девчонка была на вид лет двенадцати-тринадцати, а лицом со своими большущими вечно удивленными глазами и пухлыми щеками так и вовсе тянула на все десять. Но вот начавшие проступать под голубеньким сарафаном округлые контуры груди, намекали, что я мог и ошибиться. А испуганные глазки легко объяснялись ответственной работой, которую она исполняла с каким-то особым усердием и осторожностью, выдававшими в ней новичка. А еще ее выделяли страх, но, как ни странно, не перед госпожой, а перед ведьмой. И стоило той как ни будь фыркнуть или косо посмотреть, как юная рабыня тут же делала странный охранный жест, думая, что никто не видит. Меня естественно всерьез не воспринимали, что тоже было обидно, ибо вообще я был образованным человеком двадцать первого века.Ну а еще она любила меня втихаря от всех щипать за щечки со смешливой улыбкой, что вносило в мою рутину свежий ветерок. Тем более, что появлялась она у нас крайне редко. Горазда реже своей старшей напарницы. Та, судя по всему, была уже приставлена только к нам. Ибо она хоть и не была все время в комнате, но стоило ведьме или маме кликнуть в коридор, как она тут же появлялась на пороге, слушала указания и тут же скрывалась. После чего обычно возвращалась с граненым фужером и бокалами или с блюдами различной нехитрой снеди. Ничего серьезного. Фрукты, сыры, хлеба, иногда кусочек мяса или подрумяненные булочки, но точно для легкого перекуса. А нормально питалась матушка видимо во время своих отгулов, ведьма же насыщалась воздухом, судя по всему. Ладно шучу, не воздухом, но кушала мало. Однако, вернемся к старшей рабыне. На доставке пищи ее обязанности не заканчивались. Вообще их было слишком много, чтобы описывать их все, вкратце же она исполняла все, что было слишком недостойно и мамы, и ведьмы. Да и жопу мне мыла тоже она. А еще она помогала с омовением и маме. Ибо каждое утро после маминой тренировки и моей кормежки, эта рабыня приносила банные принадлежности, и они с мамой скрывались за уличными дверьми. А вскоре матушка возвращалась оттуда с влажными волосами и в липнущей к влажному телу одежде. Естественно это было дополнительным стимулом выбраться на улицу для моего кобелиного разума. Тем более, что рабыня была тоже совсем даже не дурна. С курносым носиком, слегка раскосыми глазками, ровненькими губками. На вид ей было лет так от двадцати до двадцати пяти, и в принципе она была тоже прекрасна, вот только меркла в тени богини красоты. А так, в отчих землях, явно была первой красавицей. Тем более что тесно подогнанное платье, хоть и не оставляло ни кусочка открытой кожи, зато облепляло фигурку так плотно, что и фантазировать было не о чем. И скажу вам, все было там на местах, может не так объемно и округло, как у мамы, но троечка почти гарантирована. И с упругостью все было в порядке. Да к ней я на руки тоже охотно шел, и довольно частенько, правда долго играться с грудью она мне не позволяла и вечно перехватывала ручки, когда я пытался развязать шнурки. Но все же зла на нее я не держал, а зря. Знал бы что в будущем она нам принесет, придушил бы на месте и детские ручки не помешали бы. Однако тут я забегаю далеко вперед. А на этот момент моей истории эти четыре дамы были всем моим миром вот уже четвертый месяц. Где-то за окраиной был еще конечно старик, но с того раза я его так и не видел. И вот скажите, как тут не сойти сума от тоски? И пусть одна из них великолепна, вторая красива, третья миловидна, а четвертая… Брр… Ведьма и есть ведьма, хоть и добрая. Все же этого было мало для моего любопытного ума. И это, не говоря о том, что я ничуть не приблизился к ответам на терзавшие меня до нервного срыва вопросы. Если вы еще не поняли какие, то вот они: В каком я мире или времени? Как я тут оказался? Кто мой отец? Кто я по возрождению? Что за страна или регион? Какого мое предназначение? А по стечении времени к ним присоединился еще один вопрос. Какого реальное положение моей матери, а, следовательно, и мое? Да, сперва я предположил, что она знатная и богатая госпожа. Для такого вывода были все атрибуты: огромная богато обставленная опочивальня, дорогая шелковая одежда, личная служанка, две рабыни для дополнительных нужд, плюс неизвестное количество в запасе. К тому же, хоть я и не видел остального дома, но по почти интуитивным ощущениям он был большой. Однако было пару факторов, возбудивших во мне сомнения в реальной знатности моей матери. Во-первых,если она госпожа всех этих хором и рабов, то почему сутками напролет просиживает в одной комнате? Почему меня кормит она, а не кормилица? Почему комнату прибирает не целый ворох рабов, а лишь две, из которых одна то тут, а то бегает по другим по видимости более важным поручениям? Согласитесь, странно, во всяком случае мне так казалось. Ну допустим эти странности можно было объяснить дикими суевериями о новорожденных. Я еще было думал может патриархальный строй и женщинам запрещено свободно гулять. Но быстро отмел это предположение так, как условно без уверенности, но все же привык считать, что нахожусь в псевдоперсидском мире. А как известно, у них было абсолютное равенство полов, да там Артемисия адмиралом флота служила при Ксерксе и собственным городом владела. Запрет на передвижения? Серьезно, фигня это. К тому же рабыни то спокойно снуют туда-сюда. Да и мама порой выбиралась наружу. И вот тут-то был еще один нюанс. Каждый раз собираясь куда-то она очень долго одевалась и прихорашивалась, а главное нервничала. За это время я-то ее уже досконально успел изучить, делать то особо было и нечего. И я сейчас не про размер сисек и обхват талии. Нет, я про чувства, эмоции, про то как подрагивали у нее крылья носа. Как хмуро сходились ее брови, как теребила она браслеты. И так перед каждым выходом из комнаты. Конечно мой эгоизм требовал считать будто она против расставания со мной даже на минуту, что в принципе тоже было правдой. Но я видел, что тут было что-то еще. Она явно боялась кого-то в этом доме, или по крайней мере опасалась. Но тем не менее вынуждена была с этим кем-то видеться. Одно это уже наводило на размышления. Во-вторых, поведение рабынь тоже оставляло вопросы. Нет, они спорно работали, каждое поручение исполняли с усердием и почти мгновенно. Но не было у них того раболепия и почтения, которые мне казались естественными по отношению к госпоже, которая фактически владела всей их жизнью. Да и старик навряд ли так пожирал бы глазами госпожу, которая могла в любой момент лишить его жизни. Хотя тут могли сказаться предрассудки человека двадцать первого века. Плюс моя мама была доброй девушкой и даже, когда мелкая ошибалась и делала что-то не то, мама лишь шутила, вызывая всеобщий смех. А пару раз даже останавливала замахивавшуюся ведьму. Да и вообще они вчетвером, особенно вовремя не хитрых трапез, порой смотрелись прям подружками наседками, с той лишь разницей, что лишь одна из них сидела. Но согласитесь это лишь подбрасывало растопку для подозрений. Ну не будет госпожа брататься с рабынями, особенно в античной эпохе. Хотя я опять же частично опирался на предрассудки и мог ошибаться. Но был и третий фактор. С которого и начались мои подозрения, что все не так уж и гладко в моем положении. Его я заприметил в тот же день, когда впервые раздразнил старика, не удивлюсь если за это меня боги и покарают. Но я ведь, серьезно, даже не подозревал в какие это потом выльется проблемы для моей мамы. Правда с другой стороны: не будь этого греха глядишь я бы и не написал эти строки, и нечего бы не свершил, а помер бы так и оставшись ребенком. Но речь сейчас пойдет не об этом. Как вы помните, в тот день преднамеренным обнажением я довел маму до бесконтрольного возбуждения, а потом впервые помог дойти ей до оргазма. Затем она покинула меня, а я уснул сном невинного младенца. Да вот только совесть видимо все же грызла изнутри. Ибо вскоре я проснулся. При чем вскоре прямо совсем. Ибо когда мама «ненароком» соблазняла старого раба, то солнце только заглянуло в спальню, когда же я проснулся, то оноушло совсем недалеко от порога. Так что спал я думаю около часа или меньше. А потому я был не выспавшимся, но добрым, ибо меня разбудило какое-то безумное верещание моего «гарема». И, казалось бы, праведным был бы мой детский гнев. Но общий ажиотаж обуявший спальню был мне только в радость, ведь это значило что-то новое и интересное. И я в принципе не ошибся. Когда я открыл глаза предо мной предстала занимательная картина. Четыре женщины разнесли по комнате пять коробов, принесенных дедом. Раскрыли их и выудили оттуда целую гору платьев. Теперь понятен счастливый бабский визг? Кто видел, как девчонки примеряют обновки, тот поймет. А теперь представьте, что вместо блузочек, рубахи из натурального шелка, вместо синтетических юбочек, льняные платья украшенные золотой ниткой и драгоценными камнями, вместо кожаных ремешков, широкие кушаки кричаще ярких цветов. Естественно бабы радовались, как те же спартанцы бою. При этом если ведьма в силу возраста со спокойным достоинством оценивала качество тканей. А старшая рабыня с деловитостью знатока раскладывала одежду по одной ей понятным кучкам, готовясь к примерке. То мама с младшенькой носились с непосредственностью школьниц. То одно платье приложат к фигуристой маме, то тут же другое. И радостно щебетали, смотрясь в незнамо откуда появившееся зеркало. Чуяло мое сердце, что я пропустил возвращение старика, что было немного жаль. Уж больно мне была интересна его дальнейшая реакция, но к худу или добру, спустя пять лет я узнал это. А в тот момент я наслаждался шоу, которых мне очень не хватало в моей рутине. Тем более, что матушка щеголяла в белом хитоне. Учитывая, что до этого она явно мылась, то зрелище было пикантным. А если точнее, то ткань намокла, облепила ее и почти ничегошеньки не скрывала. Дамы же, тем временем, за радостными заботами напрочь не замечали маленького шпиона. Вплоть до того момента, пока малая не поднесла бирюзовое платье к общей кучке потихоньку образовывавшейся на моей кровати. Эта милая девчонка, оглядев старших дам робким взглядом, скромно так, явно балдея от собственной дерзости, поднесла платье к горлу и кокетливо так глянула на меня. Я в ответ активно похлопал ладошками, тем более что платье девочке шло. И сколько шума тут же поднялось. Эх понимал бы я, о чем они там судачили. Но это не так уж важно, ибо ко мне прибежала матушка, по ходя потрепав космы совсем смутившейся дерзкой воровки. Я же не удержал взгляд, который приворожили две подскочившие дыньки. Естественно когда меня подхватили родные руки, я принялся привычно взвешивать их. При этом совсем потерял свой мужской рассудок от того, насколько прекрасной выглядела она. Ее глаза сверкали похлеще звезд, улыбка ослепляла жизнерадостностью, казалось сама фарфоровая кожа источала свет. Вот что сделал с девушкой хороший оргазм. Серьезно, если раньше она была Афродитой в земном обличии, то теперь она превратилась в Афродиту Олимпийскую. И если честно, один только такой ее вид наполнял меня безмерным счастьем. Естественно я улыбался во весь свой беззубый рот и смеялся вслед за всеми, когда матушка что-то ляпнув усадила на подложенные девочкой подушки у самого зеркала. А я понял, что дамы сделали меня критиком от лица всех мужчин. Даже не догадываясь, что глазами ребенка на них смотрел самый настоящий мужик. А посмотреть там было на что, и еще как. Честно, я и не мечтал увидеть стриптиз от лица такой женщины, как моя мама, но получил. Итак, меня посадили на подушки, ведьма с девочкой отправились готовить первый наряд, мама заняла место перед зеркалом занявшись шнурком хитона, а старшая помогала ей. И вскоре мокрый хитон медленно упал на пол, то и дело застревая на крутых формах. Я же пожирал глазами ее фигуру. Знаю, я это говорил, но боги как же она была прекрасна, особенно теперь, когда последние следы беременности исчезли, оставив лишь располневшую от молока грудь. Ее фигура из точенных ног переходила в крутые бедра, затем плавно огибала наливное яблочко попки и резко сужалась у осиной талии, лишь затем, чтобы столь же резко разойтись у груди. Огромной, тяжелой и увесистой и все же слишком упругой что бы опадать. Господи, ну что за грудь:начиналась почти у самых подмышек, нависала почти над концом ровных ребер, по центру тесно соприкасалась, по бокам на сантиметр выступала за остальное тело. А ведь ей было всего-то шестнадцать лет, максимум семнадцать, и она даже не налилась еще всеми соками. Я не мог представить во что она превратиться через пару лет. Уже сейчас ни один мужчина не сможет устоять перед таким соблазном. Это было просто невозможно и будущее показало, что это правда. Особенно когда она вытворяла такое, у меня еще гормонов не было, а на меня и то подействовало, так хотелось ее прижать к себе, ласкать до самой смерти, целовать каждый миллиметр. Боги, мне кажется, что именно тогда я начал влюбляться до беспамятства. Еще бы нет. Ведь пока старшие готовили наряд, мама времени даром не теряла. Как-только хитон упал к ее ногам она тут же вскинула руки вверх собрав свои густые кудри в пышный пучок. При этом грудь приподнялась визуально увеличившись, на животике натянулись прессовые мышцы, резко выделился паховый треугольник, плавными линиями уходящий вниз к редкому золотистому кустику. Я млел, и не я один. Рабыня, восхищенно хлопая глазами, что-то попросила и, получив утвердительный кивок, вдруг протянула руку и нежно огладила пышную грудь, потом взвесила ее на исчезнувшей ладошке, попробовала разделить ее, но смогла протиснуть лишь пальчики, в конце трепетно обхватила пальцами и придавила один раз, второй, но она почти не меняла формы. Я же,балдея с происходящего, наблюдал за маминой реакцией. На ее лице проступила гордая улыбка, полная собственного превосходства, но вместе с тем щеки ее окрасились в знакомый алый цвет. Глаза же бегали от собственного отражения, к рабыне без перебоя расточавшей похвалы и переключившейся на другую прелесть. Затем сверкнули на меня и тут же вернулись к зеркалу при этом потемнев от томной поволоки, соски тут же окаменели и вытянулись. И я убедился, что она помешана на нудизме. Но долго это продолжаться не могло, ибо вторая пара приготовила наряд, о чем громко известили. Рабыня тут же бросила ласкать мою прелесть, а мама, отпустив волосы сцепила руки на запястьях сжав при этом грудь, и еще раз глянула на меня, проверяя зрителя. А я смотрел, как сжалась ее грудь и осознавал, что я пропал. Понимала ли мама, что она делала со мной? Не думаю, в конце концов, в ее глазах я был ребенком. А разве сможет ребенок запомнить это? Но в том-то и дело, что-я-то помнил все в мельчайших подробностях всю свою жизнь. Так скажите разве мог я не помешаться на ней?... Быть может да, скорей всего, если бы все на этом и закончилось бы. Тем временем старуха поднесла нижнюю рубаху из голубого шелка, украшенную жемчугом по подолу и на шнурках, стягивавших глубокий ворот. От ее всевидящего ока безусловно не укрылось состояние госпожи, но виду не подала. Так что державшая подле нее сине-золотое платье девочка осталась единственной, кому было невдомек об возбуждении первой красавицы. Но никто и бровью не повел и началось облачение наряда. Старшая рабыня перехватила волосы, мама вытянула освободившиеся руки, а ведьма продела их в рукава. При всем при этом грудь так маняще раскачивалась, что аж дух захватывала. Дамы же продолжали услаждать меня шоу. Небольшая заминка произошла, когда они вдевали ее голову в отворот платья, еще одна, когда рубаха застряла на груди. Но ведьма со старшей в четыре руки быстро справились и отступили. Я довольно зааплодировал в ладоши, на мой взгляд рубашка дивно шла ей. Конечно немного болталась на талии, зато тесно облегала бедра, а вырез на груди так и вовсе был отпад, плюс цвет гармонировал с волосами. Вот только моих восторгов никто не разделил, мама так и вовсе растеряла свой блеск, ведьма, недовольно мотая головой, отступила, старшая глянула в зеркало и явно ругнулась, младшая в ответ удивленно ахнула. Я, если честно, сперва не понял в чем проблема, но, когда ведьма начала зашнуровывать рубашку дошло и до меня. По началу казалось все хорошо, у пупка шнурки входили в петельки и тесно стягивали две половинки. Но когда дело дошло до груди, то два вертикально шедших куска материи начали плавно расходиться, а у сосков рубашку соединить не получалось уже никак. При этом мама морщилась от боли в чувствительной груди, а потому лишь гневно мотнула головой. И все дружно начали ее раздевать, при этом как-то сразу приуныв. И я решил всех подбодрить, радостным визгом и хлопаньем ладошек я встретил выпрыгнувших из плена красавиц. Дамы видя мою бурную реакцию отреагировали улыбками, и вскоре отбросив в сторону маленькую ведьма пошла за следующей. Благо одежды было много, вся комната пестрела всеми цветами радуги из-за рубашек, платьев, халатов и поясов, набросных тут и там. Вот только со следующей произошло тоже самое, и с еще одной после нее, тоже, и так со всеми. Серьезно, рубашек было, наверное, штук тридцать, все шелковые, различных пестрых оттенков, украшенные бисером жемчугом и золотой или серебряной нитью, в различных вариациях и сочетаниях. Ни одна не подошла идеально в пору, словно наказывая за объем увесистой груди. Отобрали лишь пять самых больших, две белые, одна плотная другая из неплотного шелка, черную, зеленную и желтую. Но не одна из них так до конца зашнурована и не была, оставляя верхнюю часть груди открытой, вплоть до самой шеи, черная так и вовсе едва прикрывала соски. Меня конечно такой расклад втайне радовал, незачем было прятать такое богатство. Вот только у всех трех местных женщин ворот был зашнурован до самого горла, даже у рабынь, и судя по всему таковы были правила. Естественно мама пала в уныние. И в унынии, это мягко сказано. От блеска в ее глазах не осталось и следа, про улыбку я вообще молчу. Так что к примерке сарафанов она приступила совсем уже без инициативы, хотя подруги-служанки-рабыни всячески пытались ее приободрить. Но без шансов, особенно, что с платьями было еще хуже. Хотя сами по себе они были еще роскошней рубашек. По большей части льняные, но попадались и шелковые, двухцветные и трехцветные, в основном кричаще ярких красок. И если рубашки отделывались лишь по подолам и шнуркам. То платья просто пестрели от все того же жемчуга, золотых нитей и бисера, но попадались и другие украшения: ляпис, лазурит, парочка с крошечными изумрудами. При чем фасона они были тоже разного: с у образным вырезом, вертикальным, горизонтальным, глухим воротом. Однако большая часть была узка в бедрах, остальные столкнулись с той же проблемой, что и рубашки. Это почти добило маму, но ведьма хитро улыбнулась что-то сказала и отложила в сторону все что было мало в груди. Последними пошли халаты и кушаки. Со вторым все ясно, широкие пояса запахивавшиеся и скреплявшиеся как угодно не могли не подойти. При чем они все были тоже затейливо украшены и тех же пестрых цветов. Мама даже начала тускло улыбаться. Но с халатами, столь же помпезными и кричащими, произошла такая же история. Большая их часть была или коротки, или широки в плечах, некоторые слишком большие и она в них тонула, другие наоборот облепляли ее песочные часы словно вторая кожа, что смотрелось слишком вульгарным даже для меня. Хотя на тот момент меня уже настолько опечалила туча, набежавшая на любимую маму, что ее тело меня уже не радовало. Все-таки за то время я уже к ней прикипел, и, хотя в реальности я был в два раза старше ее, я уже воспринимал ее именно, как маму. Все-таки грудное кормление сказывалось. Помимо халатов, было еще три верхних накидок с тремя круглыми шляпками. Словно в насмешку идеально подошедшими, но чрезвычайно скромными. Каждая накидка была со своим нюансом, одна сплошная длинной до колен, с расклешенными рукавами, другая столь же длинная, но раздельная и скреплялась спереди пятью шнурками, третья походила на вторую, но шнурки были на плече, и была значительно короче, оканчивалась чуть выше пупка. Шапочки были простые войлочные без украшений, зеленая, синяя и желтая, соответствуя трем накидкам, которые крепились к ним и формировали что-то вроде капюшона-плаща-пледа. И как я понимал по задумке должны были скрывать нижние рубахи и вырезы в сарафанах. Вот только мама была кормящей женщиной, а потому первая со своей длинной и тяжестью явно не подходила, во всяком случае я не представлял, как мне добраться до сокровища, спрятанного под ней. Третья же накидка судя по скептичным взглядам дам была слишком пошлой и откровенной. Вот и получалось, что даже из подошедшей одежды носить можно было лишь одну. Естественно это опечалило ее. Но до конца дня она духу не теряла, занималась примерками пусть и без начального задора. Вот только когда все разобрали, рабыни унесли негодное, ведьма занялась годным, а мы с мамой уже затемно пошли спать на одну кровать. Где я изголодавшись тут же набросился на моих прелестниц, доставивших столько неудобств дорогой маме, та тихо зарыдала. Я же принялся анализировать полученную информацию. И вывел третий фактор. Огромное количество одежды было передано матери, но почему-то все с чужого плеча. И как это понимать? Там же одежды было на целый дворец, хотя бы по камням. Ну может утрирую, не знал я еще сколько дворцы стоили. И все же неужели не могли вместо всей той горы подобрать для госпожи хотя бы десять нарядов впору? Смешно. Этот фактор и подтолкнул меня к сомнениям, а вместе с остальными двумя убедил, что моя мама была вовсе не госпожой. От-сюда и произошел седьмой вопрос: кто моя мама? Но вернемся к тому дню, когда я сидел в величайшей депрессии, ибо он дал сразу несколько ответов. Я лежал, игнорировал все вокруг, и терзался этими вопросами, когда в комнату наконец вернулась матушка. Естественно она тут же с улыбкой припорхнула ко мне, по ходя сняв шляпку с присоединенной к ней длиной накидкой и бросив ее поймавшей на лету ведьме. Тут же потянулась меня щекотать, но я был мягко говоря не в настроении. И даже ее умопомрачительный наряд не помогал. Но он по любому достоин отдельных слов, ибо был крайне очарователен и соблазнителен. На ней была моя любимая черная рубашечка и синее платье из тех, над которыми колдовала ведьма. А она особо не мудрила и просто отрезала все, что мешало. То есть весь грудной лиф и красиво его подшила. Что бы вы понимали: темно синий с серебряными вставками лен закрывал ее почти всю. От носков кожаных туфелек шла расклешенная юбка с серебряными орлами. Тонкую талию стягивал узкой полосой посеребренный же кушак, сложенный пополам. Над ним плотно к коже прилегал темный лен, со спины он доходил до самой шеи, затем наползал на руки укрыв их до самых запястий, оставляя плечи открытыми. От спины же он плавной дугой нырял вдоль ребер и чуть выше кушака прямой линией соединялся под грудью. То есть да, платье это закрывало все кроме, даже хотя бы миллиметра, груди и плеч. Но там должна была справиться рубашка. Вот только в этот раз мамка была одета в мою любимую черную. И если плечи она и закрывала, то с грудью все совсем наоборот. Если из-подо-льна она еще выглядывала единой перетянутой серебряным шнурком материей, то, как только забиралась первым миллиметром на горы, она тут же разделялась. И уже на линии сосков расходилась так, что при удачном ракурсе зрителя или продуманном повороте мамы можно было увидеть кусочек розового ареола. И при этом шнурок, который серебряной сливающейся с кожей решеткой все же частично укрывал грудь, заканчивался. Из-за этого рубашка начинала резко расходиться к плечам, открывая тем самым весь верх приподнятых сисек и заманчивую ложбинку между ними. Которая выглядела особенно притягательно, ведь черный шелк натянут был до предела, тем самым плотно сжав шары. Да еще и вечно напряженные от молока соски явственно проступали на материи, растянутой словно на барабане. Когда она широко вдыхала или смеялась, казалось вся конструкция трещит по швам, и вот-вот лопнет, но лишь дразня не сбыточной фантазией. И вот как у меня должна была быть реакция? Когда в этом наряде передо мной опустилась первая красавица этого мира, во всяком случае она точно могла в этом посостязаться. Верно – никакая. Я как сидел нахохлившись, так и сидел. Даже когда она меня ущипнула я ничуть не изменил положения, мне кажется я даже не моргал. Тогда она сделала ход конем, села на колени, вынулась вперед и начала качать грудью перед самым моим носом. Последнее время мне начинало казаться, что она красиво и вульгарно одевается ради меня. Просто она явно провела аналогию, что, когда мои две игрушки в легком доступе и зоне поражения, я сразу превращаюсь в ласкового мерзавца. Но не сегодня. Тогда она всерьез забеспокоилась и обратилась к ведьме, но та лишь недоуменно развела руками. И вот уже затем она со страхом опустила лицо ко мне, я же, выдержав томительную паузу, не меняясь лицом резким повелительным тычком указал на уличные двери. Честно, я не думал, что у меня что-то получиться. Однако мама с ведьмой посовещалась, а в следующий миг она меня подхватила и понесла навстречу уходящему солнцу. Я уже не верил, что это случиться и тут на тебе, а мы переступаем порог. Сперва меня ослепил красный диск, но когда я отпустило я конкретно прифигел. Я жил в настоящем дворце. Переступив порог, мы оказались на длинной террасе, метров так десять в длину и шесть в ширину. Хотя с глазомером у меня всегда были проблемы и я мог ошибаться. Справа метров семь тянулась сплошная стена с лепниной, изображавшей каких-то почтенных мужей в персидских нарядах, столпившихся вокруг старца в грубой робе, над которым сияло золотое солнце. От этой стены отходил выкрашенный в красно-лазурные цвета навес из плоских тесно подогнанных деревянных досок. С другой стороны он опирался на деревянные колонны, оставляя метра два открытого пространства. Под ним у самых окон в спальню располагался овальной формы бассейн, о котором я догадывался. Сам бассейн был интересным, двудонным, более глубокое дно было у стены, из которой выглядывал фонтан виде головы льва, у конца навеса и самых дверей дно было значительно мельче. Слева от него располагался каменный низкий столик, вокруг которых были разбросаны круглые подушечки. За ними располагался куст дикой розы, разросшийся от самой стены до края навеса, своими зеленными побегами и розовыми цветочками скрывал оставшуюся часть террасы. Слева же от нас терраска заканчивалась белыми перилами, которые каждые тридцать сантиметров поддерживали витые колонки. Выйдя из дверей возле них мы и оказались, оценив же спрятанное под навесом, я тут же обернулся и мне окончательно сорвало башню. Там я увидел самый настоящий персидский сад, с прямоугольным удаляющимся от нас прудом, идеально ровными декоративными клумбами и дорожками из мелкого щебня, что тоже росчерками прорезал парк. Слева от него находилась небольшая площадь, сперва спрятавшаяся за углом. Но моя мама выйдя на террасу медленными шагами двигалась вдоль перрил, при этом смешливо наблюдая за моей реакцией. В результате вскоре я увидел, что эта площадь заканчивалась у огромных двойных дверей, что вели в огромное трехэтажное здание, изукрашенное лазурной, красной и золотой красками. При этом филигранные узорчатые окна частенько сменялись крытыми галереями с перилами похожими на наши, формируя этакий аля беспорядочный фасад. От него под идеальным углом отделялись два двухэтажных крыла формируя этакую вилку. Одно крыло заканчивалось нашей тераской, другое же заканчивалось тоже терраской на том же самом уровне, вот только без всякого навеса. И что бы вы понимали в сумерках я не мог различить окна на той стороне, а перила террасы выглядели не больше моего пальчика. Я у тому, что нас разделяло если не пол километра, то пара сотен метров точно. Тем более, что весь парк вмещался между нашими крылами. А у того крыла вилась еще и широкая дорожка, отделявшаяся от площади. Вскоре мы с мамой оказались в конце нашей терраски, и я увидел весь наш двор. Который строгим квадратом очерчивал высокий и широкий каменный забор. Он начинался сразу у перил террасок и идеально ровными линиями устремлялся вперед. Там уже упираясь в небольшие квадратные башенки, между которыми за садом угадывалось несколько одноэтажных зданий. Из-за того что они сияли белой штукатуркой и не были никак украшенны, я решил что это хозяйственные постройки. Так же между двумя крылами было еще одно отличие. Вдоль противоположного от нас забора шла широкая дорожка, которая огибая сад уводила к хозяйственным постройкам. С нашей же стороны между стенной и садом распологалась какая-то рукотворная рощица неизвестных деревьев с небольшой беседкой в углу. При чем если сад был прямо маниакально упорядочен и ухожен, то роща наоборот пребывала в кажущемся беспорядке и запущенности. Так же к нашей стене с внешней стороны прилегала небольшая пристройка выглядывающая в заросшую рощу деревянной дверкой. Солнце к тому времени уже окончательно село и внешний мир скрылся в тенях, но все же мне удалось различить неровное серок гористое плато слева и справа от нас. Так же далеко впереди мигавший нам факелами город или крупное поселение, ибо огней было довольно много, а еще огромное отсвечивавшее звезды зеркальное полотно отходившее вперед и вправо от таинственного города, в котором я безошибочно определил море. При этом вовремя всего нашего пути мама что-то тихо мне ворковала. Я все еще ни капельки не понимал их языка. Но уже в самом конце, когда мы добрались до перил и так там и остались любуясь звездным чистым небом, мама произнесла целую речь. В которой я наконец смог разобрать своих три первых слова, при чем я сразу вспомнил, что два из них чаще других говорили мне. Но я как-то не мог разобрать их, пока не услышал третье слово, которое выудило мои воспоминания историка из прошлой жизни. Мидия – вот то слово, а два других Барзан Атропатид. Возможно вам эти слова ничего и не говорят, но для меня, как историка они значили очень много. И если последние два, как меня неожиданно осенило, означали мое имя. То с первым было еще круче. Видите ли, в прошлой жизни я читал одну статью про Мидийское царство. Это было крупное и мощное государство, основанное мидийцами - народом тюркского происхождения. Располагалось оно в гористой местности между Арменией на северо-западе, Кавказскими горами и Каспийским морем на севере, Парфией на востоке, Персией на юге и юго-востоке и Междуречьем на западе. При чем оно было могущественным царством с воинственным народом. На момент наивысшего пика оно контролировало весь ближний восток, от Вавилонии до самой Индии. Но затем была захвачена Киром Великим и превратилась в одну из сатрапий Ахеменидской Персии, вплоть до ее уничтожения Александром Македонским. После чего Мидия превратилась в сатрапию огромной Македонской империи, а ее правителем стал один знатный мидиец, присягнувший на верность Александру. И звали того сатрапа, внимание, Атропат. А мое имя Барзан Атропатид означало, что я его потомок. И согласитесь это много, настолько много, что я тут же, со счастливым визгом, потянулся обнять удивленную маму. Ведь я получил ответы на целый ряд мучивших меня вопросов. Я убедился, что я точно нахожусь в прошлом, возможно правда в альтернативном. Но таких совпадений быть не могло, и с этого момента я начал опираться на версию с прошлым. Это был ответ на первый вопрос. Второе - я узнал регион и страну. Хотя тут еще было много вопросов со временным отрезком, ибо уже сам Атропат потерял большую часть территории в ходе последовавших со смертью Александра войн. Но зато он стал независимым царем так называемой Атропатской Мидии или Малой Мидии. Которое он сам создал на севере и отделил от Мидии большой будучи еще верным Александру сатрапом всей Мидии. После чего новообразованное царство побывало независимым но не долго, ибо вскоре его покидало. Сперва стала сатрапией Селевкидов, была под Арменией, и под Парфией, затем к отошла к Сасанидам, пару раз подчинялась Риму, но недолго и возвращалась назад под Сасанидов. Однако фишка в том, что не смотря на все эти смены патрона ею всегда правили Атропатиды. К которым я теперь и принадлежал. По этому у меня встал новый вопрос какой я по счету потомок. Но в любом случае я узнал кто мой отец. Он либо правитель державы, либо его родственник. А значит я являлся маленьким царевичем. За этими мыслями я не заметно для себя и уснул разлегшись на любящих руках прекрасной мамы. За этими мыслями я не заметил, как проголодался и естественно я потянулся к моему лакомству. Мама довольная моей необычной для меня реакцией, лишь устало вздохнула и отойдя от перил уселась на деревянную скамью, которая пряталась у куста розы с внешней он навеса стороны. Я же в это время вовсю пытался справиться с зашнурованной рубашкой, которая так маняще обножала грудь, но узелок оказался слишком сложным для моих еще не слишком уклюжих пальчиков. Но мне на помощь пришла мама, которая ловко развязала шнурок, затем вытащила его из одной петельки, затем из другой, а остальные шнурок уже сам покинул, не выдержав напора великой груди.