Две судьбы

      Казалось, все уже забылось, однако, вечером девушку ждал крайне неприятный разговор.       — Зоя, — сказал сестре Севастьян в присутствии родителей. — Ты с кем дружбу водишь? С преступником!       — Не понимаю, о ком идет речь, — ответила Зоя.       — О Владимире, — сказал Севастьян.       — Это сын нашей классной дамы, с которым я несколько раз пересеклась, — ответила Зоя.       — А тебе не кажется, Зоя, что о подобных отношениях, пусть даже они исключительно дружеские, стоит ставить в известность своих родителей? — спросил Михаил Павлович. — И не кажется ли тебе, Зоя, что ты в последнее время совсем от рук отбилась?       — Когда кажется, нужно креститься, — ответила Зоя.       — Ты себя слышишь? — изумленно спросил Михаил Павлович. — Как ты позволяешь себе разговаривать с родителями?       — Папенька, я просто ответила, что мне ничего не кажется, — сказала Зоя.       — Я все больше и больше утверждаюсь во мнении, что тебя вообще нельзя никуда выпускать из дома, — ответил Михаил Павлович. — Ты учишься там не тому.       Мимо окна комнаты, где проходил столь неприятный разговор, прошли люди в форме, а уже вскоре беседу прервал стук в дверь.       — Если это за Зоей, то я больше не буду идти у тебя на поводу и выпорю дочь, как положено, — сказал супруге Михаил Павлович, однако, эту фразу услышали и Зоя, и Севастьян.       Девушка сразу же похолодела, а Севастьян ей сказал:       — Дожили, сестра лозины по два раза на неделе получает. И не стыдно ли тебе, Зоя?       — За что мне должно быть стыдно? — спросила в ответ Зоя. — Я ничего предосудительного не совершала.       — За то, что тебя отец постоянно наказывает, — ответил Севастьян.       — Севастьян, это к тебе, — пришла в комнату Александра Витальевна, которая тоже вышла вслед за мужем в коридор. — На службу вызывают.       — Тебе за твой язык лозины выписать надо, — сказала Зоя брату. — Только бы радовался, что сеструху в черном теле держат.       — Да знала бы ты, сколько таких гимназисточек за всякие листовочки и знакомства до суда доводят! — воскликнул Севастьян. — Все именно так и начинается: листовочки, чаечки, разговорчики, а потом кандальчики, этапики и барачки.       — Типун тебе на язык! — выругалась Зоя. — Ну найди на меня компромат, накопай, отправь сеструху под суд. Тебе родители за это спасибо не скажут.       — Будет за что — и отправлю, — ответил Севастьян.       Настроение Зои упало до нуля. Во-первых, девушке было неприятно слышать и слова отца, что он готов выпороть ее, и язвительные комментарии брата. А, во-вторых, за внезапно всплывшую информацию о Владимире и реплики про то, что когда кажется, нужно креститься, Зоя была отправлена до утра к себе в комнату.       «Сами вечерний чай пьют, а мне сиди здесь и скучай», — вздохнула Зоя.       Следующий день прошел, будто в тумане. Зоя видела, как максимально ровно и даже в чем-то холодно смотрит на нее классная дама и это этого взгляда девушке становилось не по себе.       — Да брось ты так пугаться, тебе же за это от Геллер ничего не будет, — прошептала Ася подруге.       — Страшно, Асенька, — ответила Зоя. — Четверть кончается, оценка за поведение в руках Геллер. Захочет — двойку поставит и права будет. Мне же от папы за это так влетит!       — Невелика беда, — сказала Ася. — Я не сомневаюсь в подобном, поэтому после каждой четверти настраиваю себя на худшее, чтобы, если меня вдруг простят, был лишний повод для радости.       — А с Владимиром что будет? — спросила Зоя. — Вдруг его осудят? В тюрьму посадят?       — Может, отбрехается как-нибудь, — ответила Ася. — Особенно раз почти не виноват.       — Страшно, — вздохнула Зоя.       Вечером, сама не своя от переживаний, девушка услышала слова отца:       — Твоего знакомого освободили. Но не забывай о правилах приличия, помни, что если ты решишь встречаться с молодым человеком наедине, то опозоришь фамилию окончательно.       — Разумеется, папенька, — радостно ответила Зоя и подумала. — «Владимир не виноват».       На следующий день, едва окончились уроки, Зоя наскоро пообедала и помчалась к Владимиру.       — Вас освободили, — радостно сказала Зоя. — Матушка, надеюсь, не ругала вас?       — В шутку говорила, что сходит за табуреткой, чтобы мне подзатыльник дать, — ответил Владимир. — Но не это главное, важнее, что убийц моего отца нашли и, надеюсь, они тоже пойдут на каторгу. Знаете, Зоя, убийство и две кражи — это чистейшая уголовка. Жаль, конечно, отца, его уже не вернуть. Но я от всей души надеюсь, что теперь уже им придется пережить на каторге все те страдания, которые мы с матушкой пережили, когда папы не стало.       — Теперь придется бумагу с чернилами самостоятельно покупать, — сказала Зоя.       — И ладно, куплю, — ответил Владимир. — Книгу себе на память оставлю. Слышали бы вы, Зоя, как матушка ругалась из-за нее! Даже всыпать по первое число обещала, если у меня из-за этой книги проблемы когда-нибудь возникнут. Но после ее шутки про табуретку всерьез подобное я не могу воспринимать. Ей теперь гимназисток воспитывать да внуков, но это уже позже.       — Вы уже задумывались когда-нибудь о женитьбе? — спросила Зоя.       — Задумывался, да вы же сами сказали, что гимназисткам нельзя выходить замуж, — ответил Владимир.       — А если серьезно? — спросила Зоя.       — А если серьезно, Зоинька, давайте лучше пить чай, — ответил Владимир. — В кондитерскую, как я уже понял, вам ходить нельзя, поэтому предлагаю не рисковать.       — С удовольствием, — улыбнулась Зоя.