Симон. Новая глава

Симон летел из Нью-Йорка после ежегодного показа «Версаче», стартующего в первую неделю мая. Он устал и соскучился, мечтал поскорее увидеть своих и отоспаться в самолете после частной вечеринки. Проходя на посадку, открыл входящее и не понял, о чем пишет Алекс. Потёр глаза, перечитал сообщение ещё раз, улыбка сползла с лица. Он набрал ему. Алекс ответил сразу. — Что это значит? По звукам из динамика было похоже, что Алекс переворачивает дом вверх дном. Несколько раз на заднем плане тявкнул Один. — Отец позвонил. Сказал, что Кира умерла. Алан её нашел. Передозировка. Симон не разбирал слов, слышал отрывками окончания. — Я не понимаю… — Её больше нет, Симон. Я вылетаю в Лондон. — Дождись меня. — Не могу. Уже купил билет. Отец… Мне нужно к нему. Позвони маме, я завезу к ней Одина. — Я прилечу в Лондон. — Не нужно. Я позвоню. — Мне очень жаль, Алекс, — на глаза навернулись слезы. — Я не понимаю… — Я знаю. — Пожалуйста, дождись меня. — Не могу. Созвонимся, — он сбросил. Это был их последний нормальный диалог, который Симон мог вспомнить. Сразу после аэропорта он поехал к матери, чтобы забрать Одина. Они долго молчали на кухне, она заварила кофе. Уже ночью он вернулся в их пустой дом, в спальне в глаза бросилась разворошенная постель, кое-что из одежды валялось на ней, сразу понятно — Алекс собирался в спешке. Ящики комода выдвинуты, в кухне вещал телек. Симон нажал кнопку на пульте и монитор погас. Он набрал Алекса. Тот не ответил, через несколько минут пришло сообщение: «не могу говорить, пиши. Отцу совсем плохо». Симон хотел прилететь на похороны, но Алекс невнятно обосновал почему нет. Понятно было одно — Симона там видеть не хотели, точнее, Алекс не хотел. Осознавать это было больно, но все же не больнее, чем Алексу хоронить младшую сестру. Симон успокаивал себя мыслью, что Алекс скоро вернется домой. Но он не возвращался. Несколько их общих с Кирой лондонских друзей были на церемонии прощания, они писали Симону, но он не хотел обсуждать это с кем-либо, кроме её брата, почитав сообщения, сухо ответил и вышел. «Как бы он себя вёл, чтобы делал там, каково сейчас Алексу и что с ним происходит?» — Симон думал обо всём этом, лежа в их постели, понимая, что его от чего-то ограждают, чего-то нехорошего, но он не нуждался в этой заботе или защите со стороны Алекса. Он просто хотел знать правду, пройти через это вместе с ним. Но из подсознания пробилась мысль: Алекс его избегает. Избегает потому, что винит. Чувствует его не прямую причастность к случившемуся и не может признаться в этом ни себе, ни ему. Симон гнал от себя эту мысль, но чем реже Алекс выходил на связь, тем сильнее Симон утверждался в догадках. Через несколько дней после похорон Алекс позвонил сам и сказал, что поездка затягивается. У отца плохо с сердцем и он должен остаться. Ничего, кроме сухой информации, он не сказал, тон был нейтральным, чужим. Симон хотел поговорить с ним, но в очередной раз почувствовал, что Алекс держит его на расстоянии во всех смыслах. Время отсутствия растянулось на недели. Симон снова предлагал прилететь, но ему снова отказывали, не объясняя причины. Спустя какое-то время, Алекс перестал отвечать на звонки, но сообщения все же читал, изредка односложно отписываясь. Нехорошее предчувствие Симона сбывалось. Однажды утром проснувшись, он по привычке набрал Алекса, номер оказался недоступен. Симон думал, что переборщил с описаниями своего состояния и просьбами объяснить, что происходит, но чем больше он думал, тем яснее становилось — Алекс не вернется к нему. Находиться в доме стало невозможно, началась агония. Два дня он потратил на сборы, продолжая пытаться дозвониться, но безрезультатно. Один ничего не понимал и только нервировал своей навязчивой тревогой. Несколько раз Симон всерьез кричал на пса, но тут же, срываясь в слезы, садился на пол и обнимал его, зарываясь лицом в густую шерсть. «Ты не можешь сказать, что я должен уйти?» — написал Симон в отчаянии как-то ночью, не надеясь на ответ. Но через некоторое время пришло сообщение: «Уйти?» С: «Съехать. Вернуться к себе». А: «Не должен». С: «Тогда, что мне делать?» А: «Я не могу сейчас приехать». С: «Почему?» А: «Отец хочет переписать на меня бизнес. Я надеюсь, что ему станет лучше и он откажется от этой идеи». С: «Почему мне нельзя прилететь к тебе?» А: «Нам нужно сделать перерыв». С: «Ты серьезно?» А: «Да». С: «Почему?» А: «Мне нужно время». С: «Ты меня винишь?» А: «Просто дай мне время». С: «Я не могу здесь один». А: «Не будь ребёнком». С: «Ты отстраняешься от меня». А: «Чего ты хочешь?» С: «Когда ты вернешься?» А: «Пока сложно сказать». С: «Неделя? Месяц? Год? Сколько мне ждать?» А «Не истери, как…» С: «Так, по-твоему, я истерю?» А: «Да». С: «За что ты меня наказываешь?» А: «Я не могу больше это продолжать». С: «Хочешь, чтобы я съехал?» А: «По-моему, этого хочешь ты». С: «Скажи, что всё ещё меня любишь». А: «Господи, ты серьезно?» С: «Мне не нравится, как ты относишься ко мне». А: «Зачем ты всё усложняешь?» С: «Я понял». А: «Нихрена ты не понял!» С: «Так объясни». А: «Я устал». С: «От меня?» А: «Только такой можешь сделать вывод?» С: «Только такой». А: «Ты предсказуем». С: «Знаешь. Действительно хватит. Хватит со мной так…», — он не знал, чем закончить фразу, бросил ему писать. Алекс тоже не ответил. Вышел из сети. К началу июня Симон поселился у мамы, возвращаться в свою квартиру не стал, остаться одному было опасно. Он прислал ключи от дома на адрес Авро и Оливии и больше не писал Алексу. Старался отвлечься, но сны не давали. После переезда он отработал на двух фотоссесиях в Москве и вернулся домой полностью обесточенным. Вопреки ожиданиям, не отпустило, стало только хуже. Симону казалось, он умирает и не ему одному. Мела понимала, что у сына депрессия, и если ничего не предпринять, всё закончится очень плохо. Симон сказал, что хочет уйти из профессии, он почти не спал и много курил, игнорировал контракты и перестал выходить из дома. Она высказала ему свои опасения и предложила выбрать лечебницу. Симон обещал подумать. А утром позвонил менеджеру и согласился на новый контракт. Он уехал в Ниццу в середине июня, дальше были Стокгольм, Канада, Штаты, он не хотел возвращаться в Прагу, стал ненавидеть это место. Больше не пытался набрать ему, хоть и думал постоянно, пил таблетки от головной боли и никого к себе не подпускал, а желающих становилось всё больше. Кажется, это случилось в Нидерландах. После активного съемочного дня, они забрели в бар с парнями и несколькими девушками-коллегами. Заказали изолированную кабинку, много алкоголя и еды. С недавних пор Симон воскресил свой инстаграм и нечасто что-то постил на радость подписчикам. В самый разгар отдыха завибрировал телефон, номер был не знакомый, не задумываясь он смахнул в сторону, отвечая. От тембра заледенели пальцы, он перестал что-либо различать перед собой. — Симон, это я, — произнесли в трубке. — Мы можем увидеться? — Кто это? — не мог поверить Симон. — Это Алекс, — прозвучало с нажимом, раздражающе, будто ножом по металлу. — Я… Я. Меня нет, — вышло спутано и глупо. — Я знаю, что ты не в Праге. Я вылетаю сегодня. Мы можем?.. — Не можем. Не звони сюда больше, — он сбросил вызов. Трясущимися пальцами достал симку, а потом долго смотрел, как она догорает в пепельнице. — Надеюсь, ты сохранил контакты хотя бы на корпоративной, — предположил Эли — парень-модель из французского агенства, с которым Симон сблизился больше, чем с остальными. Ответа не последовало. — С тобой всё в порядке? — Элиоту не нравился тяжелый взгляд, будто смотрящий сквозь него. — Да. Всё хорошо, — произнес севшим голосом. — Нужно выпить. — Прохладная водка вместо анестезии, той ночью они набрались в хлам. С Элиотом целовались весь вечер, снимая отрыв на телефон. Симон постил развратные сторис, тут же их удаляя. Но несколько всё же оставил. Элиот отметил его на фотке, где сам, оседлав бедра друга и прикрыв глаза, касался языком его блестящей верхней губы, руками пробравшись под футболку. Самым первым в списке комментов под фото был один особенный, на чешском: «Когда я найду тебя, будет больно, не сомневайся». Симон заблокировал Алекса в инстаграмме, коммент удалил, предварительно зачем-то заскринив. Когда с обрыванием последних нитей прошлого было, на его взгляд, покончено, он пошел к бару и, сняв первого приличного мужика, повез к себе в гостиницу для завершения обряда прощания. Чужие поцелуи были либо слишком мягкими, либо жалящими. Он не запомнил имя «счастливчика» и называл тем, какое приходило в голову каждый раз, как собирался о чем-то попросить. Они разделись быстро, ещё быстрее оказались в кровати. Симон не хотел целоваться, хотел, чтобы всё уже поскорее закончилось. Услышав липкий звук раскатываемого по стволу презерватива, он развел ноги и прикрыл глаза, хоть в номере и без того было темно. Мужчина целовал его, спускаясь все ниже, начал отсасывать, приставляя пальцы ко входу. У Симона закружилась голова от звуков, которые тот издавал ртом, пальцы, оказавшиеся слишком острыми и холодными, причиняли боль. Совсем скоро Симон почувствовал, как головка тычется между ног, он начал понимать, на что подписался. Парень передергивал его член всё резче, очевидно добиваясь признания. — У тебя совсем не стоит, — прозвучало в темноте на английском. От британского акцента голова разболелась до тошноты, Симон оттолкнул парня и побежал в ванную. Его скрутило над унитазом. Желудок освобождался от слишком большого объема спиртного и скудного ужина. Включив душ, Симон забрался в ванну и сел, подтянув коленки к груди. Прохладная вода стекала по лицу, в размытом фокусе он видел линии на белом кафеле и хромированную ручку двери. Ручку, замок под которой он провернул, чтобы никто не вошел к нему. Наклонив голову, уперся лбом в колени и, прикрыв веки, заплакал — сначала тихо, поскуливая, но истерика нарастала, через минуту он уже, не сдерживаясь, рыдал, и никакой шум воды не мог заглушить стоны. Симону было плевать, если кто-то его услышит, ему хотелось, чтобы всё это уже закончилось, но он не видел выхода совсем. Больше не пытаясь заклеить дыру в груди случайными связями, он отработал по контракту ещё полторы недели. Его волосы снова стали короткими, для фотоссесии стилист обесцветил их, и теперь, когда Симон проезжался ладонью по затылку, обычно мягкий «ёжик» непривычно жестко колол кожу. Позвонив домой, Симон предупредил, что образуется брешь в расписании, он соскучился и обязательно приедет совсем скоро. Мама была рада его слышать, но голос её звучал все же настороженно. *** Один не отходил от него весь вечер. Мела отметила, что вид у сына стал только хуже: — Ты принимаешь что-нибудь? — спросила она за ужином. — Наркотики? — Я имела в виду антидепрессанты, но раз уж ты сам начал эту тему. — Нет я не принимаю ничего такого. Иногда курю травку, как и раньше. — Ни с кем не встречаешься? — Перестань, пожалуйста. — А я вот встречаюсь. На лице сына глаза озарились слабым блеском, он отложил вилку, которой без интереса уродовал брокколи. — И кто он? — Парень из музыкального магазина. Мы учились вместе в университете, я зашла недавно, колонки сломались, я тебе писала. В общем, зашла в магазин. И он там, помог мне выбрать. Мы разговорились. Было уже три свидания, сюда пока не приглашала, но думаю. — Это супер. Почему раньше не говорила? — Ну, ты ведь редко отвечаешь на звонки. — Мам… — Не собиралась тебя укорять. Прости. — Ничего. — Так, кстати, не одна я считаю. — Не понял. — Ты не только мне не отвечаешь. Алекс заходил, сказал, ты не захотел разговаривать… Симон выронил нож на пол, пальцы онемели. — Что он хотел? — Твой новый номер. Симон накрыл лицо руками, упираясь локтями в стол. — Я не дала, не переживай. Поняла всё и так. — Что ты сказала? — Что ты уехал, работаешь. — Только это? — А что ещё я могла сказать? — Как я загибался здесь без него, например. — Нужно было? — Ты точно не сказала? — Я уже ответила. Симон встал из-за стола и пошел в ванную. Она пошла следом. Он умывался, она смотрела ему в спину. — Что он хотел? Что говорил? — Спросил номер. Сказал, что ему передали твой комплект ключей. Побыл немного с Одином. — Он ничего не говорил про Киру? — Нет. Зря я сказала тебе… — Я… Я уеду. Мне нужно уехать, — он вышел из ванной, заметался по прихожей, ища свою дорожную сумку, потом поднялся наверх, в комнату. — Симон, пожалуйста, успокойся. Не уезжай, — мама шла следом. — Ты не поел даже. Я ждала тебя, я соскучилась, Симон. Он сел на кровать, сжав пальцами виски. — А знаешь что? Я не буду от него бегать, — он снова сбежал вниз по лестнице, открыл дверь на веранду. — Не сходи с ума. Ты только из аэропорта. Да и темнеть начинает. — Только семь. Мелания видела, как он сел на свой велосипед и покатил вдоль улицы, к выезду из района. — Лучше возьми такси, — сказала она сама себе. *** Через пятнадцать минут он был уже у проклятого дома. Прислонив вел к кирпичной кладке забора, Симон подошел к двери. Посмотрел на звонок. Летние сумерки изменяли цвета вокруг. Он занес руку, чтобы нажать на кнопку, но, не коснувшись, убрал её. Отошел на шаг: в окнах горел свет. Симон перешёл на другую строну улицы, достал из кармана джинсовки пачку сигарет и закурил. Он стоял и смотрел на дверь, пока она не открылась. Вышла средних лет женщина вместе с девчонкой лет восемнадцати. Обе в летних платьях. Потом появился Алекс, Симон вытянулся всем телом, наблюдая за ним. В голубых джинсах и черной футболке, несколько заросший он проводил женщин до темно-синей «Киа Рио», пожал руки и, улыбнувшись напоследок, пошел обратно к двери. Из заднего кармана джинсов достал пачку, склонив к плечу голову, прикурил — Симон пожирал каждое его движение взглядом, сгорая вновь в своем личном аду. Алекс затянулся и, подняв глаза, посмотрел перед собой. Взгляд скользнул по Симону, вернулся и замер на нем. Симон видел, как губы Алекса шевельнулись. Сев на велик, он поехал как можно быстрее, уже четко слыша, как его позвали по имени. Выругавшись, Алекс смотрел какое-то время в удаляющуюся тонкую фигуру и затем поспешил вернуться в дом. Не понимая, куда едет, Симон тяжело дышал, хреново различая из-за слез дорогу. Он злился на себя за трусость и тупость, за нерешительность, которую не смог побороть. На перекресте не увидел красный и затормозил уже под сигнал черной «тойоты». Падение на высокой скорости вышло стремным, он поднимался медленно, медленно подтащил свой велосипед и покатил его к тротуару. Ладони горели, и он чувствовал, как под разорванными джинсами течет кровь. Но хотя бы перестал думать о том, откуда сбежал. Водитель черной «тойоты» предложил подвести до травмпункта, но Симон отказался: — Всё нормально, — он плотнее запахнул куртку и попытался ускорить шаг, но только сильнее начал хромать. Шок и физическая боль сделали мысли ясными и трезвыми. — Да ладно, парень, давай я подвезу. У тебя кровь, посмотри. — Нормально всё, — повторил Симон приставшему водиле. В суматохе, которую создал своим падением, он не сразу заметил, как у тротуара припарковался черный байк. Симон беспомощно смотрел на забирающегося в салон авто водителя «тойоты», жалея, что не согласился доехать с ним до больницы. — Ты как? — видя его стесанные ладошки и порванные джинсы, спросил Алекс. — Нормально, — Симон медленно шёл своей дорогой. — Тебе нужна помощь. — Уже нет, — Симон продолжил катить велик, стараясь не смотреть в сторону Алекса. — Ну хватит, ты хромаешь, — Алекс встал на пути, положив руку на руль, останавливая. Симон молча на него смотрел. Хотелось выкинуть этот велик и просто убежать оттуда. Зачем он только приехал, более глупое положение было сложно представить. — У тебя есть замок? Давай пристегнем его где-нибудь. Я отвезу тебя. У Симона тряслись руки, он разглядывал его, будто чужого, совершенно не узнавая, и в то же время такого близкого. Почему Алекс ведет себя так легко и уверенно, а ему просто хочется исчезнуть, желательно раствориться на его глазах в летнем воздухе, будто галлюцинация, чтобы тот не казался таким спокойным. Оставив велик в его руках, Симон сел на бордюр, не в силах больше выносить всё это. Поставив вел на подножку, Алекс куда-то ушел. Симон разглядывал свои ободранные ладони, а потом разорвал джинсы, чтобы оценить ущерб. Алекс вернулся с бутылкой воды и присел перед ним на корточки. Симон ничего не нашелся сказать, просто смотрел, как Алекс разрывает до конца убитую штанину, обнажая ногу до щиколотки. — Да уж. Слишком больно? — посмотрел на отводящего взгляд Симона. — Нормально. Он полил водой на рану, осторожно стирая кровь вокруг неё носовым платком. Полил ещё, убирая грязные подтеки. Мокрые дорожки стекали по тонкой голени до резинки носка и заливались в кеды. Алекс подул на рану, заметив, как Симон морщится. — Давно не падал, да? Слегка кивнув, Симон уперся кулаками в бордюр, горбясь и прихватывая губами воротничок тенниски. Поочередно с четырех сторон Алекс сдавил искалеченную коленную чашечку, сосредоточенно сведя брови к переносице. Симон наблюдал за перекатывающимися мышцами на его предплечьях и загорелыми заострившимися скулами. И чем дольше он на него смотрел, тем сильнее хотелось спросить: «Как ты без меня, Алекс? Как ты справлялся? Что с тобой было?» Симон потупил взгляд: его вычеркнули так однозначно, так решительно, будто ненужную вещь. Алекс прекрасно справился и без него. «Кем я был для тебя?» — в уголках глаз защипало. Он не мог спросить о таком, ни о чём не мог спросить. Стоило подумать о роли, которую Алекс отвел для него в своей жизни — знать его не хотелось. — Так больно? — спросил, сдавливая сустав с боков. — Нет, — Симон зажмурился, подтягивая вторую ногу, джинсы на ней пропитались кровью, он только сейчас это заметил. — Дай посмотрю. — Не нужно, — Симон попытался встать. — Дай мне посмотреть, — настоял Алекс, — как бы в больницу не пришлось ехать. Он разорвал вторую штанину, там ситуация была не на много лучше. — Ты не чувствовал? — Нет. Промывая водой, дул на рану, убирая кровь влажным платком, осторожно трогал под коленкой и сверху. Симон почти не чувствовал боли, ощущая только, как всерьез загорается от прикосновений кожа на плечах и шее. — Когда ты вернулся? — спросил у Симона. — Сегодня. Алекс полил на его ладони из бутылки и пока они сохли, достал из чехла на раме замок, пристегнул вел к велосипедной парковке у магазинчика, где покупал воду. — Встать сможешь? — Не хочу, — остался сидеть, наблюдая, как автоматически загораются фонари, реагируя на снижение освещенности. Алекс сел рядом, касаясь его плеча своим. Симон ничего не говорил, просто сидел, рассматривая мокрые кеды, разорванные джинсы, потом прикрыл глаза, шумно вздыхая. — Почему ты уехал? — тихо произнес Алекс. — Ты хотел этого. Я сделал. — Я хотел переждать шторм, чтобы тебя не задело. Симон молча поднялся. — Я отвезу, — Алекс встал следом, доставая из кармана ключи от байка. — Нет, я на такси. — Шутишь? Симон только отрицательно качнул головой. — Я не сяду на него. В оборванных джинсах и кровавых подтеках, коротко стриженный, совсем белый из-за этого цвета волос, с перепачканным кое-где лицом Симон выглядел плачевно. Алекс подошел близко, наклоняясь к нему. — Мне нужно с тобой поговорить. — Я знаю. Поэтому и приехал к тебе, чтобы… Но я сейчас не особо… — А сбежал почему? — Потому, — отвернувшись, Симон достал из кармана мобильный. Алекс пережал его пальцы поверх корпуса телефона своими. Симон прикрыл глаза. Алекс же пальцев не разжимал, всё смотрел на него, будто не мог насмотреться. — Пожалуйста, поговори со мной, — он хотел провести руками по его плечам, но Симон отошел, чувствуя удушье от сбившегося в груди ритма. — Представь — ты идёшь и думаешь, вот она, твоя дорога, а потом раз, и нет никакой дороги, ничего нет, и ты не уверен, а было ли всё реально, приходится опираться только на воспоминания о своих чувствах, чтобы не сойти с ума. Ты выжженный и чужой сам себе. Знакомо? — Знакомо, — потупившись, проговорил Алекс. — А я даже нос тебе сломать не могу. — Я был бы рад, если бы это что-то изменило. — Не изменило. Ты уже второй раз так поступаешь — принимаешь решение за меня. А потом… Ты видишь, к чему это привело? Я не хотел такого. Не могу с тобой после всего. — Я очень виноват, но и ты… — Не надо. Ты не скажешь того, что всё исправит. Потому что нет таких слов. — Симон… — Нет смысла, Алекс. Я хотел это тебе сказать. Смысла нет. Я уезжаю, хочу насовсем отсюда… — Куда? — В Штаты. — Мне плохо без тебя. — Когда мне было плохо, ты не хотел слушать. — Это твоя месть? Только, что ты будешь делать, когда злость утихнет? —  он начинал заводиться, чувствуя, что не владеет ситуацией. — Я смогу без тебя. Почти смог. — Почти, — Алекс усмехнулся нервно. — У меня новая жизнь сейчас. Ни к чему копаться в прошлом. Хотел только это сказать. Чтобы ты не приходил больше, не искал мой номер… — У тебя кто-то есть? Симон криво улыбнулся: — Извини, но это уже не твоё дело. Алекс смерил его взглядом, ничего не отвечая. Ждал, пока Симон вызывал такси, а потом смотрел, как он уезжает. *** Мелания испытала шок, увидев сына на пороге. — Это что такое? — повысила она голос, — это он? — Нет. Я упал. — Как? — Не увидел машину. Резко затормозил. Он обмылся в душе, всё тело щипало от воды и пены, но ссадины больше не казались такими ужасающими. Мелания принесла перекись и обрабатывала его коленки, как в детстве. А по лицу Симона катились слезы, когда он вспоминал недавний разговор. Один лежал на его бедрах мордой, поскуливая, будто понимая настоящую причину всего. — Ты ведь плачешь не потому, что щиплет? — Поэтому. — Ты такой у меня нежный, как девочка, — дразнила Мелания. — Какой есть… — Как ты будешь сниматься в таком виде? — Может, теперь меня, наконец, уволят. — Что он сделал? Вы поговорили? — Да. Всё выяснили. — Очевидно, разговор тебя не порадовал. — Я сказал, что считал нужным. — А он? — А он привык, что всегда получает то, что хочет, но только не в этот раз. В дверь позвонили. Один гавкнул, как всегда. — Кого это принесло? — Мела пошла открывать. — Мне нужно поговорить с ним. Сложно было противиться надменному взгляду, но Мелания попробовала: — Алекс, сколько можно? Он не в том состоянии. Что между вами происходит? Он потер глаза устало, прислонился к лестничным перилам: — Послушайте, я понимаю, как это выглядит, но нам действительно нужно поговорить. — Вам или тебе? — Ему это нужно не меньше. Позовите его. Скептически изогнув бровь, Мелания распахнула дверь, давая увидеть Симона, стоявшего на лестнице. — Говорите, но я против. Один, пойдем пройдемся, малыш, — она свистнула, подзывая пса. Он выбежал в прихожую, узнавая Алекса, заскулил у его ног. Бегло погладив животное, тот вошёл в дом. — Мам? — позвал Симон. — Я взяла телефон и ключи, — Мелания вышла на улицу и направилась к воротам. Прикрыв за собой дверь, Алекс остановился у лестницы. — Ты серьезно? — Симон обогнул его и пошел на кухню, спотыкаясь о не распакованные коробки с кухонной фурнитурой. За ним прошел Алекс, окидывая взглядом незаконченный ремонт. — У вас тут… — Всё зависло, я знаю. Он пил из крана, по привычке мочил ладони, вытирал ими лицо и шею, Алекс узнавал его в жестах и привычку эту — Симон всегда так делал, когда нервничал, и сейчас он не особо скрывал своё состояние или просто не догадывался, что выдает себя. Проследил взглядом его плечи, болтающуюся на них бесформенную толстовку, скользнул по шортам и залип на худых изодранных ногах. Симон обернулся, вытирая губы рукавом. Алекс замер у двери, скрестив руки на груди, привалился плечом к стене, обнимая его хотя бы мысленно. — Это не поможет, ты в курсе? — Я не за помощью пришёл. — Тогда зачем? — Симон потер место над ключицей, чувствуя, что кожа там начинает зудеть. — Чтобы ты выговорился. — Ты в курсе, что ты мудак? — Хорошее начало. — Я старался. — Я продаю дом. Покупатели приходят смотреть. — Уезжаешь? — Как и ты. — В Лондон? — Нет. Только не туда. Хочу в Берлин. Симон поднял на него глаза, вопросительно заглядывая в его карие. — Люблю этот город, — пояснил Алекс. — Супер, — он снова растер ключицу. — Хватит, Симон, просто выскажись уже. Станет легче. — Как тебе? — Считаешь, я не достаточно страдаю? — Алекс усмехнулся, Симона это выбесило ещё больше. — Я всё сказал полчаса назад. — Разве? — Ты сам пришёл, тебя никто не звал, — упрямился. — Будешь строить из себя холодное сердце? Я видел твой взгляд, — Алекс начал приближаться, — я вижу, как ты сейчас на меня смотришь. — Хватит, — Симон не слишком резво выставил руку, — не трогай меня, — его не привлекала перспектива быть плененным мраморной статуей, хоть Алекс и теплее мрамора. Он знал его повадки, знал, чего Новак сейчас хочет по тому, как смотрит, как скользил взглядом по лицу, плотоядно прищурившись. Алекс провел рукой от его плеча до кисти и сжал пальцы в ладони. Симон отвел взгляд, не выдерживая напряжения, и почувствовал себя в захвате — не сильном, но ощутимом. Алекс прижался губами к влажному от воды виску, крепче обнимая. Сам контакт, ощущения от прикосновений завладели им. Это принуждение — он понимал. То эгоистичное, что было в нём, проявлялось в нарушении личных границ и желании обладания. Симон беспомощен перед ним. Уязвим во всех смыслах. «Зря Мелания оставила сына», — думал Алекс. — Не надо, пожалуйста… — в голосе плескалась тревога. Приподнимая Симона над полом, Алекс усадил его на столешницу, оказываясь между нерешительно и не специально разведенных коленей. Симона начинало потряхивать от близкого контакта. Он знал, что пиздец уже начался, нельзя было его касаться. Пиздец выдержке, решительности и воле. — Я тоже соскучился, — прошептал Алекс, чувствуя чужое замешательство. — Хуево без тебя, — он взял его руку и осторожно коснулся губами центра травмированной ладони. Не чувствуя сопротивления, прикрыл глаза и прижался к ней щекой. — Ты ледяной, — Алекс поцеловал пальцы, поглаживая своими тыльную сторону его руки. — Ненавижу тебя, — прошептал Симон. Запах тела распалял воспоминания. Симон не убирал руку, уже сам трогая его колючую щеку и подборок, больше не пытаясь отрицать свою потребность в нём. — Я знаю, — Алекс погладил свободной рукой снесенную коленку, наклоняясь и касаясь губами гладкой щеки. — Я хочу тебя поцеловать. Очень сильно. Пальцы Симона, будто чужие, вслепую исследовали рисунок нитей на его футболке, не специально поглаживая через ткань место справа на груди. Алекс осторожно коснулся губами уголка его губ. — Ты предал меня, — шепнул Симон, уворачиваясь и разрывая контакт. — У меня к тебе те же претензии, — запустив пальцы под короткие штанины шорт, Алекс лишь шире развел гладкие бедра. — Те же? — не понял Симон, — с хуя ли? Новак не слышал вопроса, слепило чужое возбуждение, красноречиво упирающееся в ладонь, мозг отключался: Симон реагировал на него, реагировал правильно, хоть и не разрешил себя поцеловать. Алекс почувствовал, как тонкие пальцы прошлись по всей длине ствола, ощутимо сжимая сквозь джинсы. — Думаешь, трахнешь меня и всё наладится? Думаешь, это выход? Я тебя огорчу: так не получится, не со мной, — Симон убрал руку. — Но ты можешь трахнуть меня, раз начал. Прижавшись лбом к его лбу, Алекс замер, вспоминая, как дышать. Облизав пересохшие губы, он убрал от него руки. Кончики пальцев подрагивали от злости и возбуждения. — Маленький, самовлюбленный ублюдок, — он не мог отвести взгляд от губ, которые так и не поцеловал. — Ёбаный эгоист, — посмотрел в светлые глаза: между ухоженных темных бровей пролегла тонкая морщинка. — Я хотел оградить тебя от всего, что происходило в Лондоне, от собственной паранойи, чудовищных мыслей… А ты просто съебался и пустился во все тяжкие, видимо, от большой любви ко мне. Так по-мужски… Так ахуенно легко… — Ты винил меня в её смерти! Но боялся признаться! — оттолкнул его Симон. — Я ограждал тебя от слов, которых назад не забрать. — Ты должен был говорить со мной. Всё объяснить. В чём была моя вина? В том, что я перестал общаться с человеком, который мучил тебя? В том, что не отвечал на её звонки? Этим, по-твоему, я свёл её в могилу? — Ты говоришь о моей сестре. О Кире. — Думаешь, я не винил себя? Не думал, каково тебе там, и почему ты избегаешь меня?! Думаешь, я хотел уйти от этого? Я хотел быть с тобой, помочь и услышать, что ни в чём не виноват. Но тебе было проще держать меня на расстоянии до лучших времен. Законсервировать в своем доме и ждать, пока отпустит. Обо мне ты не думал! Хотя бы сейчас признайся. — Только о тебе и думал, — Алекс повернулся, снова оказываясь близко, Симон не мог выносить его взгляд. — Боялся, что поеду крышей от тех мыслей, боялся, что они сожрут вместе со мной представление о тебе. Я отделял тебя реального от образа, который Кира навязала своим уходом, нашим последним телефонным разговором. Я ждал, пока она отпустит, не хотел, чтобы ты был причастен ко всему, что там происходило. Думаешь, я не понимал, что твоей вины в этом нет. Но эмоции не позволяли думать рационально. Я не хотел в запале обидеть тебя, тем более, чтобы ты уходил. — Ты должен был сказать мне это. — Я знаю. — Ещё тогда… — Ты не понимаешь… Только закрывшись тогда от тебя, я не позволил ей всё сломать между нами, — Алекс коснулся губами его губ — осторожно, ненавязчиво: — Прости меня. Я очень виноват. И самое страшное, что я не могу найти слова, чтобы все объяснить, — не чувствуя сопротивления, он скользнул языком. Симон приоткрыл рот, давая вкусу проникать и заполнить. Из-под темных ресниц покатились слезы. Алекс подставил под крашенный затылок свое плечо, делая поцелуй глубоким. С улицы донеслись раскаты грома. За окном полыхнула молния, в комнате стало темно, через стенку стих телек, по откосам зарядили частые капли летнего дождя. — Я люблю тебя, — прошептал Алекс. — Только о тебе и думаю. Хочу, чтобы ты вернулся. Симон хотел того же до боли, но он не верил ему. — Зачем ты сделал это, Алекс? Зачем ты сделал это со мной? Ты не понимаешь, — Симон всхлипнул и больше не мог сдерживаться, накрыло: — Я был с другими… Алекс уперся лбом в его плечо и, прикрыв глаза, сжал челюсти. — Пытался быть. Я не смог… до конца. Это было как насилие над собой… Я в зеркало не могу смотреть. — Могу себе представить, — сухо проговорил он. — Это всё, что ты скажешь? — Всё. — И что дальше? — Ты думал: я развернусь на сто восемьдесят и попрошу тебя показать мне выход? Судя по твоим обновлениям, я не исключал такой вариант. — Для себя ты его тоже не исключал? Он улыбнулся, различив нотки ревности в его тоне. — Для себя исключал. Не переживай. — Я не переживаю. — Я вижу. — Почему тебе не противно? — Потому что ты — это ты. Я тебя знаю. — Это какое-то необъяснимое ёбаное дерьмо, которое я не могу пережить. — Что мне сделать? Чего ты хочешь? — Просто… — Симон уткнулся ему в плечо, прячась от самого себя, от своей слабости и беспомощности, а ведь он верил, что стал сильнее, что эта жесть между ними закалила его. Но теперь почувствовал отчетливо, насколько на самом деле сломлен. — Чтобы не было так больно. Чтобы я снова мог дышать, не испытывая каждый раз столько боли. Прижав его крепче, Алекс чувствовал, как вздрагивают худые плечи: — Я ведь не отпущу, ты же знаешь. — Будешь всякий раз вламываться сюда? — Если нужно. — Ты не можешь просто появиться и изменить всё по щелчку. — Могу. — Козел, — прошептал Симон. — Надменный мудак и манипулятор. — Я рад, что ты снова разговариваешь со мной. Симон поцеловал сам, не принимать вариант реальности Алекса больше не получалось, он запустил холодные ладони под его футболку, привлекая к себе. — Скажи, что любишь меня, — попросил Алекс. — Одной любви недостаточно, чтобы хотеть быть с кем-то. — Мне достаточно. — Конечно, я люблю тебя. Месяца слишком мало, чтобы что-то изменилось. — Всё наладится, вот увидишь. Они целовались под очередной раскат грома, Алекс лишь сильнее заводился, развязывая шнурок на его шортах. — Не нужно… Я не смогу, — прошептал Симон, останавливая его руки. — Ты по куску от меня отхватываешь уже тем, что стоишь рядом. — Как с тобой сложно, — Алекс провел руками по его спине, успокаивая. — Обнимать можно? — Попробуй, — Симон притих на его плече, на споры сил не осталось. Он достал из кармана телефон и набрал номер мамы, но говорить не мог, отдал трубку: — Спроси, где она. Пока Алекс разговаривал с Меланией, Симон вслушивался в дождь за окном, понимая, что привык к темноте. Меньше, чем через полминуты Алекс вернул ему телефон. — Утром приедет, говорит, осталась у друга. — А Один? — И Один. — Супер, — вышло безразлично. — Мне его не хватает. Вас обоих. — Саш… — Что? — Давно свет вырубило? — Не знаю. Нужно проверить пробки. — Потом. Пусть дождь закончится, — он его не отпустил. Алекс продолжил стоять, обнимая и вслушиваясь в ливень. — Я приехал ненадолго. У меня контракт, — произнес Симон. — У тебя всегда контракты. — Я уеду. — Я знаю. Но ты вернешься, и я встречу тебя в аэропорту. Мы с Одином встретим.