Проклятое небо

Война уничтожила всё. Страну. Людей. Будущее. Там, где были процветающие города - теперь лишь руины. Там, где когда-то люди жили в мире и спокойствии, теперь лишь горы трупов и горький запах отчаяния. Сколько он себя помнил, колокола не замолкали ни на день. На отпевание всегда была очередь... Десять лет... Долгие десять лет война терзает его страну. Рвёт на части, горло вспарывает и оставляет захлебываться собственной кровью. Война, страшнее которой не существует. Югославский конфликт. - передают по радио ровным тоном. Сухие слова, сухие фразы. Такие... нестрашные. Настолько безобидные, что можно на мгновения закрыть глаза и представить, что это и правда всего лишь небольшой конфликт... Что это не проклятая гражданская война. Жестокая, бессмысленная и беспощадная... ... А все, что он может - это стоять на коленях пред алтарем и молиться. Молиться ночи на пролет, а утром и вечером, укутавшись в тяжелую черную ткань, ходить по четырём пережившим все мучения дворам, и помогать, чем только сможет... Молиться... Зачем? Он молится столько, сколько себя помнит. Молится все эти десять проклятых лет... А кровь всё течет и течет, и жестокая бойня все никак не утихнет... Так зачем же молиться, если Бог оставил их? Если Богу плевать на них. Давно были те времена, когда в его молитвах ещё горела вера. Очень давно. Тогда ещё Мила была жива, и священник, взявший их на воспитание, ещё ходил по земле... Да вот только малышку разорвала на части упавшая бомба, а старик "пропал без вести". Его вера потухла давным-давно, и уже несколько лет, как он опускается пред алтарем на колени, гонимый лишь какой-то отчаянной надеждой на чудо. Год за годом, каждую ночь. "Может, сегодня что-нибудь изменится?..." Иногда, ему даже чудилось, что он слышал ответ. Иногда, когда кошмары разъедали разум и он не спал сутками. "Всё будет хорошо."- твердил детский голос. "Однажды, этот кошмар закончится, и я вернусь... И всё станет, как прежде. Однажды кошмар закончится..." В такие мгновения, вера вспыхивала в нем яркими солнечными искрами и отравляющая душу горечь исчезала, словно испуганная этим голосом... Как же давно он не слышал его... С тех пор, как голос замолчал, жизнь и вовсе стала почти невыносима... Ничего не меняется. И каждый рассвет он встречает с мёртвой пустотой в груди. Он устал надеяться. Устал отчаиваться. Хватит с него. Он больше не может. ... В старой часовенке всегда было три колокола. Было крепление и для четвертого, но его никогда не вешали. Твердили: "Бог любит троицу". Как будто Богу есть дело до таких мелочей. Он берётся за знакомые до каждой ниточки веревки и, словно в трансе, ведет руками. Так привычно и знакомо... Он повторяет эти движения каждый день, как старика скрутил радикулит. Каждый божий день... В конце концов, на отпевание всегда была очередь. Колокола поют, и песнь их летит сквозь серый предрассветный мир. Колокола гудят свою похоронную песнь, и восходящее белое солнце согласно красит горизонт кирпично-кровавым. Для того, кто живет ночью, рассвет становится символом смерти. ... Колокола замолкают, когда солнце уже целиком видно. Теплые лучи жгут белоснежную кожу и розоватые глаза беспомощно щурятся, но он упорно смотрит, застыв неподвижно. Первый раз за всю свою недолгую жизнь он смотрит прямо на солнце. Первый раз не боится боли, что оно принесет с собой. Он теперь ничего не боится. И ничего не чувствует. Сколько он себя помнил, колокола не замолкали ни на день... Теперь же они затихнут навсегда. Больше некому в них звонить... ... Чьи-то руки невесомо ложатся на плечи. - Однажды кошмар закончится... - негромко раздается у самого уха. - ... И начнётся новая жизнь. Жизнь, полная света, который не приносит боли... ... И спасительно-прохладная волна прокатывается по горящей коже и тянет его за собой куда-то ввысь. Поднимает, точно на крыльях, все выше и выше, туда, где тёплый ливень и бескрайнее янтарное небо с пурпурными разводами шрамов. Туда, где гигантское белое солнце сияет необжигающие-теплым светом. Туда, где закончится его кошмар, и начнётся нечто новое... Нечто прекрасное... *** Тсуна сидит на корточках перед низкой кроватью в небольшой келье и задумчиво обрабатывает легкие ожоги, покрывшие белоснежную кожу. - Какая ирония... Солнце, не способное переносить солнечный свет... - тихо говорит он и проводит рукой по белоснежным же волосам. Широкие брови хмурятся до складки на переносице. - Глазокожный альбинизм. Похоже, первой степени*. - так же тихо добавляет Дождь и осторожно касается пламенем поврежденных участков. Пусть исцелять он не умеет, но уменьшить боль вполне способен. - Знаешь, а ведь они похожи. Он и Шехар. Оба полукровки, оба лишились родителей в малом возрасте. Оба слышали иетсунин голос, и принимали его за ангельский глас... Оба долго скитались в поисках, и оба годами страдали, неспособные вернуться к своему Небу. Вот только Шехар воспринимал голос как прямое указание - найти и спасти, а солнышко наоборот, сам нашёл в этом голосе утешение... - ... Истинные хранители одного Неба всегда похожи... В момент, когда устанавливаются связи, они исчезают для Три-ни-Сетте как отдельные люди и становятся не более чем частью своего Неба. У них просто нет иного пути... - ... И потому лишь единицы завершают ритуал, а природные связи почитаются проклятием. - загорелые пальцы осторожно отводят выбившуюся русую прядь. - Я помню, Небо. - и осторожно подаётся вперед. Целует нежно, трепетно, почти благоговейно, и так же нежно прижимается лбом к чужому лбу. Боги, сколько же тысяч раз они застывали вот так, деля один воздух на двоих? - Ты не убиваешь их, Тсуна. Ты спасаешь их. - и пламя укутывает подрагивающее тело мерным шелестом ливня. - Даёшь им шанс избавиться от боли. Дом мертвых, похоронный звон, черт знает, что будет дальше... Они желают завершить этот путь. Ты лишь облегчаешь их отход. - Они же еще совсем дети... - тонкие пальцы вплетаются в чуть вьющиеся темные волосы. - Что не так с этим миром, Такеши? Почему они должны страдать? Почему должны годами медленно умирать изнутри без надежды на спасение?! Из-за амбиций ублюдка-Иемицу? Из-за прихоти Три-ни-сетте? Почему?! - и лицо искажает гримаса отчаяния пополам со злостью. Пальцы больно вцепляются в волосы, но Такеши не выдает ни вздохом, ни звуком. С тех пор, как маленький Савада Ренато погиб, дети стали для них ОЧЕНЬ болезненной темой. - ... Я не знаю, Небо. Никто не знает. - и посылает новую волну голубого огня. - Мы не можем их спасти. Мы можем лишь освободить и дать еще один шанс... - гладит по волосам, точно ребенка маленького и всё шепчет утешения на ухо. Они сидят так бесконечно-долгие несколько минут, прежде чем Тсуна берет себя в руки и поднимает взгляд на колдовские, охристо-зеленоватые глаза. - Спасибо, Такеши... - Шехар. - выдает парень, улыбнувшись. - В этой жизни я - Шехар из рода Десаи, дождь Иетсуны Савады, помнишь? А отжившим своё именам лучше остаться в том мире. Тем более, если здесь они напрямую связаны с этими... подделками. Ответить Тсуна не успевает. Вместо его подросткового сломанного тенора звучит уже вполне сформировавшийся баритон, грозящийся со временем и вовсе спуститься в бас. - Согласен. Прошлому следует остаться в прошлом. Все равно, от того, что мы сменим имена, сущность наша не изменится. Тсуна отрывается от Дождя, смотрит в бледно-серые, почти прозрачные глаза - совсем как в прошлой жизни - и губы его невольно растягиваются в улыбке. Отцепляется, наконец, от волос Та... Шехара и присаживается на кровать. - Ну и как же тебя теперь зовут, солнце моё? - Драган Вранеш. - по сильному жилистому телу бегут искры почти-белого пламени, слизывая последние розоватые пятна, и парень садится, чтобы, как и Дождь только что, соприкоснуться с Небом лбами. - Драган... Мне нравится. - отстраняется, обхватив ладонями чужое лицо. Всматривается в незнакомые черты и улавливает такие родные выражения. Чуть прикрытые спокойные глаза, лёгкая улыбка... - Как же я рад тебя видеть... - но тут же становится серьезным. - Как себя чувствуешь? Сможешь собраться сейчас? - Мы торопимся? - Да. Через несколько часов вылетаем. Реборн ушел договариваться. - Я успею. - кивает Солнце. - личных вещей у меня мало. Управлюсь за несколько минут. - Хорошо. - Тсуна встает с кровати и его место тут же занимает Шехар и повторяет своеобразный ритуал. Соприкоснуться лбами, замереть, и сделать глубокий вдох, разделив дыхание... Мы здесь. Мы живы. И Мы всегда будем рядом. Ибо в легких наших - один воздух и в сознании нашем - одни мысли. Ибо Мы - одна душа и одно пламя, ибо Мы - одна боль и одно счастье на всех. Ибо мы - одно целое. ... И уже очень скоро Мы снова будем вместе... *** В кабинете Занзаса Скайрини стояла тишина. Зайди кто-нибудь в этот момент - он бы не поверил своим глазам. Полный офицерский состав Варии сидел в абсолютной тишине. Улавливаете абсурдность ситуации? Первым, как и всегда, подал голос принц. - Ши-ши-ши... У него определенно есть стиль... - ... Дьявол! Если он говорит правду...* - встрепенулся вслед за ним Скуалло и принялся теребить кончик длинющего хвоста. - ... То, похоже, нас нагнули, мальчики. - закончил за него Луссурия и начал было нервно грызть ноготь, но одёрнул себя. У него новый маникюр. Со стороны Занзаса донесся треск. Окровавленные осколки стакана посыпались на забрызганный виски ковер. - Это правда? - донеслось мертвенно-равнодушным тоном. - Креветка? - ... Ши-ши... Я проверю ноутбук Тсунаеши. - выдавливает Каваллини, молниеносно выскальзывает из-за стола и на пределе возможностей мчится к двери. Но тяжелая бутылка виски настигает его, и потрошитель без сознания валится на пол. - ... Луссурия. Убери его. Живо. Пока не пришиб. - Есть. - солнце живо исчезает из комнаты, подхватив мальчишку. На руках у босса то и дело вспыхивает Ярость. А Занзас молча садится обратно и принимает новую бутылку от Скуалло. Залпом выпивает половину, окидывает подчиненных мрачным взглядом и начинает говорить, с каждым словом все громче и громче, до тех пор, пока голос не сорвётся на крик. - ... Проверить все. - Мы уже дико лоханулись, купившись на невинное личико Савады-младшего. - слышат все. - ... Полное досье на обоих Савад и внешнего советника. - Еще одна такая промашка, и в вас полетит не бутылка, а пламя - понимают все. - И чтоб полный отчет был у меня на столе еще вчера. - рычит Скайрини, и всех будто выметает из кабинета. Остается только Скуалло. Встает за спинкой кресла, кладёт сухие ладони на выбритые виски и гасит ярость своим Дождём до более-менее приемлемого состояния. То есть до тех пор, пока вместо бутылки не полетит относительно легкий стакан. - Иди. - Отнимает от головы чужие ладони, сжимает легонько и обводит большими пальцами кругом, прежде чем выпустить. Выражает благодарность. - Пни пернатого, чтобы вернул креветку в строй. - Его-то вернут, что с ним станется. А вот ты не пил бы, хотя бы полчаса. Опять ведь будешь ныть, что голова болит. - кидает напоследок мечник, привычно уклоняется от пустого стакана и выходит, бесшумно прикрыв за собой дверь А Занзас в который раз за последние полчаса берёт в руки аккуратно распечатанное электронное письмо с неизвестного адреса. Интересный Вы человек, синьор Занзас. С виду - сам дьявол во плоти, а мелкого щенка, однако, выхаживаете. Одного только понять не могу - зачем? Неужто он Вас так очаровал? Не верю. Он может, конечно, но для этого Вам надо было оказаться с ним в одной комнате, а, насколько я знаю, Вы с ним никогда не встречались... Это вселяет в меня надежду на то, что Вы еще не превратились в болванчика. Так в чем же причина? Неужто Вас и правда столь сильно недооценивают? Неужели Вы и вправду додумались до многоходовочки, в результате которой на троне Вонголы окажется Ваша пешка вместо пешки Савады Иемицу? Брависсимо, синьор Занзас, мои аплодисменты! Впрочем, куда больше меня удивляет, что никто, кроме Вас и не пытался сменить наследника. Повод задуматься, не так ли? Однако, сейчас не об этом. Вы хотите посадить Тсунаёши на трон? Я тоже. Знаете, у меня был план. Не буду раскрывать его полностью, но там фигурировало распитие коньяка из черепа моего дражайшего отца и акт самоубийства через вскрытие шеи. Так что, если Вы думаете обо мне то же, что и Тсунаёши, вынужден Вас разочаровать. Ублюдок-Иемицу давно довел меня до того состояния, в котором впору жать на кнопку ядерного чемоданчика и кричать "Мне нечего терять, кроме собственных оков!". Но сначала я был слишком слаб, потом он отослал меня в Намимори, а потом появились "хранители" и мне стало не до масштабных планов... План у меня был, синьор Занзас. Но вот беда, у меня вся жизнь идет не по плану. В связи с некоторыми... обстоятельствами, я передумал подыхать в расцвете сил. Знаете, что-то вроде озарения, после которого мне резко захотелось покопаться в записях братца. Столько интересного нашёл... Это так мило, что он хранит все пароли на рабочем столе в текстовом файлике, не правда ли? Кстати, он Вам не говорил, чисто случайно, что мне никогда не получить престол, даже если я убью Тсунаеши? Я ведь, оказывается, не более чем прикрытие. Фальшивка. Мишень для отвлечения внимания... Забавно, не правда ли? Раньше я верил, что Иемицу мерзкая тварь, решившая сделать из родного сына политическую марионетку - теперь, я знаю, что он поразительно верный Семье мудак... А ведь мы с Вами чем-то похожи, синьор Занзас. Старик прикрылся Вами. До последнего надеялся, что основной целью покушений станете Вы, а не его родные дети. Откуда ж ему было знать, что вырезал их внешний советник... Но впрочем, я ушёл от темы. Хотите посадить Тсунаеши на престол? Я Вам помогу, синьор Занзас. Просто из ненависти к внешнему советнику. Я готов торжественно признать свое поражение еще до объявления боев. В конце концов, это один из самых безболезненных способов перестать представлять интерес для Вонголы и потихоньку свалить с радаров. Да вот только мой проигрыш что Вам, что Тсунаёши, даст ровным счетом ни-че-го. Потому, что я не наследник. А Вас, кстати, очень скоро посадят на короткий поводок. С уважением, Савада Иетсуна, неудавшийся наследник на пост Вонголы Дечимо. ... И листочек осыпается пеплом. - Босс, я подлечил Бела, как вы и просили. - Хор-рошо. Очень хорошо. Пусть он достанет мне координаты Савады Иетсуны. - и откидывается на спинку любимого кресла, в который раз приложившись к бутылке. - Нам с ним явно есть, о чём поговорить...