Помидор, ошейник и абьюзы

      Будучи фамильяром, Чимин не особо привязывался к людям и уж тем более не представал перед ними в человеческой форме. Но с Юнги было по-другому. С ним было всегда комфортно. Он стал чем-то особенным. Тем, кто принимает Чимина таким, какой он есть. Даже язвительные комментарии стали чем-то большим, нежели просто желания вывести Мина из душевного равновесия. Фамильяру нравится, как хозяин с нежностью смотрит на него, как гладит по утрам мягкие волосы и ушки, как забирает в постель перед сном, как иногда пристраивается рядом и смотрит в экран телевизора, как рассказывает про что-то произошедшее на работе, как с заботой покупает любимые шоколадные батончики. Даже то, как Юнги говорит какую-то абьюзную шутку: только кошачий слух может уловить нотки обожания в этих фразах.       Есть некая проблема, с которой фамильяру приходится справляться почти каждый день: когда он в человеческой форме, чувства и эмоции льются через край. В кошачьей форме всё не так: пять главных чувств обостряются и заслоняют все остальные, притупляя; поэтому Чимин часто мучается от непонятных ему порывов, которые хочется лишь подавить в себе.       Когда Юнги сказал, что уезжает, фамильяр сдержал себя и не сказал ни слова. Что-то внутри не хотело его отпускать, приказывало держаться за хозяина, как за последний оплот. Чимину не хотелось оставаться одному, но он никогда не произнесет это вслух, потому что держит образ независимого черного кота.       Несмотря ни на что, Чимин ждал. Очень тосковал, скучал и даже приготовил тот самый вишнёвый пирог, который до этого был у них на кухне лишь один раз, зато собрал много положительных комментариев от Юнги.       Всё воскресенье фамильяр не находил себе места, пытаясь выстроить плотину для своих эмоций, которые норовили вырваться. Услышав ключ в замочной скважине, он сорвался с места и с бешеным стуком сердца понесся в коридор. Он никогда никого не обнимал первым, потому что это было как минимум непривычно, и не было в этом необходимости, но в тот момент, не проконтролировав себя, Чимин просто сделал это. Почувствовав родное тепло, он готов был прямо там повалиться на пол и пролежать в любимых и уютных руках оставшийся вечер.       Но тонкое обоняние непредало, и вместо привычных пряных ноток черного перца и табака фамильяр учуял запах цветов и сладковатого ананаса. И это был не тот случай, когда просто кто-то был рядом, это был тесный контакт в течении некоторого времени. Обычно юнгиева кожа пахла естественным запахом Чимина – древесной корой и черносливом – после того, как они просыпались в кровати и долго в ней нежились, очень тесно прижимаясь друг к другу. Фамильяр ощущал успокоение лишь от одной мысли, что Мин «помечен» его ароматами. Это было будто своеобразное клеймо с надписью «моё». Что-то неприятно кольнуло в груди, растекаясь по венам непривычным чувством. Если бы Чимин проводил больше времени в человеческой форме, он бы знал, что это называется ревностью.       После резкой вспышки гнева пришло ощущение предательства; стало больно в груди, но без физического воздействия. В горле ютился ком, а в глазах непривычно защипало. Совсем не понимая себя и реакцию своего тела, Чимин смог лишь отпрянуть от такого долгожданного Юнги и обратиться в кота, еще долго обдумывая произошедшее.       Почти в течение двух суток фамильяру пришлось принимать форму животного, чтобы сильные эмоции не резали тупым ножом изнутри. Все это время Юнги с беспокойством смотрел на кота. И если честно, это задолбало, потому что, ну, что ему надо? Мало того, что предал, не извинился, так еще и заставляет ощущать себя как зверь под прицелом браконьера.       — Хватит на меня так смотреть, – сказал Чимин в среду вечером, когда Юнги в очередной раз пялился на подрагивающие уши фамильяра, который наконец-то успокоился нет и решил посмотреть сериал на ноутбуке.       — Почему ты обиделся? – Юнги все-таки задал вопрос, который вертелся на языке три гребаных дня.       — С чего ты взял, что я обиделся, — фамильяр пытается быть максимально холодным и не сводит глаза с экрана, но весь слух обращен на хозяина.       Юнги вздохнул и сел на диван, по другую сторону от электронного девайса.       — Поговори со мной, Чимин, – взмолился Мин, который не находил себе места, чувствуя вину всё это время.       — Мне не о чем с тобой разговаривать, – парень лежал на животе, и нельзя было не заметить, как хвост, который до этого мирно обвивал бедро, начал нервно вилять.       — Зато мне есть о чём, – Мин в недовольстве закрыл крышку ноутбука, получив на это недовольный взгляд, выражающий упрёк. – Я не хотел, чтобы ты чувствовал себя плохо, я каждый день общаюсь с людьми и даже не думал, что ты чуешь другие запахи и…       — Дело не в других запахах, Юнги, – Чимин вздохнул и сел, подтянув колени к себе. Он непривычно отвел взгляд и закусил нижнюю губу. – Это было то, что на тебе задержалось, отпечаталось как клеймо.       — И?       Фамильяр уложил руки на колени, уткнулся в них лицом и пробубнил что-то нечленораздельное. Юнги не хотел давить, поэтому он подвинулся поближе, прикасаясь к черным прядям на затылке и нежно массируя кожу головы. Чимин ощутимо всхлипнул, а сердце Мина пропустило удар.       — Хей, ну ты чего, – парень тут же убирает ноутбук на пол, обнимает фамильяра и прижимает его к себе, целуя в висок. Он почувствовал, как хвост крепко обвил талию, а на домашней футболке сжались чужие ладони.       Ощущать в руках такого маленького Чимина, с прижатыми к голове ушками, который тихонько всхлипывает носом и только ближе жмется, было в каком-то смысле приятно, но странно.       — Тш-ш-ш, малыш, расскажи, что случилось, – шепчет Мин и нежно гладит по спине большой ладонью. Чимин хмурится и поднимает голову, смотря своими глазами-блюдцами куда-то мимо сознания, унося душу за пределы спиральной галактики.       — Ты случился, – он хотел выплюнуть это максимально зло, но получилась какая-то плаксивая ерунда, потому что голос дрожит и срывается.       Юнги сглатывает, а фамильяр прижимается обратно к груди, но уже не плачет. Тишину нарушает порыв слов, который уже не получается остановить.       — Ты уехал, оставил меня одного… а я ждал, черт возьми. И этот запах, – Чимин слегка рычит, испытывая злость только от одного воспоминания. – Ты будто предал меня… Почему люди такие эмоциональные? Я два дня пытался побороть бурю в себе… меня будто избили изнутри… – он снова поднял глаза на хозяина, подрагивая мокрыми ресницами. На лице не было определенных чувств.       — Это ревность, малыш, – спокойно ответил парень, наблюдая, как фамильяр морщится. Чимин знает, что такое ревность, животные часто ревнуют своих хозяев, но то было лишь жалкими ошмётками от того, что он испытывает сейчас.       — Хуевность, – с недовольным лицом проговаривает парень и устраивается обратно в объятия, слушая чуть более быстрое юнгиево сердцебиение.       — Давай ты успокоишься, а я пообещаю больше не пахнуть другими… запахами. Ладно? – Мин старается быть мягким, гладя прижатые ушки и со всей нежностью потирая их у основания.       — Я спокоен, – небрежно кидает Чимин куда-то в плечо, и Юнги беззвучно смеется.       Через несколько минут фамильяр закрывает глаза и начинает громко мурчать; как же сильно ему этого не хватало. Еще через какое-то время Мин откидывается на спину и, уже лежа на боку, прижимает к себе того, из-за кого сердце не давало покоя в течение нескольких дней.

***

      Если Юнги думал, что после этого все наладится, то он крупно ошибался. На следующее утро он проснулся просто без Чимина, как и еще несколько последующих дней. Кота не было в доме. Первый день Мин надеялся, что фамильяр просто вышел погулять. Они не обговаривали это, но Чимин же мог просто выйти на прогулку, ведь так?       На второй день Юнги уже начал волноваться. На работе часто не мог отвлечься от мрачных мыслей, вспоминая, что однажды кота чуть не задавила машина. Он был готов просто позвонить ветеринару, чтобы спросить, не находил ли он еще раз «его Помидора».       На третий день Юнги проснулся опять один, отчего ужасно разозлился на животное, которое просто решило кинуть его. Чимин ворвался как тайфун, перевернул жизнь с ног на голову, а потом просто исчез. И как бы сильно Мин не доказывал себе, что он и один дальше прекрасно проживет, он скучал. Он чувствовал себя обиженным ребенком, которого обманули взрослые, не рассказав правду, чтобы не ранить чувства.       Чимин объявился под вечер третьего дня. Когда Мин возвращался с работы, прямо на пороге дома он увидел черного кота с рыжим ушком. Он выглядел потрёпанным: шерсть не приглажена и не лоснится, кое-где грязь и пыль, некоторые усы помятые, а взгляд с желтым отблеском выражал вселенские мучения. Первая мысль: накричать, отругать Чимина за то, что пропал, вторая — обнять, приласкать и отмыть.       Ладно, Мин был счастлив. Он испытал облегчение, которое испытывают родители, когда ребенок вдруг появляется после недолгой пропажи, и плевать, что этому ребенку сорок семь.       Юнги сглатывает, открывает дверь дрожащей от волнения рукой. Фамильяр заходит в прихожую и ждет. Смирившись с тем, что Чимин его бросил, Юнги был настолько счастлив, что кое-как сдерживал слезы. Надеясь, что животное не мираж и не наваждение, Мин осторожно поднимает его на руки, боясь, что у того может быть какое-то ранение. Тщательно моет черную шерстку и все еще борется с желанием высказать фамильяру, как сильно он его ненавидит сейчас, но выходят лишь какие-то сопливые угрозы «и где же ты пропадал всё это время, засранец? Только попробуй уйти еще раз, я тебя точно кастрирую».       И Чимин не был бы Чимином, если бы послушал замечание.       После этого он «гулял» почти каждый день, единственное, не пропадал сутками. Да и держался от Юнги на расстоянии, более того, не обращаясь в его присутствии в человека. И это очень сильно било по самолюбию и чувствам, потому что, привыкший просыпаться не один в кровати, Мин чувствовал себя по-настоящему одиноким, брошенным и вообще обиженным на весь мир. Совершенно не понимая, чем он такое заслужил, он даже не собирался общаться, потому что один такой разговор уже ничем хорошим не закончился.       С каждым днем между ними выстраивалась невидимая стена из недомолвок, обид и непрошеных эмоций. У Юнги было ощущение, что они вернулись в тот момент, когда только встретились: вели себя оба, как два вредных уёбка.

***

      Намждун второй раз пришел к другу в гости, в этот раз с алкоголем покрепче пива: высокоградусное соджу, которое было изготовлено по рецепту его двоюродной бабушки. Несколькими словами – пойло то еще. И Юнги даже смог бы выпить и расслабиться, если бы его кот, который все это время не приближался к хозяину в радиусе одного метра, сейчас решил поластиться к чужому человеку. И не просто дать себя погладить, а забраться на колени, подставить для поглаживаний мягкий животик, заурчать, как трактор, и, сука, лизать кожу рук. Как, блять, собака. А Джун как ребенок облюбовывал кота, расхваливая того, как самое ласковое животное, которое он когда-либо видел.       — Юнги, сделай лицо попроще и расскажи, что у тебя случилось, – просит Намджун.       И что на это ответишь?       — Мой кот мне изменяет, – все так же недовольно отвечает хозяин дома и пялится на животное. Кот в ответ поднимает голову, смотрит на Юнги и медленно моргает, будто подтверждая слова.       «Пиздец».       — Кажется, тебе пора все-таки жениться.       — Когда ты превратился в мою маму? – фыркает Мин и хмурится, все еще не сводя взгляда с фамильяра.       — М-м, не знаю. Наверное, как мы с тобой познакомились одиннадцать лет назад? – Джун задумчиво смотрит в потолок, а потом усмехается.       Не до конца, но это было правдой. В детстве Юнги был плаксой и все время таскался за другом, который был для него как «мама утка».       — Ой, заткнись, а. Поехали куда-нибудь.       Мин хотел сбежать от Чимина, который заставлял своим поведением ощущать весьма неположительные эмоции. Если фамильяр решил отомстить за испытываемую ранее ревность, то у него получилось, потому что Юнги даже в какой-то момент возненавидел парня с ямочками на щеках.       На входе в клуб у Юнги просят предъявить документы, на что Намджун хохотал весь вечер. Наблюдая за тем, как друга облюбовывают среднего возраста дамочки, Ким приговаривал «ему вообще-то только недавно двадцать исполнилось, он для вас слишком молод».       Смена обстановки, яркие огни, алкоголь и громкая музыка подействовали, как транквилизаторы, удерживая гнев и скребущее изнутри чувство ревности.       Расслабленный и пьяный Юнги вернулся домой ближе к трём, мечтая только о том, как поскорее завалиться на мягкие перины. Но планы нарушает фамильяр, который разлегся прямо на юнгиевой подушке.       — И схрена ли? – он хмурит брови и, подняв кота, брезгливо отодвигает его на другую половину кровати. – И вообще больше не приближайся ко мне, я обиделся, – выговаривает Юнги заплетающимся языком и проваливается в сон, даже не удосужившись переодеться.       Ему снятся какие-то несуразные картинки, яркие и подвижные. «Вертолеты» достают даже там. А потом снится Намджун, который приходит в гости и гладит Чимина. Не к о т а. А именно Чимина в одной лишь длинной футболке, который идет навстречу ласкам, дергает своими блядскими ушами, а потом переворачивается на спину и разрешает гладить свой живот. И Юнги, как какой-то извращенец, смотрит на всё это и закипает по новой, злится и ужасно ревнует. Потому что Чимин его и это точка. Потому что только он может касаться его так. Потому что это он обнимает сонного Чимина по утрам. Потому что это он дарит ему безмерную любовь и заботу.       Юнги просыпается от ощущения, что ему жарко, а сверху навалилось что-то тяжелое. Он не сразу понимает, что к чему, ведь голову все еще кружит отголосок алкоголя. Но пробирающийся в окна рассвет любезно разрешает увидеть прямо перед собой огромные зрачки, захватившие желтую радужку. А рецепторы на коже позволяют осязать, как фамильяр прижимается и трется об него ужасно горячим телом.       Под тяжестью веса он даже не может двинуться, а Чимин выглядит ужасно возбужденным во всех смыслах этого слова. Пышные розовые губы приоткрыты, отчего горячее дыхание обжигает кожу; щеки покрылись румянцем; разноцветные ушки прижаты к голове. Юнги может поклясться, что это завораживающее зрелище.       Сердце забилось в неестественном ритме, потому что Чимин, облизнув губы кончиком языка, жалобно простонал «Юнги» и толкнулся навстречу. Только тогда Мин почувствовал чужую эрекцию внизу живота. От осознания на лбу выступили капельки пота, во рту окончательно пересохло, а по всему телу прошел ток. Чимин прикрыл веки и прикоснулся губами к чужой линии подбородка, сразу же проводя языком мокрую дорожку по коже. Юнги готов поспорить, что он очень горячий и шершавый, как у кота.       Сознание говорит о том, что надо остановить фамильяра, прекратить этот беспорядок, но тело отзывается приятной негой от таких неумелых ласк. Потому что язык спустился на шею, сильно надавливая на кожные покровы, будто от этого эффект будет сильнее; лижет крупными мазками, доходя до обнаженных из-под черной рубашки ключиц, и кусает изгиб шеи острыми зубами. Не раскрывая челюстей, Чимин начинает толкаться сильнее, резче, заставляя Юнги сильно краснеть, ощущая собственное нарастающее возбуждение. Фимильяр рычит и ощутимо напрягается, начиная дрожать, передавая эту дрожь другому. Он кончает, отпуская человеческую плоть из тисков челюсти, и падает без сил, но лениво зализывает укус; где находятся клыки – все-таки проступило немного крови. Юнги тяжело дышит и сглатывает, потому что абсолютно не понимает, что ему теперь делать. Потому что шок еще не прошел, как и легкое возбуждение в паху.       Чимин урчит ужасно громко, заглушая миновы мысли и заставляя забыть обо всем на свете. Дрожащей рукой Юнги зарывается в мягкие волосы и поглаживает основание рыжего ушка. От этой ласки фамильяр прекращает зализывать ранку и окончательно расслабляется, утыкаясь носом в шею и съезжая в бок, теперь не наваливаясь всем телом. Еще через несколько минут его дыхание выравнивается и он засыпает. А Мин даже не пытается удержаться в яви, проваливаясь в сон в крепких чиминовых объятиях.