Белый китель, белое платье

Вечером около дома семьи ван Хельц собралось множество людей, знатных и незнатных, больших и маленьких. Они свободно говорили между собой, делясь радостью, восторгом и непринужденными шутками. Их объединяло событие, едва ли не народное, – возвращение Мортэуса, молодого господина, ставшего героем города, героем целой страны. Ещё никто из них толком не видел его, военного, возмужавшего, статного, но каждый пытался немного прихвастнуть перед другим, рассказывая свою, необычную историю встречи. В доме обстановка ничуть не отличалась: гости болтали, смеялись, прикладывали к губам платки, веера, цветы. Они пожимали отцу Мортэуса руки и с улыбкой говорили: - Будь здоров, Лурк. Да будет сын твой здоров, храни его, Боже! Старик коротко кивал головой и убирал руку на трость. Он сидел на одном из деревянных кресел, расчехлённых специально к долгожданному событию, обшитых дорогой красно-золотой материей, и со спокойным лицом смотрел на движущуюся массу. Казалось, его совсем ничего не заботит, ни одна волнующая мысль не посещает его голову, не мелькает в серых глазах. Изредка он посматривал на часы и окно, выходящее во двор. Как только он заметил белую офицерскую одежду, вскочил со своего места и с раскрытым от восторга ртом пересёк зал. - Сын мой, сын мой идет! – глубокий голос расталкивал людей перед собой. Мортэус вёл под руку прекрасную Эмилию, стыдливо прячущую глаза от любопытных взоров гостей. Её белое платье, украшенное вышитыми заботливыми материнскими руками розами, светилось в темноте вечера. Две тонкие фигурки, похожие на крохотных кукол, приближались к подъезду родового замка, словно неземные существа вдруг решили порадовать своим присутствием смертных. Завистливые вздохи женщин провожали их, и восхищенные всхлипы мужчин тихо раздавались позади. Эмилия боялась даже убрать упавшую на лицо волнистую прядь – так тело парализовало от слишком прямых взглядов. Лурк раскинул руки. - Мортэус, вот и ты. Все эти люди пришли и приехали сюда, чтобы поздравить тебя с возвращением, – громко произнёс он, чтобы умаслить гостей. Склонив голову к юнцам, он добавил: – Я рад, что вы пришли вдвоем. Ты великолепна, Эмилия. Но мой сын нисколько не хуже тебя, – он шаловливо подмигнул девушке, покрасневшей до кончиков ушей. - Ох, отец, – решительно начал Мортэус, сжимая тонкие пальцы прекрасного цветка, – пару часов назад мы получили благословение матери Эмилии и теперь просим тебя дать нам своё слово. Я, с твердостью в своих намерениях и с благостью стремлений, говорю тебе: я люблю Эмилию и желаю быть с ней до конца своих дней. Гости, казалось, до которых не должны были дойти такие тихие, но серьезные слова, притихли. Они кусали края платков, сигары, кусали крашеные губы, хищно глядя на двоих в белых одеждах. Лурк, забыв о потребности в воздухе, застыл на месте. Он знал, чего стоят слова сына, какой ценой можно заслужить его поступки, а потому не сомневался в готовности взять эту замечательную девушку в жёны. Внутренне давно ожидавший этой минуты, старик не полагал узнать о их помолвке сейчас, когда они стоят посреди огромного числа людей, едва знакомых с их семьёй, когда его сын только сегодня вернулся с войны, когда он сам нуждался в нём. День, должный наступить, всё равно наступает, что бы ты ни делал. - Я люблю тебя, Мортэус, и люблю Эмилию, уже ставшую мне дочерью, а потому я желаю вам счастья и совместной радости. Будь для него попутным ветром, дорогая моя Эмилия, – он аккуратно взял её руку в свою, – будь для неё крепким кораблем с широкими парусами, бесценный мой Мортэус, – старик проделал тот же священный обряд, положенный родителям. Он накрыл их ладони своими и облегчённо выдохнул, словно почувствовал завершение своей миссии на этой бренной земле. Дамы в блестящих вечерних туалетах и джентльмены с глажеными брюками замерли, выхватывая слова пожилого отца. Едва молодые обратились друг к другу смущёнными взглядами, громкие ладони разразились хлопками, раскрытые губы выкрикивали добрые пожелания на будущую жизнь. Медленно подходившие к двоим в белых одеждах, крепко пожимавшие юноше руку и легко касавшиеся пальцев девушки, они учтиво кланялись и обращались к Лурку со словами радости. Бедный отец почти не слушал их и лишь бездумно кивал, не желая казаться грубым. Он всё думал и думал о сыне, так рано ставшем мужчиной. Молодому Мортэусу было всего лишь двадцать два года, а он уже повидал ужасы кровавых битв, почувствовал вкус победы и обзавелся женой. Не было, не было у него времени ни для отца, ни для покойной матушки, ни для самого себя. Люди перешли в дом, поскольку ночное время давало о себе знать: поднялся холодный ветер, предвещающий смену погоды, из-за туч показывалась стареющая луна, нагоняющая тоску и заставляющая думать о печальных вещах, трава под ногами увлажнилась, будто она вместе со всеми счастливо плакала о создании новой семьи. В зале ярко горели огни, камин собирал вокруг себя приятных мужчин, обсуждающих военные новости, и обдавал их волнами тепла, вальсовая музыка играла в угоду танцующим женщинам, раз за разом повторяя один и тот же квадрат. Обмахивая лица веерами, дамы почтенного возраста следили за каждым человеком и бросали слышные только им фразы. Лурк, наконец отделавшийся от толп поздравлявших, вернулся на своё почётное место хозяина и, щедро распахнув руки, произнёс: - Танцуйте, танцуйте! В честь моего сына, талантливого полководца и победителя, танцуйте! В честь его молодой невесты Эмилии, доброй и восхитительной девушки, танцуйте! Наверное, он бы сам пустился в пляс, так сильно тряс он руками, но при каждом слове из горла пытался вырваться крик горечи и обиды, и старик вяло опустился на кресло. Гости кружили, поднимали ноги, подавали друг другу руки и ласково улыбались. Мортэус, держащий хрупкую ладонь девушки, прошёл на середину зала и поклонился, ударив пятками сапог. Эмилия, красная от ежесекундных пожеланий и поздравлений, робко опустилась на колено, приподняв полы платья. Смущёнными руками взяв её за талию, юноша двинулся по кругу. Он смотрел на дрожащие ресницы, полураскрытые розовые губы, округлые плечи и мысленно восхищался сокровищем, подаренным ему судьбою. Её длинное белоснежное платье развевалось, когда она кружилась, и послушно следовало, когда она шла, влекомая руками сильного офицера. Прекрасные, статные, элегантные, они становились центром внимания всех гостей: те прекращали танцевать и незаметно отходили в сторону, другие останавливали разговор на полуслове и следили за двумя чувственными фигурами, некоторые замирали, движимые к какой-то цели, некоторые терялись в мыслях, случайно взглянув на них. Зал был тих, оркестр играл без помех и удивлённо озирался на людей. В центре кружила пара чудеснейших существ, созданных где-то в небесах и случайно занесённых на землю. В блеске хрустальной люстры цветы на платье и эполеты на мундире сверкали, словно тысячи алмазов. Но молодым, казалось, не нужны никакие сокровища, регалии, похвалы и одобрения посторонних, они были поглощены моментом близости. Их крохотное счастье состояло в друг друге: один ни за что не смог бы существовать без любимого. Гладкий паркет, яркий свет, воздух вокруг – всё было наполнено ими. Движение маленькой руки, лёгкий вдох, смущённо-радостная улыбка, колыхание волнистых волос – всё предназначалось Мортэусу. Эмилия ни на мгновение не переставала получать от супруга всё: внимательный взгляд синих глаз, крепкую поддержку плеч и рук, глубокое упоённое дыхание широкой груди, даже огонь запонок полыхал только для неё. Гости снова и снова хлопали, крикливо восторгались, взмахивали платками, когда отыграл вальс. Молодые улыбались, не разъединяя рук, и кланялись всем, кому их танец доставил удовольствие. Оркестр быстро начал новый вальс, чтобы пришедшие не смели засиживаться на одном месте. Женщины с готовностью поднялись, украдкой поправляя корсеты, ожерелья, длинные серьги. Одни, томно поглядывая на своих партнёров, становились в общий рисунок, другие, застенчиво прикладывая пальцы к губам, приглашали мужчин и почти никогда не получали отказа. Мортэус и Эмилия прошли к креслу старика. - Мои дорогие, – обратился к ним Лурк. - Ох, отец, извини, что всё произошло так внезапно, но ты сам понимаешь, что иначе быть не могло, – юноша повернул голову к супруге. – Данное слово должно быть сдержано. Мужчина, распрямив пальцы и снова сжав трость, прошептал: - Я прекрасно знаю, что это такое, сын мой. Мы с твоей матушкой тоже поженились где-то между походами, – он грустно улыбнулся. – Бедная Эмилия, на тебя падает важная миссия – ждать этого оболтуса. - Я готова ждать его хоть всю жизнь, – поюще проговорила девушка, счастливо глядя на будущего мужа. - Не разбрасывайся такими громкими словами. Я-то знаю, что говорю. Приедет на месяц, справиться об имении не успеет, дела поправить некогда, но заделать дитя – пожалуйста! – смех старика, глухой, глубокий, больше походил на кашель. Эмилия покраснела, услышав о трудностях семейной жизни с военным человеком, украдкой взглянула на Мортэуса и закусила розовую губу. - Зато потом, когда дети не то чтобы подрастут, но уже перестанут проситься на руки, он вернется с орденами на всей груди, многочисленными победами и бесконечной славой, – упоённо сказал Лурк, будто предчувствуя будущее собственного сына. Мортэус поклонился в знак благодарности. – Но даже сейчас я очень горд тобой, сын мой. Сухая рука осторожно опустилась на макушку юноши и провела по волосам. Танцующие, пьющие и безостановочно болтающие гости не обращали внимания на шепчущихся виновников торжества. Они пытались блеснуть умом, широтой души, ловкостью ног перед другими. Увлёкшись самолюбованием, приглашённые даже не заметили, как в зал вошёл мужчина с длинными седыми волосами, но всё ещё чёрными, как ночь, бровями. Он был невысокого роста, щупл и худ, но, несмотря на это, быстр в движениях. Держа спину ровно, словно крепкое дерево, он слегка опирался на трость с золотой рукоятью в виде врановой головы, клацающую о плитку. Мортэус, увидев мужчину, встал и, как маленький мальчонка, подскочил к нему, распахнув объятия. - Дядя! - Мортэус! Ничуть не изменился, сорванец ты эдакий! – он крепко прижал к себе племянника и похлопал его по спине. – Я думал: никто не пригласит меня на столь торжественное событие. - Ох, быть того не может, дядя! - Здравствуй, Крёст, – произнёс хозяин дома странно ледяным голосом. - Здравствуй, Лурк. Здравствуй, Эмилия, – дядя слегка наклонился и, взяв бледную руку девушки, едва коснулся губами. - Как дорога? – из вежливости поинтересовался отец, сжимая набалдашник трости и сверля сухое лицо брата взглядом. - Нисколько не замечательно. По нашем выезде прошёл дождь: ехать было затруднительно, – не глядя на брата, будто в пустоту, отвечал мужчина. – Что ж, наслышан о твоих победах, племянник. Молодец! Ни за что не опозорил нас и наш род! Он хлопнул юношу по плечу и кивнул, будто подтверждая собственные слова. - Какие победы, дядя? Всего лишь небольшой разгром вражеского войска на Мирренеях, – смущённо проговорил Мортэус, удивляясь, как быстро разносятся новости по стране. - «Всего лишь»? Это так ты называешь главное поворотное событие в этой богомерзкой войне? - Да разве ж можно его считать поворотным? Почти половина моих солдат полегли там, а оставшиеся с радостью проследуют за ними, – он удручённо опустил руки. - Сила войска в том, кто ведёт это войско. Лурк закашлялся, сдавленно, со свистящим хрипом; в уголках губ показалась кровь. Гости, да и молодожёны были напуганы, глядя на побледневшее лицо старика. Мортэус припал к ногам отца и, беспомощно прося помощи у слуг, у дяди и молодой невесты, смотрел по сторонам. Кашель прекратился, и в зале повисла скорбная тишина. Держа в руках бокалы, всё ещё поднимая ногу над полом, не мигая, гости замерли в неловких позах, обратившись к креслу хозяина. Но из-за столпившихся слуг, высокого юноши и широкого платья девушки ничего не было видно. Слабое тело Лурка отнесли в спальню. Доктор, живущий при дворе, незамедлительно осмотрел больного и с успокоением сообщил, что ничего серьёзного не случилось – временное нервное напряжение. Тихо шепчущиеся гости благодарили Мортэуса и Эмилию, как хозяев и виновников торжества, пожимали и целовали им руки, кланялись и бросали вопросительные взгляды. Зал поглотила вязкая плотная тишина, когда закрылась дверь за последним гостем. Мотрэус, тяжело выдыхая, уселся на кресло отца и уронил голову на руки. Не заботясь о платье, всё ещё сверкающем, всё ещё пышущем чистотой, Эмилия опустилась на колени и обняла печальную фигуру юноши. - Господин, – шепнул доктор, спустившись из покоев Лурка, – я должен сказать Вам – о, только Вам, более никому, – спешно добавил он, встретившись с обеспокоенным взглядом Эмилии. Словно нагруженное камнями, тело едва слушалось, но Мортэус пересилил себя и поднялся, слабо пожав пальцы девушки. Доктор, отойдя к тёмному окну, поправил манжету, стряхнул с рукавов невидимые пылинки, покачался на носках и, заложив руки за спину, посмотрел на улицу. За чудовищно кривыми силуэтами кустов зажигались жёлтые, оранжевые, беловатые огни, некоторые замирали на одном месте, другие же медленно бродили по улицам, освещая стены домов, опустевшие прилавки, редкие фигуры. Мортэус с опаской взглянул на спокойное лицо доктора. - Всё… всё не так плохо, как Вы думаете, – проговорил он. – Но я должен предупредить, что его измученное тело долго не выдержит. Сами поймите: каждое потрясение – радостное или печальное – оставляет свои следы. О, и некоторые не исчезают просто так. Поэтому сделайте всё возможное, чтобы последние мгновения были самыми радостными в его и Вашей жизни. Доктор откланялся и удалился. Глядя в окно, Мортэус одновременно видел мигающие огни города, вытянувшихся по струнке слуг, своё искажённое горем лицо и не видел ничего. Лёгкая рука Эмилии легла на эполет, юноша вздрогнул, перехватил её и прижал к губам. - Есть ли в этом мире спокойствие? - Как было бы скучно, если бы только спокойствие царило в мире, – тихо сказала девушка. Мортэус улыбнулся, и вдруг он почувствовал себя чересчур уставшим. Ему казалось, что уже ничто не сможет потревожить его торжественного настроения, но слабость отца будто выбила землю из-под ног. Снова поцеловав длинные пальцы девушки, он повёл её из зала. Цокая тростью, сверкая закреплённым на кармане моноклем, по коридору шёл Крёст. Ровная осанка куда-то исчезла и превратила мужчину в побитого жизнью старика. Заметив молодых, он прибавил шагу. - Худшее позади, племянник. Лурк заснул крепким сном младенца – не тревожь его, – волнительным полушёпотом говорил дядя. Эффектным движением длинных пальцев он достал белый платок и приложил его к глазам. Мортэус положил на плечо старика большую ладонь и сердечно сжал его. - Ничуть не правильно, что всё разом свалилось на тебя, племянник, – вздохнув, проговорил Крёст. Он оправился, вложил монокль и крепче взялся за трость. – Но уверяю тебя, что пока я здесь, я буду всячески заботиться о Лурке и о вас двоих. - Ох, спасибо, дядя! Старик едва наклонил голову в знак прощания и зашагал в сторону двери, всё ещё сгорбленный, цокающий. Проводив его взглядом, Мортэус вцепился в колышущуюся штору и, сжав челюсти, толкнул оконную раму. Холодный тёмный воздух ворвался, взвихрил волосы молодых людей, тронул нежные кружева платья. Юноша задрожал, бродя невидящими глазами по ночным садовым силуэтам, держась из последних сил, чтобы не закричать, не заплакать или вовсе не упасть в обморок. Ему казалось, что война закалила его, сделала чёрствым, глухим к чувствам, сейчас же внутри бурлило и разрывало, как никогда ранее. В один миг ему стало радостно и страшно, он ощущал себя по-детски глупым и ветреным. И, казалось, не было ничего, что бы вернуло всё на свои места. Маленькая, в белой кружевной перчатке, с ровными ногтями, рука коснулась его щеки. От тёплого, живого прикосновения юноша вздрогнул и встретился с блеском любимых глаз. - Что бы ни происходило, я буду рядом. - Ох, благодарю, Эмилия, – шепнул он, отвечая на её прикосновение тенью улыбки. – Это слишком тяжело – чувствовать себя слабым. - Знаешь, обычно женщин называют слабыми. - И при том совсем неправильно, – вздохнул он, отворачиваясь к окну. – Совсем неправильно я взвалил на него столько волнений и ничего не могу сделать, чтобы облегчить его страдания. - Ему ты не можешь помочь, но себе – можешь, – улыбнувшись, проговорила девушка. Мортэус замер на мгновение, осознавая услышанное, и сжал хрупкие пальцы. Эмилия погладила его по щеке, и рука мягко задержалась на шее. Обеспокоенные глаза блуждали в поисках помощи и успокаивались, сталкиваясь с умиротворённым светом дорогого сердцу лица. Полный бурей боли и страхов, юноша прижал тонкий стан девушки. Сверкающие нити платья блеснули в серебристых лучах луны, воздушная ткань дрогнула, туго натягиваясь у груди. Слегка наклонившись, Мортэус почувствовал лёгкое дыхание, приятно щекочущее кожу. Сердце, бешеное, убегающее прочь от разрывающего его горя, стучало в груди, желая вырваться вон. Коснувшись розовых и нежных, как лепесток розы, губ, он ощутил огонь, охвативший всё тело, пылающий в каждой его клетке. Огонь и согревал, и испепелял Мортэуса.