Белый китель, белое платье

- И зачем нам звать твою внучатую племянницу? Я ведь её даже не помню, – улыбаясь, спросил Мортэус и снова опустил взгляд на список гостей. – А это кто? Ох, отец, почему наша свадьба не может быть скромнее? - Мой сын впервые и, надеюсь, единожды женится, а я должен зажилить свадьбу, как какой-то скупердяй! – Лурк строго блеснул серебром пенсне. – Хорошо, внучатую племянницу звать не будем: ехать далеко, да и война даёт о себе знать. Но троюродных братьев Тольц мы обязаны пригласить. Пробежав глазами по строчкам с именами и титулами родственников, юноша отыскал абзац семьи Тольц и фыркнул: - «Обязаны»? Почему? - Согласен, толку в их приезде никакого, но эти красавцы служат и занимают высокие должности: общественность задушит меня, – старик отпил воды из стакана и обратил внимание на вид за окном. – Ничего, к сожалению, не ускользает от этой общественности. - Скажи, послали ли за вином? - Не обессудь спуститься на кухню, капитан, и справиться самостоятельно, – улыбаясь, проговорил отец. Мортэуса забавляло приподнятое настроение Лурка, и он, не рассуждая, тотчас же поднялся и последовал совету. Из коридора в коридор носились слуги с чистыми простынями, высокими подушками, синими покрывалами с вышитыми серебряными нитями узорами; они почти не обращали внимания на молодого господина, пробегая мимо него. Дверь в кухни была открыта, оттуда выбегали помощники, раскрасневшиеся девушки, стоя у котлов и жарких печей, беспрестанно вытирали руки и помешивали бурлящие блюда, широкая кухарка кричала и, обжигая пальцы и губы, пробовала готовность. - Дядя! – выкрикнул юноша, увидев в проходе переговаривающегося с конюхом Крёста. Тот, бросив раздражённый взгляд на племянника, монотонно объяснял мужчине, куда и как расставлять приезжие кареты, приказывал очистить старые стойла и подновить крышу конюшни. Мортэус, стоя рядом, глядя на дядю и конюха, чувствовал себя надоедливым ребёнком, который мешался двум занятым взрослым. Наконец мужчина откланялся и поспешно удалился, не желая ни получать новых распоряжений, ни слышать о старых. Блеснув сединой длинных волос, Крёст обернулся к юноше и, вложив монокль, крепко сжал трость. - Не могу не извиниться, что заставил ждать Вашу светлость, – сухой голос словно хлестал Мортэуса по лицу, – но даже у простых смертных, коим является Ваш покорный слуга, – дядя быстро, будто и вовсе не совершал движений, кивнул и, уставившись на племянника, продолжил, – существуют свои неотложные дела. Ещё в самом начале службы в качестве офицера юношу не раз вызывали к генералу, который методично, услаждая лестными и разя разгромными словами, вдалбливал, что непорядочно относиться к солдатам, как к товарищам, случайно найденным в соседней таверне. Молодой, чувствующий только силу долга и необходимость в победе, он слушал брошенные в его сторону обвинения и укоры, не понимал их природу, а потому продолжал действовать, как велит сердце. Сейчас же дядя беспочвенно взъелся, высокопарно бросаясь гордыми и холодными словами, и Мортэус снова не понимал ни причину, ни цель нападок. - Не могу не напомнить Вашей светлости, – дядя сделал шаг к юноше, ещё выше подняв голову, – что пора оставить детские забавы, баловство и капризы. Ни в единой мысли не представляется мне, чтобы войсками нашей армии руководил такой ветреный и слабовольный человек. Крёст, завершив изливать яд на сердце юноши, отправился в кухни. Ледяной, обиженный цокот раздавался в холле и повисал под потолком с ангелами и бестелесными духами. Племянник, словно застывшая статуя, смотрел на мраморные ступени, накрытые поблёклым старым ковром, некогда использовавшимся в дни перед праздниками. - Господин, – полушёпотом обратилась к Мортэусу старая нянька, боящаяся вдохнуть. - Я хотел поинтересоваться, послали ли за вином. - Домашнее вино готово, и послали к пивоварне, – дрожащий голос пробился слезами. Нянька горячо обняла юношу, повиснув на шее. Лёгкий запах мыла и старческого тела на секунду окунули Мортэуса в детство, когда женщина всюду следовала за маленьким господином, утирала его измазанный в каше подбородок, рассказывала на ночь сказки о несметных сокровищах и драконах, жадно хранящих золото под брюхом. Юноша погладил старушку по спине и, удивляясь её сердечности, улыбнулся заботливому лицу. Не прекращая плакать, нянька прикрыла глаза платком и отступила от воспитанника, почти сына, попав в руки служанки. Женщины удалились, и Мортэус, растроганный слезами женщины, сам едва не плачущий, взошёл по лестнице. Юноша, остановившись у кабинета отца, некоторое время следил за витиеватым резным рисунком, переходящим в странные львиные и медвежьи головы, вороньи крылья и ящеричные хвосты. Толкнув дверь, он искусственно улыбнулся и, передав, что сказала служанка, уселся в кресло. - Я хотел предоставить свой свадебный подарок после, но, думаю, в этом нет никакой разницы, а посему, – Лурк вынул из стола пачку бумаг, обёрнутых в прочную папку с лентами, и протянул их сыну, – это принадлежит тебе. - Ох, отец, спасибо! – Мортэус обнял старика и, едва не плача, поцеловал его в висок. - Даже не взглянул! – хмыкнул мужчина. – Балбес ты всё-таки! Юноша рассмеялся от всей души, его звонкий, пусть уже и не такой детский и лёгкий, смех разнёсся по кабинету. Лурк похлопал сына по плечу и вернулся к столу, чтобы снова погрузиться в бесконечный список имён родственников и важных персон. Мортэус потянул за ленту, и белые, плотные, пахнущие чернилами бумаги своевольно выпали из папки. Там было всё: документы на имение, передающие право владения младшему ван Хельцу, подтверждающие законное и наследственное владение имуществом, описывающие принадлежащие Мортэусу территории. Он взглянул на отца, увлечённо разглядывающего бумаги, которые безмерно заполонили все ящики, весь стол и весь кабинет, и на мгновение почувствовал, как далеки они друг от друга. Лурк – человек истинно деловой, пропитанный порохом и благородством. На него можно было бы равняться, им следовало бы восхищаться, но ни того, ни другого у Мортэуса не выходило: слишком хорошо он знал отца и знал, что внешнее – лишь скорлупа, напускное и пустое. Внутри он мягок и чувствителен, как и младший сын. Наверное, поэтому он решил передать имение ему, а не Зоруку. - Что ты? – спросил Лурк, глядя поверх пенсне. – Что-нибудь не так? - Всё прекрасно, отец. - Тогда, будь добр, справься о жене: готовы ли платье, цветы, нужно ли чего. Если не хватает рук, пошли слуг. Мортэус, поклонившись, вышел из кабинета и, быстро переодевшись в прогулочный костюм, с коротким серым жилетом, подшитыми рукавами и суживающимися брюками, не мнущимися под сапогами, вбежал в конюшню. Слуга-конюх вычищал стойла и, провожая господина со двора, попросил: - Прошу, мастер, оставьте Лиландрия у ворот, когда вернётесь. Мастер Крёст ругается, что конь просто так стоит и проедает корм. - Ругается? – опешил Мортэус. – Хорошо, спасибо. Конюх поклонился и продолжил уборку, господин же ещё некоторое время следил за движениями слуги и, успокоив себя мыслью, что мужик лишь выполняет порученное, взобрался на коня. Лиландрий поскакал вниз, к городским улочкам. Добравшись до дома Эмилии, Мортэус заглянул в окна, но встретил лишь занавески, сквозь которые ничего не было видно. Оправившись, он погладил коня и шепнул: - Ну, как, ничего, да? Мягкие губы потянулись к лицу юноши, и он, засмеявшись, отстранился от Лиландрия. Три громких стука. В груди щемяще билось сердце в ожидании любимого лица. В дверном проёме показалась старушка. - Здравствуй, Мортэус, – слабо улыбнулась она, прикрывая грудь платком. - Добрый день. Я пришёл узнать, всё ли хорошо, готово ли и не нужна ли помощь. Женщина не давала ни зайти, ни заглянуть внутрь, а потому Мортэус взволнованно пытался разглядеть в щёлке хоть тонкий палец Эмилии. - Платье почти очинено, цветы непременно будут готовы ко дню. Знаю: людей будет много, все увидят нашу красавицу, но не бойся – ты не сможешь затмить её. - Никогда и не думал о таком, – Мортэус поцеловал слабую руку матери. – Сможете ли Вы быть на торжестве? - Весёлый вечер предстоит мне провести в одиночестве, а на венчанье, будь спокоен, буду стоять рядом, – она сжала его пальцы и кивнула. - Мама? – робко позвал хрустальный голос девушки. - До встречи, Мортэус. Женщина закрыла дверь, так и не позволив увидеть Эмилию. Побродив по рынку, молодой господин снова окунулся в громогласную толпу, счастливо поздравляющую со свадьбой, желающую многих благ, пылко пожимающую руки. Среди покосившихся домиков, гниющих прилавков приметились ему чистая, сверкающая вывеска и цветная дверь лавки. Прижавшись к стеклу, он увидел за высоким столом лысого мужчину в пенсне с половинчатыми стёклами, одетого неброско, но со вкусом. Тот, подписывая бумаги, вдруг поднял голову и, помахав, пригласил Мортэуса внутрь. - Здравствуйте, – мужчина учтиво поклонился и улыбнулся. – Чем могу быть полезен? - Прошу прощения, я совсем недавно вернулся в город и не помню Вашу лавку. Что Вы продаёте? Мужчина смял губы в бок, погладил лысину и, пробежав взглядом по полочкам, ответил: - Наш товар несколько специфичный, и не каждому будет по вкусу. - Пожалуйста, расскажите. Торговец вышел из-за стола и, прокашлявшись, приблизился к крайним полкам со склянками. В них закупорены жидкости разных цветов и консистенции, на некоторых висели подписи, другие же никак не помечались. - В этих маленьких бутылочках заточена огромная сила, – таинственно произнёс мужчина. – Быть может, кому-то покажется странным, но испробовавший их повышает свои способности, умственные, физические или ментальные. - Хотите сказать, что, глотнув этот напиток, один человек по силе сможет заменить целую армию? – ошеломлённо спросил юноша. – Тогда почему бы королю не воспользоваться сим изобретением? Потерев ладони, торговец уныло улыбнулся и ответил: - Всё не совсем так. Как Вы можете заметить, на полке не две баночки, а две сотни, различных по цвету, по запаху – если откупорить – даже по вкусу, – действие их будет различно. Например, – мужчина, опустив голову и глядя поверх пенсне, пробежал по надписям на склянках и взял в руки тёмно-синюю жидкость, – эта малютка будет поддерживать жизненные силы в течение долгого времени, и Вы не умрёте, даже если чрезвычайно голодны, замёрзли, пролили кровь на поле боя. Или вот эта, – ровные ногти коснулись бутылочки с бледно-зеленым отваром, – подарит выпившему несметную силу, длиться которая будет недолго, но возможно выступить против целой армии и в одиночку. Мортэус хмыкнул. Смешными казались рассуждения местного торговца, далёкого от войны и её лишений, наверняка ни разу не встречавшего искалеченного до неузнаваемости воина, желающего только одного – смерти. - Но, если выпить эти эликсиры вместе, – продолжал мужчина, – то человек не получит ни одно из их замечательных качеств, а тут же скончается. - Почему? Ох, они же так замечательны! – иронично воскликнул юноша и покраснел. - Именно! – торговец отодвинулся от полочек со склянками и подошёл к стеллажам, заполненным книгами, толстыми и сверхтоненькими. – В этом и заключается слабое место алхимии: мы не всегда точно знаем, почему этот элексир работает так, но в соединении с противоположным ему по свойствам дарует иные качества. Путём проб и ошибок достигается совершенство. И эти ошибки, и будущее совершенство, которое мы так отчаянно ищем, – мужчина горько вздохнул, глядя на книги, – содержатся здесь. Сложнопроизносимые имена красовались на корочках книг: некоторые блестели золотом, другие – серебром, третьи вовсе едва-едва виднелись. - Что такое «алхимия»? – с опаской спросил Мортэус, разглядывая книги. Торговец рассмеялся от всей души. Он снял пенсне и, вытерев платком взмокшее лицо и шею, вернул сверкнувшие стёкла на место. - Признаться, я думал, Вы пришли, чтобы лишить меня торгового места. А Вы лишь один из непросвещённых. - Простите, нет. - Алхимия – это учение, великое знание и сама жизнь. Но, к сожалению, власти не считают её настолько уж важной и гонят, гонят взашей всех, кто хоть каплю причастен к этой замечательной науке, – мужчина указал на уходящие к потолку книги. – Эти люди, как Вы могли заметить, не местные, но большинство имён – псевдонимы: приходится скрываться, прятаться и делать вид, что никогда и не слышал о такой вещи как «алхимия». - Почему Вы мне это рассказываете: вдруг я пойду и сдам Вас? - Вы не сделаете этого, господин ван Хельц, – равнодушно произнёс торговец и вернулся за прилавок, – потому что заинтересовались алхимией, как и Ваша матушка. Это ведь она пригласила меня сюда. Удивлению юноши не было предела. Он оглянул лавку: многочисленные склянки, свёрнутые в рулоны бумаги, перетянутые лентами, камни разнообразных пород и цветов, блестящие инструменты, вытянутые, крохотные, тихо-тихо позвякивающие, хранящие мудрость книги, одежды из плотных тканей, зеркала и стёкла, шары с переливающимися звёздами, картины людей и мифических существ. Ему представилась мать, входящая в лавку, рассматривающая предметы, рассуждающая с торговцем о пользе алхимии и делящаяся собственными наблюдениями. Как это странно и больно – узнавать о родных невообразимые факты после их смерти. Словно ты никогда и не знал этого человека, будто он лишь притворялся твоим родственником, а был далеко-далеко от тебя. - Это правда? - Мне нет причины лгать Вам, господин, – торговец склонил голову. – Если Вам понадобятся сведения о матушке, я готов предоставить их сию же минуту. Мортэус хлопал глазами, не понимая, как он оказался здесь и почему его снова заставляют чувствовать себя виноватым. Менее, чем через неделю свадьба, веселье и долгожданное счастье, а ему бросают прошлое в лицо и злобно разрывают сердце на части. Не знать – полбеды, не знать и узнавать – беда серьёзная. Торговец поклонился и вышел в другую комнату. Мортэус приблизился к скляночкам и взял одну из них в руку; светлая, жемчужная, едва не прозрачная вода булькала внутри. «Vita», – гласила надпись на баночке, но ничего не означала для юноши. Положив на стол пачку бумаг, мужчина заметил печального господина, будто расспрашивающего элексир о матери. - Ах, vita… – вздохнул торговец, подойдя ближе. – Чего не сделаешь, чтобы продлить жизнь! Нет, – поспешно добавил он, увидев удивлённый взгляд юноши, – это не зелье бессмертия, к сожалению. Алхимия много веков бьётся над преодолением главного человеческого недуга – смерти. Даже Ваша матушка пыталась, но это, как видите, ей не удалось. Мужчина забрал у Мортэуса элексир и вернул его на полку. - Не думаю, что найдёте эти записи любопытными, но вдруг и Вы загоритесь алхимией, прочитав их. Возьмите, – он протянул бумаги. – Только верните перед отъездом. Юноша поклонился, принимая исписанные листы, ещё раз бросил восхищённо-грустный взгляд на заполненные алхимическими предметами полки и покинул лавку. Дома суетились слуги, бегали из стороны в сторону, шурша юбками и шлёпая туфлями, кухарка гаркала на нерасторопных поваров, Крёст, опираясь на золотую трость, раздавал указания и важно поблёскивал моноклем. Расставлялись искусственные цветы, сделанные сухими руками матери Эмилии, в горшочках, вазах, пришпиливались на шторы, обвивались вокруг перил, спинок стульев, люстр. Сверху Лурк посылал слуг справиться о здоровье богатейших этого города или отсылал гонцов с новыми приглашениями. Но никто, казалось, не замечал Мортэуса, задумчивого, отстранённого и будто забывшего о предстоящей свадьбе. Он свалился на кровать, содрав жилет и зашвырнув на зеркало фуражку. Полежав с минуту, встал, снял сапоги, прошёлся по комнате и, стараясь не смотреть на стопку бумаг, уставился в ворох одежды. Ровно простроченный, выглаженный, отделанный синим бархатом, с красной бутоньеркой, с серебряным гербом под ней, свадебный костюм висел с краю в ожидании заветного момента. Он коснулся ткани и, сдвинув брови, закрыл шкаф. Упав в кресло, схватил первый листок и с ужасом распознал беглый почерк матери. Неровные строчки обегали набросок камня, подписанного как философский. Разобрать что-либо из-за торопливости было невозможно: только мать могла бы теперь прочитать написанное. На других листах, жёлтых, в пятнах, местами обгорелых, обозначались рецепты элексиров, действие некоторых металлов и месторождение растений, необходимых для зелий. Кое-где красовались подробные рисунки неописуемых существ, быстро сделанные наброски растений; временами рисунки было вовсе не разобрать: текст ложился прямо на них, не замечая границ. Перебирая страницы за страницами, Мортэус натыкался на записи лечения детского насморка или горячки и спрашивал себя, прибегала ли мама к инструкциям и рецептам. Чувствуя усталость в плечах и глазах, он ходил по комнате, бросая вопросительные взгляды на стол, потонувший в бумагах. После возвращался и с новой волной жадности вглядывался в строчки, пытаясь понять, что за человек была его мать, почему она так интересовалась алхимией. Но записи молчали и показывали лишь то, что хотела их хозяйка. Разбитый, полный сомнений и вопросов, юноша уснул под утро, когда слуга принёс чистое бельё и воду. Весь дом, как огромный муравейник, был полон жизни и проблем, но его, Мортэуса, никто не трогал, и редко имя его соскальзывало с губ шаловливых служанок.