Белый китель, белое платье

Спокойный топот коня возвестил о приезде молодых. Широкие двери распахнулись, и во двор высыпали слуги, специально убранные и прилизанные к празднованию. Они выстроились в два ряда, стараясь глядеть поверх всех голов. За ними стучал Лурк и шуршали пышными юбками и хвостами пиджаков гости, с невысказанным возмущением и нескрываемым любопытством на лицах, с холодными взглядами, направленными в сторону прибывших. Мортэус, поддерживая девушку за талию, помог ей спуститься. Их белоснежные одежды непривычно и несколько чуждо сверкали в лучах опускающегося за горы солнца. Его широкая ладонь держала её крохотную, дрожащую. Влажными, горящими счастьем глазами Эмилия взглянула на юношу и приободряюще улыбнулась. Он не мог не ответить ей улыбкой и крепче сжал тонкие пальцы. Поднявшись на крыльцо, они поклонились Лурку, нетерпеливо перебирающему в руках трость и сурово сжавшему губы. Встретившись с сыном взглядами, он слегка успокоился и, вздохнув, проговорил: - Приветствую новую семью и с радостью приглашаю её в свой новый дом! Гости из вежливости зааплодировали, продолжая раздражённо и безразлично смотреть на молодых. Лурк не придал значения жидким хлопкам и, хлопнув юношу по плечу, вошёл в растворённые двери. Процессия последовала за ним и заняла просторный холл, библиотеку и главный зал. Отец спешно покинул гостей, исчезнув за дверью, ведущей к комнатам на втором этаже. Зорук поддерживал пустой разговор с братьями Тольц, начавшийся, видимо, ещё задолго до обеда. Старший краснел и, потирая шею промокшим насквозь платком, отвечал коротко и путано. Средний и младший пытались прийти ему на помощь, но тот лишь бросал на них ядовитые взгляды, и они ретировались в библиотеку. Блестя моноклем, Крёст увлечённо заговаривал Луизу, жадно вглядывающуюся в его старческое лицо и тщательно старающуюся скрыть своё увлечение беседой. В стороне, около принесённых из закромов стульев, шептались богатейшие люди их маленького города, торговцы и фермеры; они пытались не обращать на остальных внимания, но то и дело их взгляды падали то на молодых, то на пыхтящего Тольца с Зоруком, то на мечущихся туда-сюда слуг. - Милая, прости за испорченный день, – прошептал Мортэус, уводя Эмилию подальше от лишних ушей, – и, возможно, за испорченную жизнь. - Перестань, Мортэус, – нетерпеливо сказала она, погладив его по предплечью. – Наконец сбылась моя мечта стать твоей, и я нисколько не жалею, что всё случается так, как случается. Пусть им, – она равнодушно кивнула в сторону холла, – необходимо, чтобы мы стояли в церкви, но я согласна с тобой: Бог везде. И если нам суждено быть вместе, то мы будем, что бы ни случилось! Обрадованный её словами, он принялся целовать нежные руки. Лёгкость поселилась в душе его, и теперь он был совершенно спокоен за их любовь, семью и будущее. - Мне не хватает слов, чтобы выразить, что вот здесь, – он приложил её ладони к своей груди. - Иногда слова бывают чересчур излишни. Эмилия улыбнулась и едва-едва коснулась губами его щеки. Из холла послышались громкий грудной голос, шорканье и шорохи, тонкие смешки и спешные постукивания. Мортэус, выглянув из-за угла, увидел пространную женскую фигуру, возвышающуюся над всеми, беспрестанно движущуюся и голосящую, как труба. - …Интересное же у вас обращение к гостям! Примите и, уж пожалуйста, уважьте, – она сбросила с себя накидку и небрежно швырнула её служанке. – Ах, дорогой вы мой господин ван Хельц, как я рада видеть вас! – её пухлые пальцы потянулись за поцелуем и, тотчас получив желанное, исчезли в складках широкого платья. Крёст удивлённо сверкнул золотом трости и поспешил скрыться за спинами братьев Тольц. – Здравствуйте, здравствуйте! Ох, благодарю! – лепетала она своим громовым голосом, переходя от одного мужчины к другому. Женщина заняла так много места, что на трёх худеньких девушек, смотрящих на неё из-за спин, никто не обращал внимания. Они осторожно разделись и передали накидки слугам. - А вот и дочери мои, красавицы, умницы, жеманницы! – воскликнула необъятная гостья, закончив принимать поцелуи, и вытащила девушек в центр образовавшегося кружка. – Эльза, Эльма и Эльга. Жалуйте, но не жалуйтесь! Она к каждому подводила девушек, улыбаясь и громогласно хохоча, следила, чтобы поцелуй мужских губ и чистых девичьих пальцев был недолгим, едва-едва ощутимым. - Кто это? – шепотом спросила Эмилия, опираясь на плечо юноши. - Троюродная тётка Сталья фон Бюр с дочерьми. Мы её зовём «бабка Сталья», – хмыкнул он, разглядывая красные щёки дальней родственницы. - Почему «бабка»? Не выглядит она старой. - Внешне – да, но внутри – самая что ни на есть бабка. Она выросла в строгой семье, а потому держит дочек, прислугу, да и всех, с кем общается, в жёстких рамках старого света. То ли женщина интуитивно почувствовала, то ли до её чутких ушей донеслись слова Мортэуса, она тут же свернула операцию знакомства и возгласила: - А что же не слышна музыка? Отчего на столах пусто, господа? Меньше всего – это некультурно, а больше – жестоко к гостям, господин ван Хельц! И где же виновники торжества? – разбрасывалась она вопросами. В тот же момент в зале заиграла музыка, в столовую открылись задние двери, и блюда потекли рекой. Неловко кланяясь, Лурк протянул Сталье ладонь и повёл её из холла. Всё ещё пребывающие в удивлении гости послушно двинулись за ними. Мортэус, перехватив руку девушки, последовал в распахнутые двери зала, и любопытные, уже смягчившиеся взгляды обратились на них. - Ах, мой дорогой Мортэус! – прощебетала госпожа фон Бюр, протягивая юноше пальцы. – Как ты вырос, как ты возмужал. Настоящее сокровище семьи ван Хельц! Сталья явила на лице сладчайшую улыбку и, манерно кивнув в подтверждение своих слов, обратилась к Эмилии: - Мне чрезвычайно приятно встретиться с вами, моя прекрасная невестка! - Взаимно, мадам, – девушка изящно наклонилась и, покраснев, улыбнулась. - Ох, какая вы прелесть! – едва не визжала от восторга женщина, кивая в ответ. – Но, конечно, не настолько, как мои дочери. Она одарила Мортэуса одобряющим взглядом и, разнося похвалу громовым голосом, вернулась к Лурку. Слуги разносили шипящие напитки, и гости, слегка подзабывшие дневное происшествие у церкви, делали вид, что поглощены разговорами. Хотя по залу продолжали метаться оценивающие и пытливые взгляды. Зорук, освободив братьев Тольц от своей компании, с интересом разговаривал с богатейшими людьми города, узнавая о торговых отношениях и последних новостях из мира экономики. Ежеминутно поправляя то пенсне, то фрак, Лурк старался угодить бабке Сталье, сообщая обо всём, что волновало её естество: имение, приданое, внуки, война. Её раскатистый голос дребезжал по начищенному полу, высоким тонким колоннам, в фужерах, в груди каждого гостя. Все невольно смотрели на неё, пусть и старались избегать – поднимали руку с бокалом и кивали, отворачиваясь. Перед входом в зал появился Эстарадор, в блестящих туфлях со скруглёнными носками, в солдатской форме с накрахмаленными рукавами и воротником, обшитым серебряными нитками, с крохотными круглыми запонками. Фигура его, подтянутая, гордая, пышущая счастьем и здоровьем, привлекла всеобщее внимание. По залу прошёлся шёпот. К юноше тут же подошла Луиза, мягко взяв под локоть, и повела к молодым. - Поздравляю вас, – широко улыбаясь, проговорил Эстарадор. – Я бесконечно рад за вас и вашу любовь! Мортэус сердечно сжал протянутую ладонь и хлопнул юнца по плечу. - Благодарю! Луиза сладко улыбнулась и, низко присев, поклонилась. Растерявшись, Эмилия лишь кивнула и ответила не менее приятственной улыбкой. - Откуда форма? - Третьей недели был зачислен в солдатский корпус, а форму прислали лишь намедни, – разглаживая складки на рукавах, ответил Эстарадор и взглянул на офицера сияющими глазами. - Тогда и я поздравляю тебя! - Но ведь война – это так ужасно! – вдруг вступила Луиза, бледнея. - Ваша правда, но если никто не станет заниматься ею, то Демения давным-давно была бы разделена и мы бы с вами сейчас не разговаривали, – сказал Мортэус. - Правильно, поэтому лучше вообще не враждовать. - Вражда, увы, в человеческой натуре, – подойдя к ним с бокалом в руке, сказал Зорук. – И лишь когда мы научимся контролировать эту натуру, можем наконец назвать себя совершенными существами. - Ах, как метко вы сказали! – проурчал гулкий голос бабки Стальи. - Благодарю. А пока приходится надеяться на таких молодчиков, как этот, – он улыбнулся брату, приподнимая бокал. - Я уверена: он обязательно положит конец богомерзкой войне, и всё будет, как раньше, даже лучше! – кудахтала женщина, всплёскивая руками. К собравшимся почти неслышно подошёл слуга с подносом шипящего напитка, и все, расхватав фужеры, благоговейно смотрели на Мортэуса, ожидая остроумных и важных слов. - За мир! – провозгласил он. - За мир! – повторили гости и опрокинули бокалы. Послышались вздохи и по-детски лёгкие смешки, уже вовсю поверившие в тост и прочувствовавшие его прелесть. Дверь в столовую с шумом открылась, и Лурк радостно позвал: - Прошу обедать! Сталья, подхваченная двумя братьями Тольц, помчалась впереди всех. За ними неспешно проследовала толпа гостей, шуршащая, шепчущая, жаждущая. Позади всех, тихие, молчаливые, счастливые, следовали Мортэус и Эмилия. Огромный, тянущийся из одного конца зала в другой, накрытый чистыми скатертями с вышивками по краям, стол полнился разнообразными традиционными и заграничными блюдами. У каждого гостя на расстоянии вытянутой руки стоял в маленьких блюдечках говяжий паштет, украшенный свежим укропом, намазывать его следовало на ячменно-ржаные лепёшки, особо засушенные с одной стороны и обильно посоленные с обратной. Многие предпочитали прежде всего пробовать его кончиком языка и только потом размазывать мягкую кашицу по хрустящей лепёшке. Кому-то особенно приглянулся зажаренный кабан, фаршированный яблоками и луком, экономично разделённый на четыре части и расставленный вдоль стола. Чей-то желудок удовлетворился копчёными рёбрышками, сосисками из фасоли и чеснока, котлетами на пару, прошлогодними соленьями. Увлечённо уплетающие за обе щёки гости молчали и даже вовсе забыли поздравлять молодожёнов. Они передавали друг другу специи по одному лишь только взгляду, мельком улыбались хозяину дома, как бы благодаря за прекрасные блюда. Лурк добродушно кивал и следил за лицами поедающих, не желая обнаружить там ни тени неудовольствия. Когда на тарелках оставалось ещё достаточно тёплых и сочных кушаний, но организм просил передышки, отец привстал, поднимая бокал. - Дорогие мои Мортэус и Эмилия! – начал он, прямо глядя на молодых. – Дорогие мои дети! Я несказанно рад вашему союзу и желаю многих, многих лет неразлучной счастливой жизни! Горько! Не сговариваясь, гости вскочили и, подняв бокалы над головами, крикнули: «Горько!». Напитки в мгновение ока исчезли, и улыбающиеся, раскрасневшиеся лица вернулись на места. Молодожёны, смущённые, украдкой глядящие на торжествующих, улыбались; Мортэус обнял девушку и, заглянув в её сверкающие глаза, коснулся её губ. Эмилия задрожала, крепче прижимая к себе юношу. Аплодисменты сконфузили их ещё больше, и поцелуй, нежный, трепетный, разорвался. - Ох, с такими новобрачными сама чувствую себя молодой! – заголосила бабка Сталья, хищно блестя глазами и дотрагиваясь до тонкой ножки бокала. - Не притумыфайте, – раздался шепелявый голос старшего Тольца, – фы ощчень даше молоты! На пухлых щеках женщины появился румянец, и она поспешно прикрылась сначала рукой, а после и салфеткой, тихо хихикнув по-девичьи. Дочери с нескрываемым удивлением переглянулись и поспешили уставиться в тарелки, чтобы строгая maman не успела сделать им упрёка. Многие сделали вид, что пропустили обмен любезностями, но накрепко запомнили его; другие же обменялись быстрыми многозначительными взглядами и холодными ухмылками. Лишь Крёст взирал на присутствующих с отрешённостью и болезненностью умудрённого человека. Он изредка поднимал бокал с красным вином, медленно втягивал в себя крохотные кусочки деликатесов, но молчал упорно, словно кто-то сшил его губы стежками. Глаза его, бледные, скучные, бегали от одного гостя до другого, но как только невольно он останавливался на Мортэусе или Эмилии, взгляд его каменел, мрачнел, суровел. - Брат, ты так быстро и так по-настоящему повзрослел, что кругом голова, – поднялся Зорук, начав свой тост. – И для меня, господа, который уже много лет не видел своего брата-сорванца, это стало ударом, но не по самолюбию – нет. Но по гордости! – он приподнял наполненный бокал и, улыбнувшись, обратился к Мортэусу: – Я искренне горд тобой и совершенно счастлив, если ты счастлив! Доверяй жене, ведь она знает и чувствует куда больше, чем ты. Люби жену, потому что она преумножит твою любовь и вернёт сторицей. И защищай её, как собственную жизнь, и даже больше, – Зорук слегка кивнул Эмилии. – Горько! Вспыхнувший от слов брата, Мортэус вскочил, готовый тут же ринуться в бой за честь девушки, но его остановило прикосновение, и он обратил к Эмилии лицо. Гости подхватили радостным криком «Горько!» и снова опрокинули по бокалу. Хлопков более не было, и молодые, наслаждаясь друг другом, упорхнули в свой крохотный мирок. Зардевшиеся, они сели на места и с секунду прятали глаза от окружающих. - Что ж, полно-полно! – вдруг вступил Крёст, убирая монокль в карман. – Не могу не присоединиться к уже сказанному и не добавить, – он кашлянул, перехватил трость поудобнее и, взглянув куда-то под потолок, продолжил: – День сегодняшний открывает для вас нечто новое, ещё не изведанное: новые отношения, новые обязанности, знакомства, цели, конечно же, новые эмоции. Важно не потеряться в вихре неизвестного, доверять своим чувствам и друг другу. А посему желаю крепости вашим отношениям! Он, не глядя на гостей, поднял бокал и, медленно осушив его, уселся на место. С любопытством приглашённые проследили за ним и молча выпили за молодых. Лишь кто-то с самого краю робко выкрикнул в тишину: «Горько!» – и все, будто только проснулись от глубокого сна, подхватили клич. Эмилия снова закраснелась и едва-едва коснулась Мортэуса. Удовлетворённые гости рукоплескали и, изрядно наполнившие себя, поглядывали друг на друга. Лурк, чувствуя неуверенные и культурно молчаливые взгляды, поднялся и пригласил пройти в зал. С облегчением отодвигая стулья и поправляя туалеты, гости спешно покинули столовую. Зорук, проходя мимо брата, улыбнулся и быстро, почти незаметно подмигнул ему. Молодые остались наедине за изрядно обглоданным столом. Словно вихрь, музыка вырвалась из зала и промчалась по холлу, растаяв у входа в столовую. Далёкие, чужеродные, неестественные смешки, быстрые и размеренные постукивания каблуков, задорный стеклянный звон. Мортэус коснулся нежной руки девушки и осторожно положил её на свою ладонь. Накрыв второй, он взглянул в глаза Эмилии и увидел в них доверие, безграничное, безвозмездное. - Я не… – начал он, но девушка остановила его, покачав головой и искренне улыбнувшись. - Всё замечательно. И я рада всему, пока мы вместе, – тихо, только для него, проговорила она, погладив его по щеке. - Спасибо, – шепнул юноша, закрывая глаза и стараясь запомнить, запечатлеть это ласковое, бархатное прикосновение. Раскрыв широкий веер, украшенный пышными перьями, Сталья повернула кисть и прикрыла лицо, оставляя окружающим внимательные глаза. Пары скользили по паркету, то разделяясь, то соединяясь, то меняясь партнёрами, то перемежаясь линиями; тут и там мелькали юбки, сверкали пуговицы, зажигались улыбки. Женщина смотрела вовсю за дочерьми, временами жестами показывая им, чтобы те следили за манерами и осанкой. Пару раз её взгляд сталкивался с любопытным взглядом старшего Тольца, и она незамедлительно отводила его, пряталась за спасительный веер, уходила в другой конец зала. - Молодые до невинного милы и очаровательны, – обратилась она к Лурку, ища в нём спасение от пристальных глаз Тольца. - Истину эту не скроешь, благодарю покорно, – кивнул он, сжав трость. Хозяин сидел рядом с Крёстом и, вступив в любезности со Стальей, поднялся. Он подал ей ладонь, приглашая пройтись рядовым вальсом, но она лишь мигнула и сделала вид, что не заметила предложенного. Подбирая юбки поближе к себе, она махнула ими по туфлям мужчин. - Ах, но до чего же жаль эти чудесные создания! – сделала она плаксивое лицо. – Что же будет с крошкой Эмилией, когда Мортэус – славный мальчишка! – погибнет, защищая родину? Лурк кашлянул, задохнувшись прямолинейностью женщины, и, слабо улыбнувшись, ответил: - Уверяю вас, даже если такой ничтожный шанс воплотится, то Эмилия будет под моим покровительством. - Конечно-конечно, – Сталья как-то холодно и остро взглянула на него. – И она непременно станет завидной вдовушкой с преотличным достатком, за руку которой, вернее, за её состояние будут бороться лучшие из лучших. - Развитие событий возможно и таким образом, но я считаю Эмилию своей дочерью, а потому сделаю всё, как она велит, – Лурк отвернулся, выказывая неприятие разговора. В груди предательски закололо, однако он сдержался, чтобы не скривить лицо. Захлопнув и снова раскрыв веер, женщина хищно улыбнулась. - Ах, вы очень щедры! – выдавила она сквозь зубы. - Щедрость здесь вовсе не при чём, – проговорил Лурк, поворачиваясь к ней. – Всё же главное – это человечность. - Вы чрезвычайно правы! - Не могу не поддержать брата, ведь всё, что мы делаем, исходит из сердца, – беспардонно Крёст встрял в разговор, прикладывая руку к груди. – Другое дело, насколько чисто наше сердце и насколько предано Богу. От удовольствия Сталья рассмеялась, заполнив зал трубным голосом, и убрала веер от лица. Хозяин дома с удивлением смотрел на брата, выискивая на его лице следы хитрого плана, но оно оставалось благодушным и слегка усталым. Крёст, вложив монокль, оглядел танцующие пары и продолжил: - Кажется, будто в человеке, не верующем в Него, нет никаких различий от человека, любящего Бога, но то есть истинная неправда. Душа такого человека чернеет и пятнает всё вокруг: вещи, дела, людей. - Ах, как метко вы выражаетесь! У вас это семейное, – глядела на него Сталья светящимися глазами. - Благодарю. Хотя и не всем членам семьи достаётся то, чем владеем на протяжении веков, – многозначительно произнёс он, вскидывая подбородок. Женщина безмолвно похлопала глазами и оставила его слова без внимания. Блеснув золотом монокля, Крёст бросил на брата быстрый, полный льда взгляд и удалился. Внутри Лурка поселились сомнения, вызванные двусмысленной речью, произнесённой с определённой целью, но какой – этого он не понимал, а потому слабо улыбался, пытаясь скрыть смятение. Сыграны завершающие аккорды вальса, и кавалеры повели дам до стульев. Сталья кивнула хозяину и проследовала к дочерям, чтобы как можно скорее разогнать туманные девичьи мысли. Незаметные слуги разносили подносы с бокалами, подавали веера и провожали до уборных. Ненадолго прервавшись, музыканты смачивали горло, спешно бросали в себя закуски и приступали к очередному туру. Глядя на оживлённый зал, ещё переводящий дух после танца, Лурк чувствовал себя окаченным водой, мокрым, с липкой тиной на плечах, пахнущим солью и рыбой. Гадливость не пропала и тогда, как вошли молодые. Громкие, приятственные аплодисменты раздались, когда гости заметили Мортэуса и Эмилию. Молодожёны смущённо улыбались, и казалось, они стеснялись постоянного внимания и собственной красоты. Они стали на середину зала, и Мортэус, кивнув музыкантам, стукнул пятками блестящих сапог, с чувством кивнул и протянул руку девушке. Эмилия робко улыбнулась, придерживая юбки, присела и осторожно положила ладонь на его. Зазвучала музыка. И был сделан первый шаг. Их стройные, изящные белые фигуры завораживали, заставив остановиться на полушаге, на полуслове и полуделе. Длинная, богато украшенная вышитыми от руки цветами и птицами юбка покорно скользила за хозяйкой-красавицей, изредка робко задевая сапоги юноши. Птицы взмывали к верхушкам деревьев, стволы которых подчеркивали талию девушки, и листья их, с тонкими прожилками и их разнообразными рисунками, будто тянулись к милому лицу Эмилии. Из-под коротких рукавов показывалась нежная кожа плеч и локтей. Расписанные звёздами перчатки то лежали на сильных плечах Мортэуса, то поддерживали ткань, то мельком прикрывали смущённое лицо. Волосы волнами, как водопад, струились на листья, скрывая их от любопытных глаз. Голову украшал плетённый из искусственных цветов венок. Гости неотрывно наблюдали за танцующими, некоторые забывали дышать и спохватывались, чувствуя головокружение. Они видели два прекрасных создания, подобных ангелам, и сопричастность присутствующих делала их счастливее. У кого-то показывались слёзы, чистые, душевные, трогательные; кто-то в порыве прижимался к ближайшему, но не стеснялся, а искренне улыбался мимолётному единению. Музыка возвещала о завершении, и Мортэус, вытягивая руку, покружил девушку, чтобы все-все рассмотрели его гордость, его личный алмаз. Откуда-то прозвучало восхищённое «ах!», и стихшую мелодию заглушили аплодисменты. Молодые улыбались, но не для других, а для друг друга. Юноша подхватил Эмилию на руки, вынес из зала и пошёл наверх. Гости не сразу спохватились и, высыпав за ними в холл, уже никого не застали. - Младший сын ваш – оригинал! – хохотнул кто-то. Лурк оставил реплику без внимания и зазвал всех обратно, послав слуг за новыми закусками. Мортэус, не оборачиваясь, широкими шагами шёл по коридору и, открыв дверь, внёс Эмилию в комнату. Она, зардевшаяся, робкая и едва не плачущая, смотрела на него. - Зачем же ты так? - Не страшно, – беззаботно проговорил юноша, закрывая дверь. – Мы их интересуем не больше тарелки. - По-моему, они наслаждались нашим обществом. - Нет, эти люди не умеют наслаждаться другими – только собой, – снимая фуражку и приглаживая волосы, ответил он. - Ты лучше разбираешься в этом. - Неужели ты расстроилась? - Нет, всё в порядке, – качнула головой девушка. – Мне лишь неловко так внезапно пропадать у всех на виду. - Поговорят и перебросят внимание на что-нибудь другое, – стаскивая перчатки, Мортэус взглянул в зеркало. Ему было в диковинку видеть в своей комнате любимую. Её скромная фигура чуждо смотрелась в привычной обстановке, измозолившей за столько лет глаза. Белоснежное платье будто шло вразрез с вычурными и строгими костюмами, висевшими в шкафу. И потому девушка казалась ему ещё дороже. Он подошёл к ней и взял её руки в свои. Бездонные глаза заискрились счастьем, и светлая улыбка озарила лицо. Спокойствие и счастье на секунду покрыли тревогу от предстоящей поездки, но она вернулась с удвоенной силой, сжав сердце юноши, явив на глазах мелкие слезинки. Он прижал к себе Эмилию, вдыхая тонкий травяной аромат её волос, и она ответила ему, сжав пальцами плотную ткань кителя. Словно два одиноких в своей печали дерева, они стояли посреди молчаливой комнаты и цеплялись за последние минуты, любезно дарованные судьбой. В зале продолжала громыхать музыка, и гости, элегантно кланяющиеся, перешёптывающиеся и порядком уставшие от светского этикета, но всё ещё вынужденные поддерживать его, танцевали и потягивали шипящие напитки. Внимательный глаз хозяина улавливал малейшие неудовольствия и стремился предотвратить их: серебряное пенсне мелькало тут и там. Слуги продолжали сновать туда-сюда, едва слышно подходя к гостям и поднося бокалы и закуски. Всё текло своим чередом. Чередом, не нуждающимся во внимании молодых, занятых друг другом. На шёлковые простыни, покрывающие две пары обнажённых ног, упал закатный свет. Оранжевая полоса скользнула по тканям и исчезла, увлекая за собой драгоценное время. Эмилия приоткрыла глаза и, взглянув на потемневшую комнату, вздохнула. Осторожным движением Мортэус убрал с плеча прядь светлых волос и горячими губами коснулся лба девушки. Улыбка, печальная и тревожная, промелькнула на лице. Она зажмурилась в надежде, что через несколько часов Мортэус останется с ней, никуда не уедет, не будет ранен, болен или, что страшило её больше всего, мёртв, а будет, просыпаясь по утрам, целовать и обнимать. Но ничего не менялось, только темнота всё быстрее и быстрее опускалась на комнату. И сердце так же тяжело, так же больно ныло в груди. Эмилия взглянула в лицо мужа и, пытаясь улыбнуться дрожащими губами, заплакала. Его пальцы смахнули слезинки, и он крепче прижал к себе хрупкую, погрузившуюся в себя, трясущуюся фигурку. Где-то на уровне лёгких всё сдавило и мешало свободно вдыхать и выдыхать, тугой комок, закованный рёбрами, становился крупнее, и грани его, заточившееся, ледяные, будто впивались в плоть изнутри. Они ничего так не хотели, как умереть здесь и сейчас, вместе, чувствуя тепло друг друга и понимая рвущую их изнутри боль.