Дикая охота. Руины рассвета

Дорога, упрятанная среди перевалов и периодически терявшаяся из виду, вильнула влево. В лицо ударил резкий порыв ветра, и Ати нагнула голову ниже, часто смаргивая: вокруг на склонах лежал снег, а потому глаза и без того слезились. День был солнечный, но ветреный - благо что уже вечерело, и скоро должны были объявить привал. За сегодня они прошли довольно большой участок пути, и усталость давала о себе знать еще часа три назад. Поэтому больше всего на свете Ати хотелось поскорее сбросить с себя намявший плечи вещмешок, съесть свою порцию походной каши и упасть замертво, завернувшись в одеяла в общей палатке молодых Птиц. Одно дело – тренироваться в замке, по большому счету имея возможность в любой момент отдохнуть. Совсем другое – тащиться через горные хребты, изнемогая от усталости каждый день и практически не восстанавливаясь. Поднимались они еще до рассвета, трогались с места – когда небо только-только начинало светлеть. Ати уже познала прелесть дежурств в лагере, уже стояла в дозоре ночью, проспав за целые сутки только три часа, и утомление с каждым днем становилось все более явным. А о хоть сколько-то хорошем или хотя бы умиротворенном настроении и говорить не приходилось. Гильдия опустела, как и Птичий Городок: обоз сформировали из всего, что можно было увезти с собой – и что могло пригодиться. Теперь подвода тащилась по дороге длинной вереницей; перед ней и позади нее шли ведьмы, обеспечивая защиту, оставшиеся в Келерии Птицы и все, кто находился в замке, поддерживая его жизнь, рассредоточились по дороге вдоль идущей на северо-восток колонны. Каждый день небольшие отряды уходили в окрестные горы, разведывая местность; Ати тоже уже ходила – вместе с четырьмя взрослыми Птицами, две из которых были ведьмами. Она в принципе трудилась наравне со всеми остальными: дежурила, помогала на полевых кухнях, выполняла работы в лагере, ходила в разведку… Она была такой же, как все остальные, не лучше и не хуже, и пусть некоторые старшие Птицы и ремесленницы из Птичьего Городка порой смотрели на нее странно, словно бы осуждая ее или жалея – Ати все равно теперь занимала иное положение. И это, наверное, должно было ее радовать. Вот только – не радовало совсем. После того, как Бовин, Филисс и Ати были представлены Гильдии, птенцов услали в Тавранию. Их переход сделали максимально безопасным – Улака вместе с несколькими ведьмами открыла для них Врата, а другие обитательницы Вороньего Гнезда перевели их. Ати присутствовала при этом, а потому очень хорошо помнила взгляд Цейры, стоявшей прямо напротив нее и ожидавшей своей очереди. Бывшая подруга почти и не мигала, застыв перед ней истуканом, и выражение ее лица Ати не могла прочесть. Ей казалось, что она видит и сожаление, и какой-то страх, природы которого не знала, и необъяснимую злость, и грусть, и вину… Тогда это не имело значения, потому что Ати ощущала тупую усталость после разговора с госпожой Лорелей и не была способна размышлять еще и об этом. Чуть позднее пришло какое-то новое чувство странного удовлетворения, и его даже можно было назвать приятным – однако долго ощущение не длилось. Очень скоро ее целиком захватила обыкновенная рутина, и Ати, прозванная Горлицей, погрузилась в нее, сдаваясь ей на милость и больше ничего не испытывая. Обоз ведьмы переместить не могли, а потому его приходилось вести по земле. Не все Птицы выйдут на поля сражений: кто-то должен был защищать занимавшихся ремеслом женщин и птенцов. По сути, им, только прошедшим Посвящение и заслужившим имена, досталась самая легкая работа – но это и не удивляло: никто бы в здравом уме не отправил их троих в самый эпицентр бури. Дел хватало и на периферии, и Ати, даже несмотря на ставшую ее постоянной спутницей усталость, была рада, что их не швырнули сразу на фронт. Она не знала, могла ли Лорелей так поступить. Да, Старшая Птица всей Гильдии берегла своих юных подопечных как зеницу ока, однако Ати уже поняла, что это относилось к птенцам. А вот к дерзнувшим доказывать свое право на Крылья было уже совсем другое отношение. И значения не имело, сколько лет этим дерзнувшим: пятнадцать, двадцать, двадцать пять… Зацепившись за мысль, Ати вывернула голову, высматривая среди повозок и телег одну. Она ехала особняком от других, окруженная караулом, который никого не подпускал к повозке ближе чем на три сажени; тянули ее мохноногие крупные лошади. Когда объявляли привал, лошадей распрягали, а невозмутимые Птицы – каждый раз разные – быстро ставили шатер для госпожи Лорелей. Она-то и ехала в повозке, и пока еще Ати ни разу не удалось увидеть ее. Лишь однажды она краем глаза наблюдала, как фигура, закутанная в темный бесформенный плащ, в окружении охраны идет к шатру, и больше ничего рассмотреть не получилось. Пищу ей носили прямо в шатер: одна из караульных Птиц, поужинав у какого-нибудь из общих костров, брала с собой миску для Лорелей и горячее питье. Ати каждый раз провожала их глазами, испытывая смутное желание пойти следом и попытаться поговорить со Старшей – еще раз. Да, все уже было сказано и после драки кулаками не размахивали, но ей обещали беседу с Лорелей после Посвящения. С самой Лорелей, а не ее тенью. И, возможно, она бы даже попробовала сунуться к шатру. Возможно, у нее бы хватило наглости и отчаяния требовать новой встречи: настоящей, лицом к лицу, честной… Она думала об этом как-то вечером, наблюдая, как очередная охранница – Ати вспомнила ее, то была та самая неприятная женщина, с которой она говорила за несколько часов до Посвящения – быстро, не обращая ни на кого внимания, ела, устроившись у их костра. После того, как миска опустела, Птица взяла чистую, наполнила ее похлебкой из общего котла – и вдруг подняла взгляд исподлобья на Ати. Девушка от неожиданности вздрогнула: пронзительный рыжий взгляд дружелюбным не был, а еще в нем читалась жесткая насмешка, точно такая же, как в день первой их встречи. Когда тавранка ушла, Ати испытала облегчение, а еще – стыд и злость на саму себя: уж наверное, в глазах всех этих женщин она выглядела выскочкой, слишком много о себе думающей. Стоило признать, что Лорелей вряд ли снизойдет до нее, если и Птицы, отдавшие Гильдии годы служения, и ремесленницы, и ведьмы не могли даже приблизиться к ее шатру. Должно было произойти что-то из ряда вон, чтобы кого-то допустили к Неясыти. И Ати явно не была тем, что из ряда вон. То как раз была ночь ее дежурства, и изредка она еще посматривала на шатер, у входа в который, замерев истуканами, стояли две охранницы: та тавранка и еще какая-то женщина, незнакомая Ати. А потом пришла ее смена, и она, устроившись в общей казарменной палатке, просто отключилась, усталая и расстроенная, а чем – сама Ати понятия не имела и разбираться не хотела. Да, Лорелей была с ними – как и многие другие. В одной из повозок ехала Пишущая Тайиль, окруженная своими драгоценными архивами, и это хоть немного, но согревало сердце Ати. Мягкая и деликатная женщина почти не показывалась: кажется, ее болезнь снова давала о себе знать сильнее, чем прежде, и это беспокоило. Пару раз улучив момент, Ати даже совалась к ней, но обнаружилось, что в одной повозке с Тайиль ехала Гаэра-Ворона, которая довольно быстро дала понять девушке, что праздношатания не приветствуются, раз уж она возомнила себя «взрослой Птицей». Все вернулось на круги своя: Ати больше не видела ни тени того трепета, благоговения и страха, что искажали лицо Вороны, когда она подносила саму себя Хартанэ. Ничто больше не напоминало о том, что в Гильдии произошло что-то необыкновенное в тот вечер – а может, ночь, она не помнила. Скорее всего, по прибытии в Тавранию ее вновь ждали долгие часы наедине со старой ведьмой, и изменившийся статус никак не повлияет на отношение Гаэры к своей подопечной. Ати уже смирилась с этим, хоть и каждый раз, наблюдая, как Ворона выбирается из повозки и бредет к одному из костров, чтобы взять еды себе и Тайиль, она испытывала желание деться куда-нибудь подальше, лишь бы не иметь удовольствия вновь проводить время со старухой. С другой стороны, она надеялась, что ей удастся напроситься в охранницы к Тайиль. Если бы так получилось, было бы хорошо: той, судя по всему, потребуется помощь, когда они прибудут в свое временное пристанище. Да, охранницы полагались ведьмам, но здесь ситуация была не рядовой – и, наверное, она могла рассчитывать на одобрение… Тайиль все же однажды выбралась из повозки – как-то на закате. Ати как раз волокла мешок с овсом к полевой коновязи, и сердце ее радостно встрепенулось, когда она заслышала мягкий голос Пишущей, что-то отвечавшей брюзжавшей Вороне, совсем рядом. Позабыв о мешке и заодно о том, что после этого ей еще нужно было почистить лошадей, Ати буквально подлетела к повозке, подставляя руку Тайиль. Женщина, не сразу сообразив, что происходит, удивленно сморгнула – а затем улыбнулась ей, слабо, но так тепло, что девушка почти мгновенно отогрелась. - Рада видеть тебя, Ати! – поприветствовала ее Тайиль, вокруг глаз которой лучиками собрались добрые морщинки. Ати ощутила, как защемило в груди: Пишущая выглядела совсем истончившейся. Она была сильно бледна, тени под глазами стали темнее, а каштановые волнистые волосы, достававшие до плеч, словно потускнели. Впрочем, голубые ее глаза оставались ясными и чистыми, как речная вода, и в голосе ее Ати почудилась сила и гордость, когда женщина продолжила. – Я не успела поздравить тебя с Крыльями – но могу сказать, что твой Танец был необыкновенным! - Ты видела, Пишущая? – Ати не успела остановиться, а потому мысленно укорила себя за глупость: ну конечно, Тайиль видела – она же присутствовала на Посвящении. Она уже и забыла о том, словно все случилось в прошлой жизни и не с ней. Пишущая серьезно кивнула: - Да. Я присутствовала на церемонии. И горжусь тобой. Я уже внесла подробности твоего Посвящения в книгу – и могу с уверенностью говорить о том, что ты – одна из самых необыкновенных Птиц Келерии. - Спасибо, Пишущая, - Ати неловко повела плечами, чувствуя, как щеки начинают краснеть. Ее редко хвалили, да и если такое случалось, похвалы были скупыми. Тайиль тоже не сказала много, однако того, как именно она это сказала, было достаточно. Спохватившись, она поспешно предложила. – Провести тебя к костру? - Нет-нет, не беспокойся: я вышла подышать. У меня не так много сил, к сожалению, - уголок ее рта дернулся в грустной усмешке. Ати не знала, как ее поддержать и что сказать, но Пишущая сама сменила тему, разглядывая ее с мягким интересом. – Ты уже решила вопрос с распределением? Когда мы разместимся, работа вновь продолжится. Вы можете выбирать вид деятельности – и я буду рада видеть тебя в хранилищах. - А я буду рада помогать тебе, Пишущая, - с готовностью отозвалась Ати. Помявшись немного, она осторожно добавила. – Я могла бы состоять при тебе защитницей, если это… - Ати, прозванная Горлицей, я смотрю, у тебя нет работы? – голос Гаэры резанул по ушам, и Ати почти окаменела. Ведьма выглядывала из повозки, и колючие черные глаза неприязненно оглядывали девушку. – Кто у тебя в отряде Старшая? Я передам ей, что у тебя полно времени на то, чтобы лясы точить, а вот дело делать – не выходит как-то. Уверена, она что-нибудь придумает. Тайиль, - в голосе Вороны послышалась угроза, - Хватит прохлаждаться. Иначе я решу, что ты совсем не ценишь мой труд и уважения к нему ни капли не имеешь. Тайиль одарила Ати еще одним мягким взглядом – и вновь забралась в повозку, не прекословя Вороне. Девушка же тоже поспешила скрыться с глаз долой, пока Гаэра не обратила на нее внимания снова. Однако мысль о том, что ее служение может проходить подле Тайиль, как-то успокаивала и придавала сил. Эта женщина видела в ней человека, по сути – просто молодую совсем девушку, а не очередное Птичье имя. Она была доброй, и сердце ее не очерствело от всего того количества точно таких же девочек, судьбой вовсе не обласканных. А Ати очень нуждалась в ласке и мягкости, в понимании и тепле… И пусть она сама же сделала все для того, чтобы больше не иметь права на такую роскошь – ей хотелось еще немного, еще совсем недолго испытать это, прежде чем обыденность Птичьей жизни не поглотит ее целиком. Довольно скоро, впрочем, краски ее надежд слегка поблекли. Тайиль не показывалась больше, дорога все так же тянулась, они много трудились. Ати уставала: кроме работ на стоянках ей приходилось тратить силы на тренировки, которые теперь стали жестче. Их устраивали для молодых Птиц по вечерам перед ужином, и плюс от этого был лишь один: как только голова касалась старой подушки, Ати просто проваливалась в сон, и времени на размышления о себе, собственном Даре и жестоком чувстве юмора Хартанэ у нее не оставалось. Видения пока не приходили к ней, и это могло бы быть поводом для радости… Но в самой себе она ощущала Дар, будто бы свернувшуюся в тугое кольцо змею, готовую в любой момент ударить, и ожидание того было почти невыносимым. Во всяком случае, силы оно отнимало едва ли не с той же жадностью, что дежурства, труд и тренировки, вместе взятые. И, конечно же, такой режим удручал только ее. Остальных все устраивало. В общей палатке – Птицы называли ее казарменной – они спали вшестером: Ати, Бовин, Филисс и еще три молодые Птицы, прошедшие Посвящение в прошлом году. Старшая из них отжила двадцать три зимы, и на Ати она смотрела, как казалось девушке, с ни чем не прикрытым пренебрежением. К остальным Навьяла – так ее звали – относилась иначе: с Бовин она моментально поладила, Филисс же, кажется, заинтересовала ее в куда более широком смысле; во всяком случае, Ати, оказываясь случайной свидетельницей их разговоров, щедро пересыпанных шутками и каким-то особым, словно специальным тоном, ощущала себя неуютно. Ей это все не нравилось, но ее отношения никто и не спрашивал, а потому она упорно прятала глаза, если замечала вдруг, что Навьяла смотрит на Филисс. Тренировались они вместе – старшие Птицы учили и их троицу, и Навьялу, и еще двоих: Иллэлин и Тельфу. Им тоже было немного больше двадцати, и на них косо никто не глядел. Все досталось Ати. С другой стороны, стоило сказать, что в целом к подобравшейся компании она привыкла довольно быстро. Перед сном они не особенно болтали, утомившись за день, потому времени для праздных разговоров было мало – что вполне устраивало Ати. О новых знакомых она знала не так уж много: Навьяла оказалась ее землячкой, родившейся и росшей где-то в провинции Маадар в Эллоине. Глядела она всегда слегка надменно, и теперь, пообщавшись с Бовин, Ати видела разницу между надменностью и внутренним достоинством. Навьяла обладала первым, Бовин – последним. К счастью, молодая Птица – ее прозвали Кречетом – практически не обращала внимания на Ати, изредка заводила с ней беседы, а потому неприязнь девушки к ней не росла. Она была высокой и хорошо развитой, коротко стригла темные с легкой золотинкой волосы, любила командовать – потому что, как говорили, подавала хорошие надежды. А Ати для нее совершенно точно была каким-то диковинным и глуповатым зверьком, к которому не стоило относиться серьезно; во всяком случае, в моменты, когда серый взгляд Навьялы обращался к ней, в нем не было ничего, кроме слабой-слабой тени насмешки. Иллэлин была наполовину эльфийкой, и эльфийские черты в ней странным образом сочетались с человеческим нравом. Она быстро вспыхивала, но легко отходила, любила посмеяться, говорила очень много, громко и энергично, активно жестикулировала. В разведотряды ее никогда не брали, потому что Иллэлин не умела долго хранить молчание, даже если это было необходимо; зато болтовня помогала ей отвлекать раненых в Лекарском Зале, где она и трудилась, и те смеялись вместе с ней и шли на поправку быстрее, как-то забывая о собственных ранах. Ати вспомнила ее, когда их распределяли: Иллэлин немного ухаживала и за ней, так что ее присутствие в каком-то смысле обрадовало. С другой стороны, находясь с ней рядом долгое время, Ати начинала уставать: слишком много шума она создавала. Назвать ее красивой при всем желании было трудно: от отца-человека ей досталась почти квадратная челюсть, в сочетании с высоким лбом и тонким носом выглядевшая еще более тяжелой, и жесткие светлые волосы, торчащие во все стороны нечесаной куделью; именно поэтому косы Иллэлин почти никогда не расплетала. А из-за того, что девушка постоянно щурилась, морщилась, удивленно вскидывала брови и в принципе за собственной мимикой не следила, на коже ее, несмотря на молодость, были видны морщины. Впрочем, едва ли это смущало ее: Иллэлин, прозванная Сойкой, в первый же вечер у костра, когда речь зашла об именах, заявила: - На месте Гаэры, я назвала бы себя Сычом. Вернее, Слетком Сыча. - Почему? – недоуменно спросила Филисс. Иллэлин выразительно приподняла брови, округлив темно-зеленые, моховые глаза: - Внимательно на меня посмотри. Сойки так не выглядят. Я гораздо больше похожа на Слетка Сыча. И сама же рассмеялась вместе с остальными. И спорить с ней никто не стал. Только Ати неловко молчала, не понимая, шутит Иллэлин – или серьезно так думает. Из всех молодых Птиц больше всех ей нравилась Тельфа. Спокойная, рассудительная, она не особенно стремилась поддерживать разговор – но от нее неизменно шло ощущение какой-то надежности. Она тоже была высокой – но при этом крепко сбитой, какой-то мощной, и рядом с ней Ати чувствовала себя хилым деревцем у корней вековечного дуба. Тельфа немного говорила о себе: только с усмешкой сказала, что ее можно назвать дочкой пирата. Если Ати поняла верно, родом она была с юга Тиннереда. Смуглая кожа странно сочеталась с волосами цвета спелой пшеницы, собранными на затылке в короткий хвост, а внимательные темные глаза подолгу задерживались на собеседнике, словно Тельфа умела видеть что-то, что таилось за словами – или за самой человеческой кожей. Никакого пренебрежения по отношению к себе Ати в ее глазах не увидела: молодая Птица приняла ее спокойно, приветствовала как равную себе – и у нее не завелось привычки словно бы ненароком обращать внимание на возраст Ати, как постоянно невзначай делала Навьяла, как и на то, что Птицей она стала, не пройдя полную подготовку. И за это девушка была очень благодарна Тельфе. В общем-то, даже несмотря на то, что они спали бок о бок и ели у одного костра, попыток сблизиться с новым поколением Птиц старшие девушки не предпринимали – все держали себя ровно, но на некой дистанции. Только Навьяла вела понятную им с Филисс игру, которая вряд ли имела что-то общее с приятельскими отношениями или дружбой. Такое поведение ужасно раздражало Ати, но поскольку никто ее мнения не спрашивал, приходилось держать его при себе. А даже если бы кто и спросил – она бы не стала ничего говорить, ведь это все ее не касалось. Да, ей было неуютно наблюдать чужие взгляды, слушать чужие колкости, за которыми всегда пряталась густая, тяжелая сила; Ати ощущала ее, но ее природа казалась совсем чужой, далекой, незнакомой… Иллэлин шутила на эту тему, часто подтрунивая над Навьялой, Тельфа только сдержано улыбалась – а иногда и посмеивалась открыто, что в голове Ати не вязалось с ее образом. Филисс огрызалась – но делала это как-то… странно. Ати не могла объяснить себе, в чем именно была эта странность; разве что ей казалось, что молодой Птице это нравится. И им всем – это все легко. Одной Ати, как и всегда, легко не было. Но оказываться в меньшинстве она почти привыкла. И, может быть, поделиться своими переживаниями и чувствами по такому непривычно откровенному поводу она могла бы с Бовин, потому что Бовин из всех этих Птиц стала ей ближе всех. Однако в первый же день их пути место имела ситуация, смутившая Ати – потому что из этой ситуации выходило, что Бовин тоже прекрасно себя чувствовала в том же самом. Как и всегда, все произошло случайно: Ати, очумевшая после долгого перехода и мечтавшая лишь о том, чтобы упасть на матрас и зарыться в одеяла, тащилась от костра к палатке, когда увидела вдруг неподалеку двух молодых Птиц, стоявших друг напротив друга – и в одной узнала Бовин, а во второй – Акану. Она как-то растерялась, остановилась, боясь помешать им, однако они ни на кого внимания не обращали. Акана что-то тихо и горячо говорила Бовин, та лишь спокойно смотрела на нее, подняв подбородок, как и всегда, и ведьма на ее фоне выглядела совсем невысокой. Ати увидела, что она качает головой, словно отказываясь от чего-то, увидела, как Акана протягивает руки к ее лицу – и сама тянется вперед. Этот жест был очень личным, и Ати уже собиралась уткнуться взглядом куда-нибудь в снег, но тут Бовин решительно поймала ладони девушки, удерживая ее, и вновь покачала головой, что-то говоря. Акана, кажется, всхлипнула, вырвала запястья из ее хватки и, круто развернувшись, заспешила прочь мимо Ати – девушка успела разглядеть перекошенное болью и обидой лицо. Бовин провела ее спокойным, ничего не выражающим взглядом – и глазами столкнулась с Ати. Та тут же ощутила, как густая краска заливает щеки: она явно увидела то, что не предназначалось для ее глаз, и стыд ожег ее изнутри. - Прости, я… я шла к палатке – и даже не думала… - забормотала она, подойдя ближе и стараясь не смотреть ей в глаза. - Все в порядке, Ати, - Бовин только улыбнулась ей – открыто и просто, как и всегда. – День был долгий. Завтра - ранний подъем, так что нам стоит отдохнуть. Пойдем? - Да, конечно, - растерянная Ати побрела за ней, не зная, что и сказать. Лишь когда они устроились на расстеленных рядом матрасах, не раздеваясь и завернувшись практически в коконы из одеял, она нашла в себе силы очень осторожно спросить. – Все хорошо?.. - Да, - уверенно отозвалась Бовин. Помолчав, она добавила, словно бы отвечая на незаданный вопрос Ати. – Есть вещи, которые я не приемлю. А еще есть то, что должно оставаться в прошлом. Мы были близки какое-то время, и оно закончилось. Я благодарна за него, несомненно. Но не вижу смысла держаться за минувшее. На этом их беседа завершилась. Вот только Ати еще долго лежала, глядя в темноту – и думала о том, что не была готова обсуждать какие-то откровенные вещи с другими людьми. Бовин не сказала ничего, что можно было бы счесть уж совсем откровенным, однако ей все равно было некомфортно. И частично – потому, что она отчаянно пыталась понять, каково это – быть настолько внутренне свободным, чтобы вот так смотреть, говорить так открыто о личных вещах, позволять себе быть – как Навьяла, или Филисс. Или Бовин. Это тоже отличало ее от них. Поэтому она продолжала быть для всех маленькой – во всех смыслах. Ати не интересовали отношения – тем более с другими девушками, она чувствовала себя чужой всюду, как среди птенцов, так и среди взрослых Птиц, она не могла быть лидером или душой компании, или хоть кем-то… полезным и сильным. Спокойно она ощущала себя в присутствии Тайиль, потому что Пишущая никогда не требовала от нее быть чем-то большим. Все остальные словно бы ждали того, а потому неизменно разочаровывались в ней, и очень скоро на смену ожиданиям приходило безразличие. С Бовин тоже было спокойно, однако тот момент с Аканой все же врезался в память Ати, став для нее своего рода напоминанием о том, что Бовин тоже была другой – уже совершенно точно взрослой. И это несколько сковывало. Но все эти размышления, по большому счету, так и оставались внутри нее, она ни с кем не делилась ими. А очень скоро они и вовсе перестали ее тревожить: теперь Ати думала о том, где бы найти сил, чтоб доползти до привала, что ей нужно будет сделать нынешним вечером в лагере, с кем идти в разведку… Рутина поглотила ее, и она даже была за то благодарна. Отец любил говаривать, что лучшим средством от тяжелых дум во все времена была работа, и теперь Ати сполна осознала, что он имел в виду. И сегодняшний день она вновь провела в той же самой работе, а потому к моменту, когда был готов ужин, на ногах едва стояла. Это никого не интересовало: сегодня они с Бовин и Тельфой стояли в лагерном дозоре на своем участке, и это означало, что на сон у них троих снова будет не больше четырех часов. Ати вяло жевала кусок солонины, заедая его горячей кашей и думая о том, как же сильно она мечтала о дне, когда они наконец прибудут на место… О нем она тоже немного знала, да и ей это не нужно было: лишь бы добраться. Впрочем, сейчас у их костра как раз о том и говорили, а потому Ати слушала вполуха, надеясь, что это поможет ей хоть немного взбодриться. - …один из фортов на островах пилигримов, Пайр. Он хорошо укреплен, да и стоит почти на самом северном острове, дальше только крепость Хангарт, - увлеченно говорила Иллэлин. Она уже доела свою порцию и теперь цедила горький чай, заваренный на горных травах и ягодах. Навьяла подчеркнуто нахмурилась: - Я все равно не понимаю, почему не Гуургадар. Пайр за всю историю несколько раз брали, а Гуургадар выстоял – сколько было за него сражений в эпоху Северных войн? И ничего. Неприступен – и все тут. Нынешний Излом потребует от нас затраты куда больших сил, чем прежние. Было бы логично уводить птенцов туда, где они совершенно точно будут в безопасности. - Ну так предложи это госпоже Лорелей, объясни ей, что стоило обсудить все с тобой для начала, - усмехнулась ей Филисс. В который раз Ати ощутила себя неловко: взгляд, которым в ответ наградила девушку Навьяла, был особенным. - Я не настолько глупа, чтобы оспаривать решения госпожи Лорелей. Предпочитаю экономить силы для других битв, - Филисс усмехнулась еще шире, и Навьяла как ни в чем не бывало продолжила. – Мне просто интересно, почему именно так. Конечно, я пойду туда, куда мне будет велено идти, и сделаю все, что сделать должна. Но почему именно Пайр? - Потому что соглашение Келерийской Гильдии и Гильдии Ллидар, - со знанием дела напомнила ей Иллэлин. Ати из уроков по истории союзов смутно помнила, что Гильдия Ллидар считалась одной из старейших школ в Таврании – соответственно, одной из сильнейших. Но они только начали это все проходить, успели немного до того, как большая часть Птиц ушла на юг, а потому похвастаться знанием она никак не могла. – Пайр принадлежит им, а Гуургадаром владеет Гильдия Рохир. Договариваться о размещении с Рохир – попусту тратить время и ресурс. Все равно пришлось бы идти на какие-то уступки, а госпоже Лорелей вряд ли хочется сейчас сдавать позиции. - Есть большая разница между сдачей позиций и расширением границ, - не согласилась с ней Навьяла. – Как по мне, сейчас самое время заключать новые союзы. Это – возможность заручиться поддержкой могущественных школ. Келерия сильна, но любой силе нужна опора, и чем она шире, тем больше возможностей. - Просто не представляю, почему ты до сих пор не состоишь в Совете… - протянула Филисс, качая головой и с притворным интересом разглядывая собственные ладони. Навьяла вскинулась было, но тут заговорила Бовин, как-то мягко и непринужденно отвлекая на себя всеобщее внимание. - Рохир и Ллидар соперничают чуть ли не с момента основания. Поддерживая союз с одной из них, госпожа Неясыть обязана действовать в рамках соглашения. Она связана определенными обязательствами, и их нарушение привело бы к расторжению существующего договора. А это было бы сопряжено с большими рисками: Гуургадар в смутное время обычно занимают молодые бойцы Гильдии Рохир – и ученики нескольких других школ и сообществ. Часто под защиту крепостей отправляют детей и стариков, женщин, не обученных сражаться. Так что разменивать гарантированное убежище на возможное в нынешнее время было бы просто недальновидно. Она ответила исчерпывающе, и Навьяла недовольно притихла: продолжить дискуссию ей не дали. Ати почему-то ощутила удовлетворение, пускай и не она заставила молодую Птицу замолчать. Иллэлин не обратила на оскорбленный вид Навьялы никакого внимания, увлеченно продолжая разговор: - Мне, на самом деле, ужасно любопытно! Хотелось бы, чтобы путь занял меньше времени. Мы сейчас на пограничных землях, осталось еще немного пройти через перевалы – и дальше начнутся земли Таврании. Значит, мы будем двигаться быстрее. И легче. Честно говоря, я уже порядком устала от таких-то переходов… - Птица должна быть сильной. И поменьше жаловаться. Мне казалось, ты уже должна была к этому привыкнуть, - веско заметила Навьяла – то ли в шутку, то ли всерьез, Ати так и не поняла. Иллэлин только поморщилась. - Ты так говоришь, потому что сегодня будешь спать. А мы через час уходим с отрядом на разведку. Тельфа, вы же тоже бессонные? - Да, нам с Ати и Бовин на дежурство, - подтвердила молодая Птица. От Ати не укрылось, как Филисс, услышав это, оценивающе оглядела Навьялу – как не укрылось и то, что ответного взгляда та не отвела. Настроение стало совсем уж паршивым: наверное, больше всего ее раздражали эти молчаливые гляделки – и недосказанность, которую понимали все. И к которой все так спокойно относились, совершенно не обращая внимания на посторонних и не думая о том, что им такие вещи могут быть неприятны. В конце концов, все разошлись по своим делам. Иллэлин покинула лагерь вместе с небольшой группой Птиц, Филисс ушла в палатку. Когда Ати с остальными караульными расходились по своим дозорным точкам, Навьяла все еще сидела у костра, устроив возле него свою чашку, чтобы слегка подогреть остывший чай. Ночь стояла зябкая, и Ати предвкушала долгие часы на посту, а после них – короткий сон без сновидений, который никакого отдыха ей не принесет. Перетаптываясь и поджимая пальцы ног, обутых в зимние форменные сапожки, Ати почти изнывала, когда вдруг откуда-то из западной части лагеря послышался тревожный зов рога. Ати так и замерла, вслушиваясь. Один сигнал означал общий сбор, два – опасность. Рог пропел раз, другой, и она ощутила, как сердце проваливается куда-то в пятки. Впрочем, буквально через секунду нота повторилась в третий раз, и теперь уже Ати испытала удивление. Трижды трубили, когда на территории Птиц объявлялся союзник – или гость. Кто мог сейчас прийти на стоянку, она не представляла, а потому силилась рассмотреть из-за рядов палаток и повозок хоть какое-то движение и понять, что происходит. Не ей одной было любопытно: Птицы, уже отдыхавшие в палатках, выбирались, расспрашивали друг друга, некоторые направились через лагерь в сторону, откуда пришел сигнал. Она же не могла покинуть пост, а потому только изредка приподнималась на цыпочки, вытягивая шею и ожидая хоть каких-нибудь вестей. Ждать пришлось довольно долго, и не одна она измаялась за это время. Ответ пришел к ней вместе с Бовин: энергичную походку тавранки Ати заприметила еще издали. Когда та подошла ближе, девушка заметила, что Бовин чуть заметно хмурится и выглядит обеспокоенной. - Что там произошло? – Ати тоже встревожилась, ощущая, как Дар в груди тяжелеет и словно холодеет. Бовин негромко ответила, оглядывая костры, у которых расселись разбуженные Птицы: - В лагере – королева одного из кланов пещерных эльфов, - от удивления Ати даже забыла о беспокойстве. Бовин продолжила, наконец переводя взгляд на нее. – Она сейчас в шатре Лорелей – но предварительный приказ уже отдан: потихоньку сворачиваем лагерь. Судя по всему, клан нуждается в помощи: дикие прорвались за линию обороны и идут к городу. Защитников там немного, в основном – мирные жители и молодые, много детей. - И что теперь? – не совсем понимая, что чувствует, спросила Ати. Помолчав, Бовин отозвалась: - Окончательное решение будет принято после совещания. Скорее всего, вместе с остальными мы пойдем туда. Либо продолжим путь с обозом. В любом случае, собирайся, Ати. В дозоре сейчас нет нужды. Я сообщу на остальные точки. - Хорошо… - Ати проводила ее спину растерянным взглядом, по-прежнему не понимая, что ощущает сейчас. Единственное, в чем сомневаться не приходилось – рутина закончилась. Совершенно точно закончилась.