Дикая охота. Руины рассвета

День белел за окнами, поднималось солнце из-за рваного края гор – но его скрывала от мира густая хмарь. В зале, оставленном владыкой, было сумрачно: ни фонарики на тонких серебряных цепях, ни дневной свет не разгоняли этот полумрак, и Тэарге казалось, что дело вовсе не в освещении. Так бывало, когда печаль и страх заполняли собой пространство – они вытесняли цвет и свет, лишали мир красок и объема, будто питались этой полнотой. Тоска обладала странной способностью подчинять себе не только людей, но и место, и с дворцом сейчас происходило именно это. Эльфы приходили после того, как Ал'Навир удалился – они чувствовали, что произошло что-то из ряда вон, и совсем скоро зал был битком набит. Они устроились прямо на полу, жались к стенам, ютились на подоконниках, словно чудные птицы на жердочках; те, кто приходили позже, замирали у витых колонн, и Тэарга ощущала, как устремляется к ней их внимание, как они вбирают ее слова. Это походило на семена, оброненные в почву: она почти видела, как они развертываются, выпускают корни, растут. Вместе с ними росли страх, отчаяние и обреченность. - Это просто не укладывается в голове, - Лисанна, стражница Эрхеля, подняла взгляд на одного из безымянных Хранителей. Выглядела она при этом потрясенной и потерянной. – Столько лет вы скрывали от нас правду… Как вы могли? Мой второй сын должен был войти в Эйрен-Галар и стать Хранителем древнего знания. Мы верили в то, что этот долг станет священным для него, а выходит, что каждого из тех, чей путь был предначертан, ставили перед выбором: быть лишенным памяти или навсегда закрыться от нас, поддерживая многовековую ложь? - Я не могу просить у тебя прощения – потому что нет слов, которые могли бы искупить нашу вину, - ответил ей мужчина, чье лицо было изломано страданием. – Став Хранителями, мы становились причастными к этой тайне, разделяли ее друг с другом. Нести такую ношу в одиночку не сумел бы никто, а потому мы могли лишь оберегать друг друга, забирая часть вины на себя. Она останется с нами до конца наших дней. Мы заслужили презрение, заслужили и забвение, потому уйдем добровольно в изгнание, если так велит нам наш народ. Лисанна лишь покачала головой, вновь затихая. Тэаргавар тоже чувствовала опустошение – и не знала, кому оно принадлежало: то ли ей, то ли всем эльфам Алариса, лишившимся всего. Она хорошо знала, что это такое – терять, знала и то, какая тишь приходит, когда все, чем ты жил раньше, разрушается до основания. На руинах всегда царит сумрак и глубокое, как океан, молчание, в котором тонут обрывки воспоминаний, дрейфуют сожаления и оставленные надежды. Сколько было у нее таких надежд? Сколько раз она сама смотрела в лицо краху, о котором так часто в последнее время говорил Ал'Навир? Он воспевал его, нес, будто лоскут знамени – тот единственный клочок, который остался от былого величия. Тэарга хорошо понимала эту боль: что еще он мог сделать, сломленный правитель разрушенного царства? А с другой стороны, он мог бы встать в полный рост перед ликом этой беды, развернуть плечи, взять за руки тех, с кем делил превозносимое в Аларисе единение – и быть верным до конца ему. Шедавар бы сумела. Тэарга знала, что королева ее клана ни за что не устрашилась бы – и пошла бы до самого конца, стояла бы насмерть и была бы последней, кто опустил руки. Эльфам Алариса повезло меньше: их обманули и бросили, и теперь они вынуждены были как-то смириться с этим. Тэаргавар знала еще кое-что: смирение возникало спустя время, его приходилось в себе растить. Поначалу была только гулкая пустота, наполненная разве что суховеями и чувством утраты. Потом, когда раны зарубцуются, станет легче, станет проще; несомненно, для того, чтобы это произошло, требовалось ожесточить сердце – но зато после того потрясения уже не будут выбивать почву из-под ног. Они так долго находились в изоляции, что просто разучились справляться с бедой. Что ж, рано или поздно она должна была свершиться – и не удивительно, что не пришла одна. Хорошо, что это произошло теперь. Быть может, для них еще есть надежда. Но пока им просто надо было пережить боль. Первый миг всегда казался самым страшным и неумолимым, в нем нужно было как-то выжить, лишившись привычных опор. - Но тогда чем мы будем лучше его? – спросил Самрин, обращаясь то ли ко всем сразу, то ли только к себе самому. – Теперь мы знаем все, теперь мы делим это вместе – и только сейчас наша ответственность перед лицом этого мира стала полной. Эйрен-Галар – лишь одна нить в этом плетении, мы же составляем все прочие. И если мы не хотим кануть во тьму, единственный способ выжить для нас – это сплотиться как никогда и принять все. - Это так, - через некоторое время поддержала его Лисанна. – Не будет изгнанников среди нас, если то, чем мы жили все это время, хоть чего-то стоит. - Но мы теперь все изгнанники, - сумрачно проговорил Мудрый Хальдан. – Корабли Верданора скоро пристанут к нашим берегам – и если мы не согласимся присягнуть Дан'Архону, нам придется покинуть эти земли. Или расстаться с жизнью. - Значит, выбора нет, - подытожил Тэрин. – Значит, это конец. Они вновь молчали, и Тэарга знала, почему так: какие могли найтись слова – и что с их помощью можно было сделать? Они не залечат, не изменят ситуацию. Хмурая Рада, склонившись к Тэарге, негромко проговорила: - Я пойду к Лиаре – едва ли сейчас мы нужны здесь, да и едва ли есть что-то, что я могу сказать им и что утешит их. Утешением будет пробуждение их детей, а значит, стоит позаботиться об этом. Думаю, искорка восстановила силы, так что мы продолжим работу. Если что, ты знаешь, где нас найти. Она направилась к выходу, протискиваясь меж сидевших и стоявших эльфов, и те склоняли головы, когда она проходила мимо, прижимали ладони к сердцам. Тэарге подумалось, что они благодарят ее за честность: этого дара они долго были лишены. Наверное, ей тоже стоило оставить их наедине с этим проживанием, покинуть светлый зал и заняться делом. Но что-то держало ее – казалось, будто к ней протянулись тонкие незримые нити, для которых она и стала опорой, иной они не нашли. И она знала, что это такое. - Порой случаются вещи, ломающие наш привычный уклад и все то, что составляло основу нашей жизни, - проговорила она, и внимание всех эльфов обратилось к ней. Поборов чувство неловкости, что длилось не дольше мига, Тэаргавар так же негромко заметила. – К этому невозможно подготовиться, и я понимаю, что вы сейчас переживаете. Город моего клана был разрушен, и виной тому – Дикая Охота. Все, что мы строили, все, что любили, нам пришлось покинуть ради спасения. Однако вы верно сказали: Аларис – это вы сами. Не земли и долины, не города, не реки. Вы. И если вам достанет храбрости пойти вперед, не оглядываясь на прошлое, вы сумеете выстоять в нынешней буре. Это под силу тем, кто знает, за что держаться – а вы этим знанием одарены пуще многих. Некоторые дойти до конца не сумеют: так тоже бывает, это нужно просто принять. Владыка Ал'Навир не сумел противостоять страхам, поэтому сейчас вы можете ощущать себя покинутыми. Но в это время, каким бы пугающим оно ни было, могут произойти истинные чудеса. Сплотитесь, и тогда испытания закалят вас, а не сокрушат. Выберите того, за кем готовы следовать, кому безоговорочно верите, кто будет так же глубоко предан вам, как вы ему – и Аларис не погибнет. Даже если сейчас кажется, что все потеряно, помните: когда старое умирает, ему на смену приходит нечто новое. И вы способны сделать так, чтобы прежнее в сравнении с грядущим померкло. Тэарга понимала, что ныне эльфы не услышат ее слов, не поймут, что именно она пыталась донести до них – однако они нуждались в поддержке, в том слове, которое, быть может, помогло бы им ощутить хотя бы тень той опоры, которую они искали в ней, внутри себя самих. Рада была права: в сложившейся ситуации им стоило поторопиться и попытаться пробудить детей, пока не прибудут в порты корабли под знаменами Верданора. Если того не сделать, Аларис и впрямь окажется обречен, и угроза, нависшая над его жителями, воплотится – тогда уже ничего нельзя будет исправить. Пока еще время у них было. Да и после того им с анай следовало уходить: Тэаргавар не сомневалась в том, что владыка Ал'Навир сделает все, чтобы их действительно взяли под стражу. А с учетом того, насколько нестабильными были отношения между Верданором и кланами пещерных эльфов, открытая конфронтация, пусть даже возникшая вследствие самозащиты, могла стать поводом для очередной войны. Делать королеве Шедавар такой подарок Тэарге совершенно точно не хотелось, уж тем более – в нынешнее время. - Я тоже покину вас, - продолжила Знающая, скользя взглядом по их лицам, тоже словно бы утратившим краски. Она испытывала сочувствие, однако милосердие мира для нее заключалось в том, что потеря и уход уже были пережиты ею, испытаны и приняты. Такие уроки не проходили даром, и сейчас она была безмерно благодарна за все свершившееся. В конце концов, этот закон я всегда знала и чтила. – Мы приложим все усилия, чтобы разбудить ваших детей. Нам необходимо сосредоточиться на этой задаче, и пока это – вся помощь, которую я могу оказать вам в сложившейся ситуации. Думаю, вам стоит разделить обретенное знание с другими – и вместе решить, что делать дальше, куда идти. Я буду держать вас в курсе наших успехов или неудач. - Знание разделено уже сейчас – мы передали его нашим братьям и сестрам сразу, - сказал Самрин. – Они в смятении, как и все мы. - Потрясение всегда исцеляется временем. Однако его у вас, к сожалению, не очень много. Помните об этом: вы всегда успеете оплакать свое горе, но прежде необходимо спастись, - предостерегла она, не обращаясь ни к кому конкретному. Они сосредотачивали свое внимание на ней, а значит, ее слова сейчас могли иметь власть, и это тоже следовало иметь в виду. Тэарга всегда считала себя достаточно деликатной – и в то же время прямолинейной, и в данной ситуации это сочетание казалось ей удачным. А с другой стороны, ситуация с речными женщинами довольно ярко демонстрировала ей, что и деликатность, и прямота зачастую не играли вообще никакой роли. Смягчив тон, Знающая добавила. – Я действительно понимаю, каково вам сейчас. И именно поэтому могу говорить с уверенностью: темное время завершится. Если вы не поддадитесь отчаянию, то лишь окрепнете, а та связь, которую вы чтите так глубоко, станет еще полнее. Пусть это поддерживает вас ныне и дарит хотя бы тень надежды. Я видела, как вы сражались за свой дом. Это было достойно восхищения и уважения. Если вы выстояли тогда, сумеете и теперь; просто держитесь друг за друга… Она не знала, стоило ли добавлять, что все будет хорошо – так как понимала, что избитая эта фраза чаще всего лишь раззадоривала боль того, чья жизнь вдруг изломалась, и совсем не помогала. Но тут Самрин взглянул на нее так прямо, словно мог видеть сквозь тень, и попросил: - Не уходи, Кела. Мы нуждаемся в тебе, все до единого – и просим тебя остаться. И так тоже часто происходило: тот, кто был способен сохранять хладнокровие в тяжелые времена, становился маяком для всех остальных. Тэаргавар хорошо понимала то, почему это происходит, а потому постаралась быть предельно мягкой. - Самрин, сейчас я могу быть гораздо более полезна Лиаре. Все, чем я могла бы вас утешить, уже сказано мною. Вам нужно сейчас побыть внутри вашей общности, это поможет вам оправиться. Что же до меня, помочь я могу не в этом зале – а в ином месте. - Он говорит о другом, Кела, - тихо заметил Тэрин, тоже поднимая на нее лицо. Знающая не успела задать вопрос: Самрин вновь заговорил, подходя к ней ближе. - Мы обрели того, кому верим безоговорочно, за кем готовы следовать, кому будем преданы – и кто, знают наши сердца, будет предан нам. В час беды ты явилась к нам, в ночь шторма ты встала с нами плечом к плечу и сражалась, как пристало сражаться владычице за свой народ. Для нас ты стала маяком, и за твоим светом мы хотим следовать. И тебе мы хотим присягнуть. Не оставляй нас, Кела. Мы просим тебя принять нас как верных тебе, как подданных. Просим тебя принять Аларис и всех его детей. Мы вверяем себя в твои руки. Сказав это, он опустился на колени перед ней, склоняя голову, и Тэарга, ощутив приступ ледяного ужаса, едва ли не отшатнулась назад, в последний момент все же взяв себя в руки. Они отчаянно искали выход и спасение, их можно было понять… Ведь брошенный ребенок потянется к любому взрослому, который покажется ему надежным и родным, лишь бы только не быть покинутым. Будучи совсем маленькой, она долгое время испытывала эту нужду быть обласканной, защищенной, а потому цеплялась за каждый подол, с невысказанной и даже не сформировавшейся мольбой протягивая руки к Смотрящим. Но те поступали абсолютно правильно, каждый раз говоря ей, пусть и с осторожностью, одну и ту же фразу: «Я не твоя мать, дитя. Ты должна помнить это: мы – твое племя, что будет тебе семьей и домом, но ни одна из нас не связана с тобой по крови». И Тэаргавар, став старше, поняла, что именно так выглядит забота – ощущение отделенности не позволило ей размякнуть, подарило самодостаточность и способность жить в мире с собственным одиночеством, с которым другие не были в состоянии справиться и в зрелом возрасте. У нее этот навык имелся, отточенный почти до совершенства, и она была благодарна тем, кто растил ее, за науку. Разве что Мэгавар в минуты меланхолии могла горестно качать головой, бормоча что-то о глупости слепых и глухих взрослых, однако по данному вопросу Тэарга была категорически не согласна с ней. Любовь и разного рода привязанности для многих составляли основу мира, но она никогда не принадлежала к их числу. Вот только ты до сих пор не знаешь, как объяснить это всем тем, кто живет иначе, не так ли? Нужно было заканчивать это, обрубать сразу же, не испытывая сожалений: эльфы Алариса действительно оправятся через время, но надежду на то, что им удастся переложить ответственность за себя самих на ее плечи, придется корчевать прямо сейчас. - Я не могу стать владычицей Алариса, Самрин. И ты прекрасно это знаешь – все вы знаете, - она старалась говорить так, чтобы тон и слова не ранили их еще больше. – Я сама принадлежу к иному клану, иному племени. У меня есть свой собственный путь, которым я иду, а у вас – свой. Сейчас они пересеклись, однако вот-вот разойдутся. Среди вас достаточно достойных защитников и мудрецов – и того, кто придет на место Ал'Навира, вы полюбите всей душой, потому что он сумеет вас уберечь. Вы выберете его – у вас достаточно искренности, чтобы не ошибиться, а пережитая боль сделает вас еще более чуткими друг к другу. - Но мы уже выбрали тебя, Кела, - покачала головой Лисанна. – И нам не нужен никто иной. Ты вошла в наш дом, разделила с нами единение, ты направила нас, когда дикие духи рушили Эрхель… Кто еще подобен тебе? Кого мы можем сейчас просить? - Я чужая, - со всем терпением мира напомнила она им, используя слова владыки – по существу, справедливые. – И чужой останусь навсегда. Эта земля не помнит меня, и я не имею о ней никакого представления. Более того, пускай я и покинула свой клан, но по-прежнему принадлежу ему. Вы зовете меня именем, с которым я не связана: мое имя – Тэаргавар, я – Знающая клана Вар, и ею останусь до конца своих дней. Я не могу ответить согласием на вашу просьбу. Это выше моих сил. - Кела, мы… - начал было один из Хранителей, но она не стала дослушивать. - Нет. Это мой окончательный ответ: нет. Я не могу и не стану направлять вас. Вы должны сделать это самостоятельно. - Но мы знаем тебя, - вперед, к Самрину, протиснулась одна из эльфиек – Тэарга знала, что она явилась сюда позже и была, судя по всему, одной из смотрительниц дворца. – А ты знаешь нас. Внутри себя ты знаешь мое имя и можешь назвать меня. Я тебе распахнута: взгляни на меня – и ты вспомнишь Кэр-Исс и его водопады, где ты сама бывала тысячи раз, потому что ты со мной связана. Мы с тобой родились в доме за зеленой дверью, и наш отец посадил в день нашего явления вишню у крыльца. Когда ее ствол окреп и вытянулся, мы с матерью украсили ветви огнями, чтобы в пору цветения маленькие солнца и звезды горели в лепестках у нашего порога. Мой – наш – сын тянет руки к этим фонарикам всякий раз, как видит их, но он еще так мал, что пока мы с тобой можем держать его на руках и вдыхать запах его волос. Мы делим с тобой одну на двоих нежность, когда прижимаем его к нашему сердцу. И одну на двоих боль – сейчас, пока он спит. Мы давно не видели его глаз. Ты помнишь их цвет? Зеленые, как молодая, только проклюнувшаяся листва – у самого зрачка, с россыпью солнечных зайчиков на донышке, с карими крохотными крапинками; цвета темной хвои – ближе к краю радужки, или когда он хмурится и смешно морщит лоб. Они светлеют, когда он смеется, и похожи на дремучий лес перед бурей, когда ему страшно или когда он злится… - Этот разговор бессмыслен – прости, если покажусь тебе грубой, - резче, чем стоило, проговорила Тэарга, отгоняя наваждение. Видение, всплывшее вдруг в памяти, рассердило ее: оно означало, что ею манипулировали, что без ее ведома с ней связались, и это необходимо было прекратить. А самое неприятное заключалось в том, что внутри поднялись и нежность, и боль, и всепоглощающее чувство, которое на миг вышибло из груди весь воздух. Оттолкнув от себя ощущение, Тэаргавар вновь твердо повторила. – Я не поведу вас. Мы сделаем все, чтобы помочь вам пробудить ваших детей, и покинем вас. Мы и без того сделали достаточно для вас, и больше мне нечего вам предложить. - Я стоял с тобой у маяка Аллир, - подхватил страж, чье имя она тоже сразу же узнала, стоило ему заговорить. Связь нужно было оборвать, пока она не стала тотальной, но Тэарга не знала, как, и из-под раздражения начал пробиваться страх. А Норвид все говорил, настойчиво глядя на нее. – Мы пришли туда смотреть на караван из Верданора, мы были совсем юные. Мы видели, как опускают паруса в закатном свете, и я махал руками тем, кто спускался на пристань. Ты была со мной, ты помнишь, как пахнет земля, за день нагретая солнцем, и просоленные камни; об эти камни ты вместе со мной резала ладони и ступни, пока карабкалась по ним наверх. Мы видели гроздья ракушек, мелких, словно бусины или драконова чешуя; мы вместе воображали, что на самом деле эти камни – древние морские ящеры, уснувшие навек. Я мечтал стать стражем, и ты мечтала со мной. Потом стало грустно, и мы знали, что птица, которую Энайя подобрала и лечила, погибла. Мы шли к ней, чтобы утешить ее, к ее дому на побережье, к нам присоединялись остальные. Ты вместе со мной просила ее руки несколько лет спустя. Как же ты можешь быть нам чужой, когда все это происходило с нами? - Со мной этого не происходило, - ей пришлось почти отпрянуть от образа – от высокой белой башни маяка с арками, под которыми на площадке ярко сиял огонь, от дороги, которую пеленал вечер и которая мягко ложилась под босые, чуть саднящие ноги, от лица молодой женщины, обрамленного каштановыми локонами, от ее доверчивых глаз. Это уже переходило все границы, и она не понимала, как стоит реагировать. – Это происходило с тобой. Воспоминания, в которых вы пытаетесь убедить меня – это всего лишь следствие установившейся связи, но мне они не принадлежат. И я прошу вас не вторгаться в мое сознание впредь: мое решение не переменится, а вы потратите лишние силы, которые следует пустить в иное русло. - Но мы не тратим силы – и не вторгаемся в твое сознание, Кела, - Самрин все так же смотрел на нее – прямым, каким-то безусловно честным взглядом. – Мы делим с тобой наши жизни. Ты чувствуешь нас и видишь нашу память не потому, что мы наводим на тебя морок, не потому, что пленяем, используя дар крови… Ты уже сейчас – наша, ты с нами, тебя знает и помнит эта земля. Мы сами помним тебя, всю, от самого начала твоей жизни. Мы делили ее с тобой и прожили твою жизнь с того мига, как ты позвала нас, собрала, сделав едиными с собой. Я был с тобой в Лореотте, я помню арку, что вела на уединенную площадку, где ты любила проводить время за чтением, когда была маленькой – и когда еще не носила капюшон. Я уже тогда полюбил тебя, ребенка, ведь я сам был тобой тогда – и полюбили мы все, все до единого… - Замолчи немедленно! – она не ожидала того от себя самой, но вспышка гнева пополам с ужасом вдруг озарила все ее существо – буквально сразу же после того, как перед внутренним взором калейдоскопом завертелись воспоминания, на этот раз принадлежавшие ей. Теперь все эти эльфы тоже прожили их, получили доступ к ним, и это было ужасно – потому что они знали. Они узнали все о ней, все самое сокровенное, все самое защищаемое и тонкое, хрупкое, и теперь она на самом деле отпрянула от них, дрожа от ярости – а может, от испуга, Тэарга не могла понять, где проходит грань между ними. Когда она вновь заговорила, голос ее звенел. – Как вы посмели?! Кто дал вам право влезать в мое сознание?! Вы полагаете, что это убедит меня стать владычицей Алариса?! - Мы знаем тебя не потому, что влезаем в сознание, Кела, - грустно покачал головой Тэрин. – И у нас нет права – но есть кровь и ее дар, и этот дар предопределяет все. Единожды испытав единение, от него уже не избавишься. Владыка называл тебя чужой, и ты сама себя так нарекала, но для того, чтобы мы могли связаться с тобой, ты должна была распахнуть нам свое сердце. И так и случилось. В тот миг ты узнала о нас все – как и мы о тебе. К этой памяти ты могла обратиться в любой момент, сосредоточившись на единении, и каждого из нас уже тогда могла позвать. Не сердись на нас, не считай, будто мы по злому умыслу будим в тебе боль и гнев. Мы тянемся к тебе и хотим прогнать их прочь, именно потому, что мы знаем, какая ты на самом деле. - В таком случае, вы используете в корне неверную тактику – потому что я не нуждаюсь в этом, - Тэаргавар отступила еще на шаг. Чувства по-прежнему боролись в ней, мешались, и ощущение того, что вокруг нее вновь что-то сгущается и поднимается, нарастало. Это можно было назвать всеохватностью, тотальностью, но она не понимала, к чему они относились, и становилось с каждой секундой все страшнее. По привычке она попыталась призвать к себе поближе тень, но та почему-то не повиновалась. Я не контролирую себя. Нужно успокоиться. Сделав несколько глубоких вдохов, Тэарга оглядела собравшихся – они смотрели на нее, и каждый был ей открыт, она это знала. Сейчас связь ужасала ее, как ничто другое. – Я повторяю в последний раз: нет. И если это все, что вы хотели сказать мне… - Если ты отказываешься и если твое решение окончательно… - после непродолжительной паузы молвил Самрин. Он почему-то смотрел на нее с нескрываемой нежностью, словно любуясь, и ей хотелось отвернуться и уйти как можно скорее. И взгляд его совсем не вязался со словами. – Тогда дай нам смерть. Мы не желаем иной владычицы, кроме тебя. Если ты уйдешь сейчас, мы все равно падем от руки Дан'Архона, потому что ни один из нас не признает его. И изгнанниками мы не станем – потому что Верданор не позволит нам уйти, в особенности с учетом знания, которое открылось нам о себе. И раз ты не можешь дать нам милость своей защиты – даруй нам милость смерти от твоей руки. Некоторое время она только и могла, что молчать и пытаться осознать сказанное стражем. Он бестрепетно смотрел на нее, как и все собравшиеся, и Тэарга ощущала их согласие внутри себя. Они все просили ее о том. Они все того желали. - Вы не понимаете, о чем просите, - наконец просипела она, кое-как вспомнив, как говорить. – Я никогда не поступлю так. Она было направилась к двери, но тут те, кто сидел на полу, поднялись, становясь перед ней стеной, становясь плечом к плечу. И снова Тэаргавар видела, как они берут друг друга за руки, полные решимости и смирения, и страх ее рос, хотя, казалось бы, дальше было просто невозможно. - Тогда мы вынудим тебя призвать тень, - сказал Самрин, подходя к ней ближе, и Тэаргавар отшатнулась от него, словно от огня. – Чтобы ты не корила себя, чтобы тебе было легче. Ты будешь защищаться, мы же нападем. - Я не призову тень, потому что вы не понимаете, что говорите и что делаете, - она зажмурилась, тряхнув головой. Настолько беззащитной она никогда себя не чувствовала. Самрин теперь стоял прямо перед ней, все такой же несгибаемый, и он – Тэарга знала это – действительно не колебался. - Мы все понимаем, Кела. И все решили для себя. Стань нашей владычицей – или помоги нам уйти с достоинством и честью. - О чем вы вообще говорите?! – не выдержав, воскликнула она, уже не заботясь ни о тоне, ни о словах. – Вы слышите себя?! Вы ставите мне ультиматум, без зазрения совести сообщая мне о том, что намерены вынудить – вынудить! – меня убить вас или же стать владычицей Алариса?! Мы столько времени и сил потратили на то, чтобы помочь вам, чтобы спасти ваших детей, о которых только и разговоров было, а теперь вы говорите мне о том, что вы намерены бросить их, распрощавшись с жизнью, если я не соглашусь вести вас?! Это низко и подло! Как вы смеете так поступать после всего того, что произошло?! Как вы смеете давить на меня?.. Ваши жизни, ваша страна – это ваша ответственность, она принадлежит вам, и никто другой не может снять с вас эту ответственность! Я не понесу ее, и если вы не дадите мне дорогу сейчас – я немедленно открою переход, заберу Раду с Лиарой, и мы уйдем, коль вы согласились на смерть, коль все наши усилия пропали даром!.. Потому что я не хочу быть причастна к массовому безумию, сейчас здесь происходящему! - Мы просим тебя принять эту ношу, потому что без тебя мы обречены, - просто сказала Лисанна, тоже абсолютно невозмутимая – и это казалось таким неестественным ныне, пока саму Тэаргу буквально пополам ломало болью, яростью, страхом и ощущением того, что ее загнали в ловушку. – И мы готовы разделить с тобой ее – но лишь с тобой. Потому что перемены начались с тебя: ты принесла их, когда мы утратили надежду. Ты пришла из-за края мира, вместе с теми, кто владеет самой древней памятью крови, уже утраченной нами. Ты разрушила ложь, в которой мы жили много веков – и даровала нам правду. Ты сплотила нас, позвала нас по имени в час, когда мы были потеряны, в час, когда на наших глазах все рушилось, когда было так страшно… И мы выстояли. - Но не из-за меня! – почти с отчаянием вскричала Тэаргавар. – Как же вы не понимаете? Вы сами выстояли в этой битве, сами сумели победить! Я не имею к этому никакого отношения, я – просто часть… - Ты – часть, без которой тому не суждено было сбыться, Знающая Тэаргавар, - Самрин снова опустился перед ней на колени, и даже это было невыносимо, ожгло ее, будто тавро, и она не понимала, почему так происходит. Страж опустил голову, и теперь слова его звучали глухо, но она все равно слышала каждое – слишком громко. – Мы видим волю мира, видим, к чему он ведет нас: мы можем избрать или жизнь, или смерть. И ты в темное время стала для нас знаменем надежды, тем светочем, что озарил этот истерзанный край. Мы видели твой лик – и светлый, и темный, и лики эти мы приняли всецело, без каких-либо условий, полностью. За тобой мы готовы идти, за тебя готовы драться, потому что на наших глазах твоими руками была побеждена смерть. Без тебя она поглотит нас, потому мы просим тебя о помощи. Нам больше некого просить. - Чего же вы стоите, если без кого-то со стороны не способны сражаться со смертью? – наверное, это уже было оскорбительно. Наверное, это должно было задеть их, и Тэаргавар никогда бы не задала такой вопрос. Но сейчас ситуация вынуждала ее поступать жестоко – потому что с ней тоже поступили жестоко. Однако вместо обиды по связи до нее докатилась подламывающая ноги мягкость. - В том и дело, Кела: мы не способны сражаться со смертью в одиночку. И друг без друга не стоим ничего, - Норвид вдруг улыбнулся ей – печально и ласково. – Наша сила – друг в друге. После того, как ты помогла нам, она окрепла. Ты, несомненно, часть, одна из сотен и тысяч. Но стоит одной нити распуститься, и все полотно рассыпается следом. А мой отец всегда говорил, что цветение начинается с одного-единственного бутона: его достаточно, чтобы пробудить весь сад. Мы не справимся без тебя, Кела. Дай нам жизнь – или забери ее. - Вы не можете просить меня об этом… - покачала головой Тэарга, беспомощно пытаясь утвердиться в этой мысли. И – не получалось, совсем не получалось. Потому что выходило, что они как раз могли. Потому что их жизнь не изменилась бы, если бы она не пришла к ним, ища правды, выволакивая ее на поверхность, чтобы они взглянули на нее и сумели измениться. Она так часто искала того, кто будет нуждаться в ее помощи, постоянно пыталась спасти и направить на путь истинный того, кто, по ее мнению, был потерян. И вот они явились к ней – сами, не сопротивляясь, не крича. Они тихо поднесли ей на раскрытых руках себя самих, как дар, говоря – бери и помоги, веди нас, мы просим твоей помощи. И теперь она не могла ничего сделать, потому что ей было страшно. Потому что мать Гветан, как ни тяжело было признавать это, оказалась в чем-то права. Потому что она не знала ничего о том, что такое настоящая ответственность – и совсем не желала брать ее на себя, и ни разу в жизни не брала. И раз за разом это настигало ее, как далеко бы Тэарга ни пыталась убежать – и становилось все больше, все неотвратимее. - Мы знаем, как тебе страшно, - тихо сказала еще одна эльфийка, вышедшая вперед. У нее были узкие ладони, в блеклом свете фонариков кажущиеся сияющими – и руку она протягивала Тэарге, точно так же, как до того тянул коленопреклоненный Самрин. В этой женщине Тэарга узнала Энайю, разве что повзрослевшую. – И мы делим этот страх с тобой прямо сейчас. Ты не одна, Кела – мы стоим здесь для того, чтобы ты могла опереться на нас в самый темный час. Мы стоим здесь, чтобы ты, устрашившись, нашла в нас тот огонь, что выжег страх в нас самих, когда пришло время. Мы стоим здесь, чтобы ты знала: мы связаны с тобой, мы желаем быть твоими верными – и в этом устремлении мы предельно честны. В тебе самой – мы, и каждый из нас отдан тебе, чтобы ты нашла в нас утешение, радость, ощутила все наши надежды и мечты, все то, что делает нас нами. Посмотри на нас. Взгляни в наши сердца. Тэаргавар не хотела – но мир, поющий и звучащий, открылся ей вдруг навстречу, будто река, высвободившая воды изо льда, и ее захлестнуло, затопило целиком. Она чувствовала, как что-то в ней откликается на тысячеголосый зов, прорастает, словно то самое зерно, оброненное в почву. Оно росло, прорезая себе дорогу сквозь тьму и камень, сквозь пустоты и провалы, сквозь ржавые, похороненные в земле цепи, и место себе находили корни, и острым клинком обращался росток. Тэарга молчала, и вокруг нее царила тишина – молчали и эльфы, глядя на нее, и в глазах их были звезды. Сквозь боль и отрицание, сквозь неприятие, сквозь кромешный ужас выплывали картинки, наполненные ощущением, как лето до краев полнилось солнцем: белый маяк Аллир, сад у дома за зеленой дверью и вишня у крыльца, ручей с камышовым шепотом на излучине, свет любимых глаз, стрела, что со свистом рассекает воздух и ловит на острие луч заката, вереницы огней, песни, руки, горе… Вспоминала и тихие комнаты, мерцание кристаллов, корзинку с выцветшими нитями, морщинистые руки, запах книжных страниц, снова – руки, шелест длиннополых одежд, голоса. Их память, делимая всеми, свивалась в нить, что становилась все крепче и толще, и Тэаргавар чувствовала, как впервые в жизни сдается, принимая все, соглашаясь на все, потому что здесь начинался ее собственный Излом, тот край, за которым мир рушился в бездну. - Взгляните на меня, - ей казалось, что и шепчет она из последних сил. Смелости не было, не было ничего, что побудило бы ее – но она все же откинула капюшон с головы, показываясь им и возвышая дрожащий голос. – Взгляните на меня! Прежде чем просить об этом – посмотрите на меня. Такие, как я, приносят горе. - Горе приносит отчуждение и равнодушие, - Энайя подалась вдруг вперед, подходя к ней вплотную и осторожно обхватывая ее своими легкими и тихими руками. Объятие это было до того обережным и хрупким, что Тэаргавар застыла, не способная и пальцем шевельнуть. – А мы не желаем быть равнодушными. Дикая Охота убьет нас, если мы посмеем. Ты – одна из нас, ты – такая же, как мы, и тебя мы принимаем первой среди нас. И мы просим тебя – в последний раз просим сейчас. С этими словами она отстранилась и опустилась на колени рядом с Самрином. По залу прокатился шорох: эльфы, раньше стоявшие или сидевшие, теперь преклоняли перед ней колени, сгибая головы, а она, оторопевшая, застыла среди них – и чувствовала лишь, как щеки обжигает горячая влага. В окна так же лился свет, на цепях застыли маленькие земные звездочки, звонкая тишь снова забрала себе все пространство, заставляя его замереть. Они молчали. - Я поведу вас, - хрипло проговорила Тэаргавар, чувствуя как свершается неотвратимое. Оно так долго ждало своего часа – и наконец свершилось.