Дикая охота. Руины рассвета

- Какой хороший вечер. Ати вздрогнула, сморгнула, возвращаясь в реальность. Голос Тайиль, негромкий и мягкий, все равно потревожил ее, выволок из странного оцепенения, в которое она впала ближе к закату. Это началось еще днем, после того, как она оставила Бовин и вернулась в строй – долгие поблажки ей не полагались, а потому пришлось снова тащиться в колонне и слушать, как Иллэлин спорит с Навьялой. Скорее всего, именно из-за непрекращающегося галдежа в виске начало немилосердно стрелять, а на лоб будто чугунный обруч надели. Ати некоторое время терпела, но как только старшие Птицы объявили привал, она поспешила уйти к лошадям и заняться работой, надеясь отвлечься. А потом, к своей радости, увидела, как из повозки выбирается Пишущая Тайиль – впервые за долгое время. Заметив Ати, женщина приветливо помахала ей рукой, и Ати решила, что это приглашение. У костра, к которому они пришли, собрались в основном женщины из Птичьего Городка – да и то лишь для того, чтобы поужинать, и в какой-то момент Ати обнаружила, что они с Тайиль остались одни. Это было славно: она наконец могла ощутить себя в покое. Тайиль одним своим присутствием делала неприютную ночь теплее, а ее внимательный взгляд, почти всегда выражавший деликатную заинтересованность, в каком-то смысле даже льстил. Ати чувствовала себя нужной хоть кому-то, чувствовала, что к ней относятся не снисходительно – а как-то совсем по-другому, едва ли не как к равной, и это согревало. И если бы не головная боль – она, быть может, согласилась бы с Пишущей. На западе прямо над неровной кромкой черных гор разлилось нежной бирюзой небо. Выше оно почти сразу чернело, и во мгле рассыпались мелким бисером звезды, перемигиваясь меж собой. Пахло костровым дымом, снедью, приятно тянуло запахом шиповника из котелка, который устроили на расчищенной земле у кострища. Откуда-то из лагеря до них долетали отголоски песни – Птицы затянули какой-то напев, неизвестный Ати. Скорее всего, это происходило у их костра: кто еще мог себе позволить такую вольность? Да и иногда из стройного хора отдельными всплесками, звеня и рассыпаясь, слышался смех Иллэлин. Ати радовалась тому, что не участвует сейчас в этом веселье – ей нравилась тишина, а головная боль была весомым поводом не присоединяться к молодым Птицам. С другой стороны, в самом начале внутри что-то робко екнуло, словно бы отзываясь на песню, желая стать частью этого круга… Но Ати быстро сумела осадить себя: она не знала слов, да и что ей делать среди них, этих молодых женщин, нынешним вечером хмельных от непонятного ей веселья? Им было хорошо, раз они пели. Интересно, была ли Бовин среди них сейчас? Ей тоже по-своему было хорошо. Во всяком случае, впервые с ночи битвы она ощутила себя спокойно, как-то пригрелась вдруг, затихла. Идея поговорить с Тайиль о личности Лорелей так и не оставила ее, но сейчас все словно бы пришло в странное равновесие, и Ати очень боялась потерять драгоценное чувство. Да и у Пишущей наконец было достаточно сил для того, чтобы выбраться из повозки – и она так явно наслаждалась этим, что Ати совсем не хотелось ее тревожить. Еще и путешествие в компании Гаэры, неустанно следившей за каждым шагом Тайиль, едва ли прибавляло ей радости. Старая ведьма, к счастью, не стала выползать к костру – видеть ее Ати совершенно точно не хотелось. И каким-то образом все сейчас и впрямь было хорошо: вся совокупность мелочей сложилась в общее, целое полотно, и Ати даже поняла, что ей не больно быть частью этого полотна. Все на самом деле прямо сейчас стало так – хорошо. Если бы только не головная боль… - Как ты себя чувствуешь, госпожа Тайиль? – решив отвлечься, Ати вопросительно взглянула на нее. Женщина выглядела умиротворенной, и тень улыбки не сошла с ее губ, даже когда она заговорила. - Спасибо за беспокойство, Ати. Значительно лучше, чем прежде. В этом огромная заслуга госпожи Гаэры: она прекрасно знает свое дело, а ее настойчивость дает плоды. Я, признаться, бываю рассеянной в моментах, касающихся моего состояния, - она тихонько рассмеялась. – А Гаэра не позволяет мне того. И я очень благодарна ей за упорство и непреклонность, скажем так. Ати вполне понимала, о какой непреклонности идет речь. Гаэра обладала поистине дивным даром – одного ее выразительного взгляда было достаточно для того, чтобы человек соглашался отгрызть собственную ногу, если по мнению Вороны это требовалось. Она не знала, насколько тактичным был вопрос, но все же решилась задать его: - Госпожа Тайиль, я могу узнать, что за недуг у тебя? Если, конечно, это позволено спрашивать… - Я не вижу ничего плохого в вопросах, Ати, - миролюбиво пожала плечами Тайиль. – Вот только вряд ли смогу внятно ответить тебе. Беда в том, что многие лекари пытаются понять, что это за болезнь – она поражает женщин моей семьи со стороны матери. Мне повезло: слабнет и болит лишь мое тело. Если бы я была чистокровной эльфийкой, со временем болезнь захватила бы и мой разум. С болью тела достаточно легко бороться, а вот что делать с болью разума – я понятия не имею, и лишь Хартанэ знает, как я благодарна за то, что мне достался самый легкий из вариантов. - А… что именно у тебя болит? – Ати ощутила себя неуклюжей – она не хотела, чтобы Пишущая решила, будто она лезет не в свое дело. Но та, помолчав, лишь вновь пожала плечами. - Все? - увидев, как Ати оторопела, она поспешила пояснить. – Не все время, конечно. Бывают дни, когда я ощущаю себя вполне сносно. К тому же, боль не затрагивает органы, а это уже большая радость. Она лежит на поверхности, но в моменты обострений забирает все силы, и я практически не могу двигаться. Сейчас был такой период – и я счастлива, что он закончился. - Но это так ужасно… - Ати заморгала, бестолково глядя на нее. – Пишущая Тайиль, можно ли что-то сделать?.. Я могу?.. Она не договорила – просто не знала, что сказать. Вот только свое собственное вдруг показалось ей незначительным и мелочным. Тайиль несла такое тяжкое бремя, но старалась не показывать, насколько ей трудно. Такие вещи заставляли цепенеть. А женщина лишь покачала головой, тепло глядя на нее: - Все, что возможно, делает госпожа Гаэра, Ати. Но я благодарна тебе за участие и беспокойство. Не тревожься за меня – все действительно не так плохо, как может казаться. Иногда я, конечно, расстраиваюсь, - она досадливо поморщилась. – Порой осознание собственной слабости и никчемности здорово подкашивает, и я начинаю хандрить. Но эти состояния не длятся долго, потому что я вспоминаю, что мне на самом деле очень повезло. Да и в моей жизни много хорошего, за что стоит держаться. Плоть – всего лишь плоть. - Ты очень сильная, госпожа Тайиль, - выпалила Ати, решившись на откровенность. В другое время она постеснялась бы сказать это вслух, но история Тайиль, пускай и рассказанная скупо и без подробностей, потрясла ее до глубины души. Смелости хватило и на то, чтоб продолжить. – И совсем не никчемная! Ты так много делаешь для Гильдии… и для нас всех!.. Если уж и был кто никчемный среди них – так это сама Ати. Даже сейчас она не могла подобрать слов, чтобы как-то поддержать эту хрупкую женщину, помочь ей ощутить себя лучше. Тайиль, несмотря на ее косноязычие, почему-то смутилась: она как-то неуверенно улыбнулась, будто не понимала, почему Ати так отреагировала на ее рассказ. - Спасибо тебе за такие добрые слова, Ати. Честно говоря, я никогда не считала себя сильной. И я просто делаю то, что делать должна, вот и все. Это просто работа. Такая же, как ухаживать за лошадьми, или печь хлеб, или обучать кого-то, или возделывать землю. Я всего лишь нахожусь на своем месте. И мне не хотелось бы, чтобы ты думала, что это требует от меня каких-то чрезмерных усилий – или что я нахожусь в особом положении. Мы все равны. И это поддерживает гораздо больше, чем что-либо иное. - Я не хотела обидеть тебя, Пишущая, - Ати склонила голову, ощутив стыд. Ну вот, опять… Стоило научиться следить за языком – и не унижать Тайиль жалостью. Уж наверное, ей и без того хватало собственных мыслей о слабости; да и вряд ли Ати могла представить себе, каково это – жить в еще, по сути, молодом теле, но понимать, что с каждым годом оно становится все более слабым, не способным ни на что. Вот это было по-настоящему страшно. Тайиль же только склонила голову набок, улыбаясь краешком губ. - Ты и не обидела меня, Ати. Разве может обидеть сострадание? На этот вопрос у Ати не было ответа. Порой ей казалось, что обидеть может вообще все что угодно, и предугадать, когда доброе слово станет шпилькой, было очень сложно. Впрочем, кое-что сказать все же стоило, а потому она, осторожно взглянув на пригревшуюся у огня женщину, негромко проговорила: - Когда мы прибудем в Пайр, я бы хотела состоять при тебе, Пишущая. В качестве помощницы и защитницы. Если это будет позволено, конечно. - Уверена, что будет, - серьезно кивнула Тайиль. – Ты очень помогаешь мне с архивами – и мне будет приятно, если ты будешь оберегать меня, Ати. Тем более что ты обладаешь поистине выдающимся даром! Гильдия еще не знала таких Птиц. Так что для меня это честь. - Ну что ты, Пишущая, - Ати смутилась, разом сжимаясь: от способности принимать похвалу в Гильдии она быстро отучилась, и сейчас это воспринималось едва ли не как насмешка. Впрочем, Тайиль не позволяла себе насмешек и говорила искренне – и это смущало еще сильнее. – Я самая обыкновенная… Правда, что-то внутри нее испытало наслаждение, когда она, едва ли не оправдываясь, произносила эти слова. Ей казалось, что она не достойна признания, но в то же время заслуживала его, как никто другой. Из одного состояния ее стремительно швыряло в другое, и она не понимала, как бороться с этим – да и нужно ли вообще. Тайиль наблюдала за ней, и когда Ати потупилась, она негромко проговорила: - Как Пишущая Гильдии, могу сказать тебе, что это не так. Ты действительно очень особенная, Ати. И судя по тому, что я слышала, последняя битва с дикими лишь подтвердила это. Она не хотела затевать этот разговор – но Пишущая начала его сама… Ати остановила себя в самый последний миг, когда вопрос о Лорелей уже готов был сорваться с языка. Слова почти скребли глотку, и ей понадобилось время на то, чтобы убедить себя в несвоевременности беседы о Когтях, о самой Неясыти, о подозрениях. Поговорить об этом хотелось ужасно, но одного взгляда на бледное лицо Тайиль почему-то было достаточно для того, чтобы задуматься, так ли это нужно сейчас. А потому она, проглотив все несказанное, лишь тихо пробормотала: - Я служу Гильдии, госпожа Тайиль. Наверное, такая ложь во благо была наименьшим, что Ати могла сделать для нее: придержать язык, когда можно было не лезть на рожон. В конце концов, об этом они могли поговорить и позже – а пока эта измученная женщина впервые за долгое время наслаждалась минутами, проведенными не в повозке с Гаэрой под боком, и разрушать ее нынешнее было просто бессердечно. Поэтому Ати постаралась проигнорировать собственное неудовольствие от необходимости держать себя в руках – и попыталась насладиться вместе с ней. Это почти получалось, разве что голова с каждой минутой гудела все сильнее… - И все-таки до чего же славный вечер, - вздохнула Тайиль, прикрывая глаза. Затем она вдруг усмехнулась, прислушиваясь. – Как хорошо поют девочки. Кажется, будто мы снова где-то на празднике в Птичьем Городке. И будто мне опять двадцать лет. - А как ты попала в Гильдию, Пишущая? – спросила Ати, убеждая себя, что разговор поможет ей отвлечься от свинца в висках. – Ты записывала все наши истории – а как же твоя? - Это частично тоже связанно с моей семьей, - ответила ей Тайиль, все такая же мягкая и даже какая-то уютная в свете костра. – Моя мать умерла во время родов – ее тело было ослаблено тем же недугом, и это лишь усугублялось чистотой крови. Она была дочерью эльфийского рода Эрелин, сбежавшей из Верданора вместе с моим отцом, человеком. Он знал о ее болезни, но надеялся, что им будет дарована долгая жизнь. Так не произошло, и он, наверное, так и не простил меня; я не помню от него ни нежности, ни любви. Меня выкормила его сестра, благодаря ей я и выжила – но когда мне исполнилось двенадцать, отец попытался отвезти меня в Верданор, к родне матери. Недуг проявлялся уже тогда, и это только лишний раз напоминало ему о том, что произошло с матерью. Но эльфы не приняли меня – я считалась, прости за грубое слово, отродьем, и нас прогнали. Кажется, это и сломило отца: он хотел отдать меня в божий дом, чтобы я доживала свои дни не у него на глазах, но и там мне не нашлось места: у них хватало искалеченных и больных. Поэтому он, посовещавшись с теткой, решил увезти меня в Гильдию. И это было самым правильным решением из всех возможных: под приглядом Хартанэ и с Ее помощью я получила Крылья, и мое тело справляется гораздо лучше, чем могло бы. Да, уже через десять лет я не могла считаться Птицей, так как болезнь начала брать свое – но порой я думаю, что лишь Гильдия уберегла меня от более печальной участи. - Госпожа Тайиль… - Ати сочувственно смотрела на нее, вновь не способная подобрать слова, и Тайиль качнула головой – мягко и в то же время уверенно: - Это было очень давно, Ати. И очень правильно. Нет повода жалеть меня – моя жизнь сложилась прекрасно. У меня много сокровищ, и я умею ценить их. - Как тебя нарекли? – спросила девушка, переводя тему. Тайиль уже дважды намекнула ей, что жалость не нравилась ей, и стоило бы запомнить это наконец. Пишущая приятно улыбнулась. - Я – Соловей. Одна из моих бывших наставниц звала мой Танец песней, и это было высшей похвалой для меня! Как бы мне хотелось Станцевать еще раз… - она мечтательно взглянула куда-то за горизонт. – Не в битве, конечно – больше всего на свете мое сердце жаждет завершения Излома. Но выйти снова на тренировочное плато и скрестить Крылья с другой Птицей, почувствовать эту силу… - Все наладится, Пишущая, - постаралась неуклюже утешить ее Ати. С подбадриванием у нее дело всегда обстояло плохо – но Тайиль, кажется, на самом деле не особенно в этом нуждалась. - Конечно. Так или иначе, я всегда могу любоваться вами и вашей юностью, гордиться вашим ростом и мастерством. Архивы дают мне чувство причастности к этому вечному развертыванию Дара в каждой из вас, и это, если честно, уже ошеломляющий подарок мира. Я и надеяться не могла на такую щедрость. - Ты и в самом деле очень сильная, госпожа Тайиль, - с чувством сказала Ати, вдруг ощутив внезапный порыв озвучить это. – И я очень благодарна тебе за эту беседу. Вечер и впрямь хороший… - Ты выглядишь немного усталой и бледной, - заметила Тайиль, с ненавязчивой заботой оглядывая ее. – Все в порядке? - У меня болит голова, - решившись, призналась Ати. – Но, если можно, я еще посижу с тобой… - Конечно, можно. Они обе затихли, и Ати некоторое время просто слушала и наблюдала, как течет еще один обычный вечер в лагере. Еще немного, и они ступят на земли Таврании, а дальше их ждала крепость Пайр. Ати радовалась тому, что изнурительный переход подходил к концу: хотелось осесть, вновь погрузиться в размеренность, найти хоть какой-то приют, хотя бы иллюзию приюта. И чтобы все было как раньше… С другой стороны, в глубине души она прекрасно знала, что как раньше уже не будет. Она сама все сделала для того, чтоб перекроить собственное будущее, и стоило ли теперь сетовать? Ати осознавала, что лишь тем и занималась, но как-либо изменить это не могла. Что ж, возможно, пребывание в Таврании и впрямь пойдет мне на пользу. Я хотя бы отвлекусь, посмотрю на что-то иное. Пайр ей представлялся основательным, тяжеловесным, с толстыми замшелыми стенами, в подножье которых бились морские волны – и в ее фантазиях совсем не походил на Келерию, чьи башни высились среди горных пиков. Возможно, там ей будет гораздо легче: в отличие от Тайиль, она не грезила о тренировочном плато – зато прекрасно помнила последние ночи в замке, кажущиеся злыми, безысходными. Память отзывалась внутри горечью, и Ати очень хотелось поскорее переключиться на что-то иное. Быть может, на Островах пилигримов ей удастся это сделать? Она так глубоко ушла в свои мысли, что не сразу сообразила, что перед глазами все плывет. Мутная пелена застилала взор, иногда густея, иногда вновь становясь бледной, почти и не беспокоящей – но Ати все равно напряглась. Так могла проявляться боль, а могло и что-то иное, пугающее гораздо сильнее. Последнее видение, пришедшее к ней, было связано с Эланом – и именно оно подтолкнуло ее к тому, чтобы бороться за Крылья. С тех самых пор она боялась видений, не желала их и жила в ожидании беды; правда, за последнее время бед случилось более чем достаточно для того, чтобы она позабыла об этой стороне своего дара и потеряла бдительность. Ати поняла вдруг, что все стремительнее ее затягивает в вязкий водоворот, успела ощутить еще взметнувшуюся языком пламени панику, бросила на невозмутимую, ничего не замечающую Тайиль один взгляд, полный мольбы – а затем… Роза ветров. Белая пелена, и в ней, как в тумане – пересечье двух лучей, что расходились крестом… Следом за ударом сердца мигнуло, и на миг она вновь увидела мир четким, полным совершенных и завершенных форм – вот огонь, вот котелок с округлым боком, перемазанным сажей, вот укрытое мягким подолом колено Тайиль, обогретое светом, вот ее лицо. Она чувствует взгляд Ати и медленно поворачивает к ней голову, Ати видит, как поднимаются ее ресницы… Отражение в воде. Граница, тонкая линия поверхности воды, город из стекла и прозрачного камня над ней – и такой же, только вверх тормашками перевернутый, внизу. Отражение, озаренное розоватым нежным закатным сиянием, было подвижным и живым, в ряби на воде ей виделось движение, тонкие силуэты терялись в нем и являлись заново; город за пределами воды был пуст, в нем по лабиринтам улиц ветер носил охапки сухих листьев, швыряя их в пересушенные чаши белокаменных фонтанов и поднимая вихри пыли. По городу полз гигантский змей – могучее тело медленно и упруго скользило меж высветленных странным светом стен, сквозь переливчатую чешую пробивался наружу острый хребет, один глаз его был выколот и сочился густой темной кровью, второй сиял ослепительной звездной белизной – или синеватой изморозью, и был широко распахнут. Змей полз к воде, и Ати знала, что он будет пить – покуда не выпьет всю воду, и тогда отражение исчезнет. - Ати? – встревожено позвала ее Тайиль – наверное, она поняла, что что-то не так. А Ати вспоминала видения – их она видела еще в Гильдии, и они остались неизменными, точь-в-точь такими, как она помнила, как записывала Бовин. Звук чужого голоса долетал глухо и медленно, словно кто-то тянул его сквозь уплотнившееся вдруг пространство, но она ничего не могла ответить – и была беспомощна сейчас. Отражение в воде. Скалистый остров, по склонам которого сбегают вниз извивы корней, поднимается из темных волн, и над ним переливается под солнцем черная чешуя диковинных крыш. Ягода солнца катится по небу, алея, тонет в темных волнах. К острову от большой далекой земли тянется дорога, распахивающая каменные арки над водой – и по ней медленно ползет змей. Мост ветшает под его телом, начинает осыпаться, змей вползает на скалы, обвивая гигантскими кольцами остров, словно собственную жертву. Кровь из пустой глазницы сочится и тяжелыми каплями срывается в прозрачное озеро, что раскинулось в самом сердце суши, окруженное дворцами и колоннами. Змей в тишине склоняет голову и пьет, пока его тело в полной тишине ломает здания, деревья, пока осыпается крошевом мост в растревоженную соль моря. Озеро вычерпано, и змей поднимает голову, взгляд его вонзается прямо в череп Ати. Он чувствует, что она наблюдает за ним. Тайиль потянулась к ней, глядя все так же пытливо, Ати поняла, что опять не может вспомнить, как делать вдох, попыталась открыть рот – но тело не повиновалось ей, став чужим. Отражение в воде. Черные башни распарывают небо, искореженные деревья сползают по обрыву вниз, прямо в молочное марево тумана, что раскинулось на десятки верст. Из него поднимаются обломанные кости, лоскуты седой змеиной чешуи, сброшенной сотни лет назад. Ати видит на обрыве чей-то силуэт, слышит в пустоте чей-то голос, поющий колыбельную – и понимает, что это место и есть колыбель. Покинутая колыбель тиха, но сквозь расстояния слышен скрежет и шорох. То, что покинуло колыбель, испытывает жажду – и ищет… Ати ощутила прикосновение – но оно не могло вывести ее из оцепенения. Она лишь сморгнула, наблюдая, как Тайиль склоняется над ней, поддерживая ее под голову. Дым от костра причудливыми витками закручивался, поднимаясь в ночное небо, и небо на западе совсем погасло. Только Ярис мерцала прямо над головой, острая и ясная, всевидящая… Мир вокруг движется, колеблется, отражается, мимо плывут горы, долины и чужие берега. Ати невидима – но видит все, а под ее ногами рябит чешуя. Впереди ее прорезают кости, выходя наружу, белые сухие кости, где-то обломанные и бурые, где-то – совсем тонкие и острые. Ати касается их, идет вперед, придерживаясь за них, чтобы не упасть, пока змей, на спине которого она стоит, ползет вперед через время и миры, и все сущее корежится под его тяжелым телом. Ати оборачивается – и видит опустевшие города и высохшие реки. На грани зрения что-то мерцает, и она вновь смотрит вперед. Там разливается золото, там свет озаряет башни замка, который знаком ей – Гильдию трудно не узнать. На смотровой площадке самой высокой башни – источник света; Ати видит силуэт, видит женщину с шестью крыльями, горящими ярче солнца – но не может рассмотреть ее лица. Голодный змей подползает к ней все ближе, он начинает медленно подниматься, становясь на хвост, и Ати вынуждена вцепиться в его кости, уже растущие прямо из тела, будто ветви старого дерева. Ати знает, что он голоден – и что ему нужно ее живое, огнем горящее сердце. Она отводит назад крылья, и Ати видит ее лицо… - Госпоже Лорелей грозит опасность! – сипло выдохнула она, распахивая глаза – и мгновенно проваливаясь во мглу колючих черных зрачков. - Тоже мне новость, - Гаэра-Ворона грубовато пихнула ее в плечо, когда она попыталась принять вертикальное положение. Под спиной было прохладно, и Ати сообразила, что она лежит. За спиной Гаэры маячила Тайиль, взволнованная и будто бы еще побледневшая. – Не дергайся. Тайиль сказала мне, что ты начала отключаться – если сейчас будешь крыльями трепыхать, голова… - Госпожа Гаэра, ты не понимаешь, - Ати даже не поняла, что ухватила старуху за запястье, настойчиво продолжая. – Прямо сейчас что-то не так, близится беда, мне было видение!.. И со всего выходит, что скоро произойдет что-то! Я должна поговорить с госпожой Лорелей, предупредить ее… - Меня предупредишь, - без колебаний остановила ее Ворона. – А я, если обнаружу в этом что-то, требующее внимания, предупрежу ее. У Лорелей забот до беса, и распыляться ей сейчас совершенно ни к чему. - Это очень важно, госпожа Гаэра, послушай меня! – это уже напоминало мольбу, но тоже не особо подействовало: Ворона только сердито нахмурилась: - Ати, девочка, у тебя туго со слухом? Я повторяю: Лорелей дела нет до каждого, кто приносит ей весть об опасности – она находится в этой самой опасности ежесекундно! Давай, соберись и расскажи мне о видениях, а дальше… - Да почему никто не слышит меня?! – в отчаянии Ати вскочила на ноги, пошатнувшись – но все же устояв: Гаэра была права, ее моментально повело, но обида пополам с бессильной злостью придали сил. – Сколько можно?! Сколько раз я просила, сколько раз просила меня послушать – и в ответ получаю только презрение, словно я не человек вовсе, а что-то… что-то недостойное! Вы сами нарекли меня Птицей, назвав равной себе! А по-прежнему все до единой считаете меня глупой девчонкой, которая ничего не смыслит в жизни и годится лишь на то, чтоб выполнять чужие приказы! Вы хотите, чтобы я была полезной, но сами каждый раз напоминаете мне, что я не имею права и рта раскрыть без вашего на то дозволения, потому что еще вам хочется, чтобы я была удобной! Вы так превозносите Лорелей, но когда я говорю о том, что ей грозит беда, вы швыряете мне в лицо, что у нее забот до беса, будто бы я по глупости отнимаю ее время. Я хочу помочь – но мне никто не позволяет сделать это! Я постоянно слышу о долге, о чести Птицы – но я не могу исполнить свой долг, потому что меня или игнорируют, или используют!.. - Ты посмотри на нее, разоралась как! – возвысив голос, Ворона выпрямилась, упирая руки в тощие бока и гневно глядя на нее. – Несчастная ты наша, самая обделенная! Используют ее! Это кто тебя использует, девочка, разреши спросить?.. - Та, кому я пытаюсь служить!.. – Ати поняла, что кричит – и наверняка женщины, отдыхавшие в ближайших палатках, слышали ее. У костра молодых Птиц продолжали петь, и сейчас это казалось насмешкой. Глаза вновь заволокло – но на этот раз слезами. – Меня обманывают, утверждая, что так и должно быть! А когда я пытаюсь сказать, что мне это не нравится, мне приказывают терпеть! Не думать! Я не вещь, Гаэра! Я – живой человек, и вы сами дали мне Крылья! Вы сами постоянно говорите мне, что мой Дар очень особенный – но при этом каждый раз напоминаете, что он ничего не стоит, потому что в ваших глазах я еще ребенок! И я нужна вам лишь для того, чтобы у нее было мощное и покорное ее воле оружие, потому что когда она захватывает меня, она может уничтожать диких моими руками! Не считаясь со мной! И точно так же она поступает со всеми, я права? – Гаэра только оторопело глядела на нее, а Ати уже не могла остановиться. – Наблюдает за нами, смотрит, ищет, как бы нас использовать – и делает это, прикрываясь священным именем Богини… Это же так удобно, богам ведь все дозволено! Я не хотела всего этого, вы думаете, я хотела? Мои родители умерли, мой дом сгорел! Я осталась совсем одна! Мой брат в опасности – но разве кому-то есть до того дело, если я удобна? Если со мной можно вот так поступать?.. Втаптывать меня в грязь, отмахиваться, когда мне больно, когда я прошу помощи, когда я хочу предупредить – ту самую Птицу, руками которой со мной все это сотворено! Со всеми вами! А вы и рады, боги!.. О каком равенстве Птиц идет речь, когда каждый раз мне напоминают, что я – ничтожество? О каком равенстве вы говорите, если во время сражения мы все становимся обыкновенными марионетками в руках той самой, великой, гордой, носящей имя Преемницы Богини на земле?! О, она, конечно, имеет право на все… А на что имею право я как Птица? Где мои права? - Сгорели в костре, когда на втором Посвящении ты поднесла Хартанэ саму себя, Ати из Нернаэнна, - прошипела ей в лицо Ворона, приблизившись к ней почти вплотную. Лицо ее побелело от гнева. – Когда ты, не отказавшись от Крыльев, приняла свою судьбу и согласилась служить Келерии. И знаешь, в чем разница между тобой и теми Птицами, которые принимали решение остаться после долгих лет обучения? Они не вопят о том, что они уже выросли. Они следуют туда, куда им велено – и вот в этом, девочка, и заключается их хваленая взрослость. Они вверили себя в руки силы, которая горит в их сердце, и ни на минуту, ни на секунду не позволяют себе усомниться в этой силе. Когда ты научишься поступать так же, скажешь мне о том, какая ты большая уже. Хотя по-настоящему большим нет нужды орать о том на каждом углу, как делаешь ты. Я говорила тебе, что ты еще не готова, но ты рогом уперлась и, здесь отрицать не стану, доказала, на что способна. Докажи теперь, что это Хартанэ не зря так щедро тебя одарила и не ошиблась в тебе. Вот оно, твое право: быть взрослой. Пока же я вижу только обиженного на весь мир ребенка, который хочет, чтобы с ним носились, как с фарфоровой кукленкой. Так не будет, Горлица. Подотри сопли. А потом расскажи мне о том, что видела. - Я не хотела этих даров. Я не хотела всего этого… - Ати зажмурилась и затрясла головой, словно могла вытрясти боль, словно могла освободиться от гнетущего чувства отчаяния, захватившего все ее существо. Открыв глаза, она уставилась на Гаэру, вскидывая голову, будто решала биться насмерть. – И я буду говорить о видениях только с Лорелей… - Нет уж, моя радость, - старуха оскалилась, глядя на нее, как глядят на провинившихся упрямых детей. – О своих видениях ты будешь говорить со мной. Я отвечаю за всех, кто способен на что-то большее – а ты, на беду мою, из таких. Это значит, что я буду первой, к кому ты шла, идешь и будешь впредь идти со всем, что Хартанэ принесет в твою голову. И мы будем разбирать это, хочется тебе или нет. А еще, Ати из Нернаэнна, не забывай: я – Старшая Птица, ты же – только обрела Крылья. И как Старшая Птица, сообщаю тебе: такое поведение недопустимо, раз тебя нарекли. Как только мы разберемся с видениями, я назначу наказание. И в следующий раз ты будешь думать, прежде чем открывать рот и обвинять всех вокруг на чем свет стоит. - Я не буду обсуждать это ни с кем, кроме Лорелей. Лично, - повторила Ати, почти чеканя каждое слово. Гаэра в ярости пугала ее, но молчать она больше не могла. А повиноваться – не хотела. - Гаэра, может быть, Лорелей действительно стоит услышать о видениях Ати из первых уст? – негромко заметила Пишущая Тайиль. Она как-то незаметно встала сбоку от них обеих, будто готовая вклиниться, если ситуация вдруг выйдет из-под контроля. Впрочем, о каком контроле могла идти речь, Ати слабо представляла. К тому же, некоторые Птицы все же выбрались из палаток и теперь смотрели на них, пытаясь понять, что происходит. Ворона в ответ и бровью не повела. - Помолчи, Тайиль. Есть границы, за которые не следует заходить, каким бы выдающимся ты ни был. И кое-кому об этих границах надо напомнить. - Ну конечно, - Ати хмыкнула, тыльной стороной стирая слезы с щек. Ей не хотелось плакать, но было до того обидно и противно, что это происходило само собой. – Я ведь только этого заслуживаю, не так ли, госпожа Гаэра? Я не вхожу в число Птиц, с которыми можно разговаривать нормально. Мне надо постоянно напоминать о том, где мое место, потому что я мала, потому что я глупа, что там еще?.. - В твоем монологе слишком много «я», девочка, - очень тихо проговорила Гаэра, глядя на нее в упор и не мигая. – Когда ты будешь достаточно зрелой для того, чтоб суметь это «я» убрать и понять, что такое истинное бескорыстие и служение – тогда и поговорим. Пока что я вижу выскочку, которая очень хочет не казаться таковой. Ничем не могу помочь тебе, Ати из Нернаэнна. Если претендуешь на то, чтоб зваться взрослой, будь добра вести себя соответственно. А сейчас – марш в мою повозку. Я не намерена говорить о твоих видениях здесь. - Я никуда не пойду! – срывающимся голосом бросила ей в лицо Ати. Ей было все равно, кто на них смотрел, сколько Птиц ее слышало – и сколько осуждало. Вот теперь ей было совершенно все равно. - Пойдешь как миленькая, иначе я заставлю тебя это сделать – и пальцем для того не двину, - угрожающе предупредила ее Гаэра, и Ати истерично рассмеялась, не сумев остановиться. Раскинув руки в стороны, она отступила на шаг назад. - Так заставляй! Вы же по-другому не умеете, правда? Лорелей так делает – а значит, и вам дозволено! Я всего лишь хочу честности – и прошу ее, а в ответ получаю угрозы! Это и есть милость Богини? Давай, яви ее нам всем! Чтобы мы уж точно убедились в том, как именно Она склонна изъявлять Свою волю через Своих дочерей! И Гаэра, судя по всему, уже намеревалась так поступить, когда вдруг в круг света вошла тавранка из Когтей Неясыти. - Что тут происходит? – недовольно оглядев собравшихся, спросила она. Ворона, скрестив руки на груди, неприязненно оглядела ее и процедила сквозь зубы. - Учу Птицу уму-разуму. Не происходит ничего, что потребовало бы участия или внимания Когтей Неясыти. Мы разберемся сами. - Оно и видно, раз вас слышно у ее шатра, - хмыкнула женщина, переводя взгляд на Ати. – А почему девочка рыдает? - Я хочу видеть Лорелей. У меня есть важная информация, которую я хочу передать ей лично. Это касается моих видений. Госпожа Гаэра отказывается пропустить меня к ней. - Вот оно что, - без особого энтузиазма протянула тавранка. – Ну, коль такое дело – идем, проведу тебя в шатер. - Что?.. – Ати поняла, что пораженный вздох вырвался у нее синхронно с восклицанием Вороны, по содержанию не отличающимся. Женщина в ответ на возмущенный взгляд Гаэры только плечами пожала: - Ну а что? Если это поможет разогнать здешний балаган – прекрасно. - Балаган начнется, если мы каждую будем водить за ручку к Лорелей, чтобы она там закидывалась, попомни мое слово. Совет не приветствует это, и мы, между прочим, опираемся на прямое распоряжение, - старая ведьма недовольно поджала губы. Тавранка скрестила руки на груди и улыбнулась ей одним лишь уголком рта. - Мы чуть выше Совета, уж прости, матушка. Гаэра перевела взгляд на Ати – та продолжала утирать лицо. Вспышка гнева схлынула, и теперь стыд жег изнутри. Но так и впрямь не могло больше продолжаться, не могло ведь… - Сначала нужно разобраться в том, что тебе привиделось, Ати из Нернаэнна. И только потом голосить об этом. Так поступают те самые взрослые Птицы, к которым тебе так хочется себя причислить: сначала они думают, лишь потом – действуют. На досуге подумай об этом. - А у видений есть толкования? – уточнила женщина, рассматривая их обеих. Ати вновь ощутила себя беспомощной, а Гаэра чуть ли не с мстительным удовольствием заметила: - В том-то и дело, госпожа Коготь: толкования нет. Есть истерика. Не думаю, что из этого выйдет толк. Если, конечно, мое мнение все еще имеет значение в этой Гильдии и интересует тех, кто чуть выше Совета. - Раз так – сперва выясните, в чем суть видений. Будет с чем идти – пойдем. А сейчас расходитесь. Всех касается, - вынесла вердикт Птица, оглядывая собравшихся. Проснувшиеся и выбравшиеся из палаток Птицы поспешили удалиться обратно, и вскоре у костра они остались вчетвером: Тайиль, Гаэра, Ати и тавранка. Тело почему-то била крупная дрожь, и Ати обхватила себя руками за плечи, стараясь унять это, - и предприняла последнюю попытку добиться своего прямо сейчас. - Но это может быть действительно очень важно… Отведите меня к ней сейчас, прошу… В моих видениях был змей, он хотел напасть на женщину с шестью крыльями, на всю Гильдию, он был огромен! У него не было одного глаза, он разрушил город на острове и еще один, из стекла, а третий город был его колыбелью, она может знать, что это значит… - Девочка, я состою при Лорелей достаточно долго, чтобы утверждать, что сейчас ты несешь какую-то околесицу, - сообщила ей как ни в чем не бывало женщина, и Ати поняла, что сдается. – Разберитесь, что к чему, найдите, что это может значить. С ней работает кто-нибудь, кто толмачит с образов на человеческий язык? Это уже было адресовано Гаэре, и старуха с оскорбленным видом воззрилась на нее. - Конечно, работает. Не забывайся. Воронье Гнездо находится под моим началом несколько веков, и я прекрасно знаю, что делать в таких случаях. Бовин из Кимри помогает Горлице расшифровать видения. - Вот и прекрасно, - удовлетворенно кивнула тавранка. – Тогда жду тебя с результатом, Ати из Нернаэнна. Если ты считаешь видения настолько важными, начните прямо сейчас. Глядишь, к утру и договоритесь до чего. И советую тебе научиться держать себя в руках. В жизни здорово пригодится. Пропустив мимо издевку, Ати кивнула, сдаваясь и опуская плечи. Она была изнурена, и больше всего на свете ей хотелось сейчас сжаться в крохотный комок в казарменной палатке и долго и горько плакать. Но Хартанэ требовала от нее, судя по всему, иного. - Я полагаю, что нынешний инцидент можно считать исчерпанным, - мягко вклинилась в разговор Тайиль. Она сейчас не смотрела на Ати, но та чувствовала идущее от нее сочувствие, и от того становилось еще более гадко. – Ати сильно переволновалась, и назначать ей наказание за попытку помочь действительно немного несправедливо, как мне кажется. Гаэра выразительно фыркнула, закатив глаза, а тавранка только и сказала: - Не назначайте. Уж наверное, две представительницы Старшего Совета из трех способны решить этот вопрос. На этом, думаю, можно завершить представление, и так зрителей собралось больше, чем нужно. Горлица, если к утру вы сможете что-то принести – хорошо; если нет – ну, разбирайтесь столько, сколько потребуется, но не тяните. У Лорелей хватает забот, и многое она предчувствует, но лишняя опора не помешает. - Я поняла, госпожа. Спасибо, - чуть слышно прошелестела Ати, не поднимая глаз. Женщина удалилась, пожелав Гаэре и Тайиль доброй ночи – а затем обе перевели все свое внимание на Ати, и если одна еще способна была на сострадание, то ожидать его от второй было бессмысленно. К тому же, Ати с трудом помнила, что наговорила ей в запале – но что бы ни прозвучало тогда, вряд ли оно понравилось Вороне. - Жду вашего с Пустельгой отчета, - сухо бросила старуха, отворачиваясь от Ати. – А тебя, Тайиль, жду в повозке. Хватит прохлаждаться. И она ушла, больше не проронив ни слова. Ати так и стояла, низко опустив голову и приходя в себя. После видений всегда было тяжело, а уж после такого… - Ати, - негромко позвала ее Тайиль. Ати не успела ничего понять – просто обнаружила вдруг, что ее очень бережно обнимают, едва-едва касаясь. Это прикосновение было таким странным, таким забытым, что девушка оцепенела, не понимая, что происходит. – Все в порядке, Ати. Все хорошо. Ати кивнула, утыкаясь носом в ее хрупкое плечо, несмело подняла руки, чтобы обнять ее в ответ – но так и не сумела. Почему-то вспомнилось, как во время второго Посвящения дикий дух обнял ее. То было первое объятие за долгое время, это же стало вторым, но от него почему-то делалось куда страшнее. - Я пойду, Пишущая. Прости меня, пожалуйста… - просипела она, не способная на большее. Тайиль так же аккуратно отстранилась, оглядывая ее лицо. Смотреть ей в глаза было невозможно: слишком понимающе она смотрела, слишком заботливо, слишком нежно. На нее не должны были смотреть так. - Ступай, - женщина напоследок тихонько сжала ее плечо. – Если я могу как-то помочь тебе, скажи. - Нет-нет, Пишущая, ничего не нужно, я пойду… - она зачастила, попятилась, словно пытаясь защититься – было ли от чего? – а затем побрела к казарменной палатке, к далекому костру, где не утихало веселье. И в этом тоже была ирония, забавная шутка мира, надрывающего живот в такие мгновения: где-то у кого-то ломался мир, где-то кто-то кричал от боли и обиды, а рядом хохотали. И никому ни до кого не была дела. Кажется, Тайиль провожала ее взглядом, но Ати о том не думала. Ей нужно было отыскать Бовин.