Дикая охота. Руины рассвета

Она была уверена, что остатка дня и долгой ночи будет достаточно для того, чтобы они оправились после перехода – и очень скоро поняла, что ошибается. Тело ее, обычно повинующееся, чуткое, жившее с ней в ладу столько лет, впервые взбунтовалось – и Мара не могла ничего противопоставить тому. Тело хотело спать: вся громада неба, казалось, упала на ее голову, вдавливая затылок в подушку, и это было так сладко… Телу хотелось есть, а потому ближе к рассвету, когда небо за окнами начало бледнеть, она все же проснулась, выбираясь из-под рук крепко спящей Птицы, и направилась к столу, на котором так и стоял устроенный горринарами поднос, накрытый салфеткой. Под ней обнаружилась еда, приготовленная заботливыми руками, и Мара ощутила настоящее наслаждение, не спеша пробуя незнакомые блюда – необычные, но вкусные. Не меньшим наслаждением было тихонько пробраться в купальни и выплеснуть на себя ведро уже давно остывшей воды: телу хотелось и чистоты, звонкой и прохладной, свежей. Это тело, ставшее за полвека привычным, словно бы изменилось теперь – необратимо и неумолимо, в один миг, что длился дни и вечности напролет. Мара аккуратно ощупывала собственные ребра, чувствуя, как они ходят под кожей, смотрела на руки, жилы вдоль запястий, шрамы – и все это узнавала заново, снова присваивая себе, делая своим, близким, а не далеким. Пока они шли через Дир-Киридан, она словно бы отстранилась от себя самой – чтобы не жаловаться, чтобы выдюжить и дойти. Но сейчас и впрямь пришло время, то самое благое время, когда она снова могла стать целой – и Мара благодарила собственные кости, кровь свою и плоть. Все в ней было сейчас живым, пробуждающимся, и она ощущала от того тихую, но солнечную радость. А еще телу хотелось касания и нежности, такой остро хотелось, что голова кругом пошла – стоило проснувшейся Даэн взглянуть на нее. Волны этой нежности накатывали на нее еще долго, пока дыхание Даэн щекотало усталыми поцелуями ее ключицу. Руки сами скользили вдоль ее позвоночника, по сильной спине, даже на ощупь красивой – Мара не могла остановиться и насытиться этой лаской. Она любовалась беззастенчиво тем, как напрягаются ее руки, как по плечам рассыпаются спутанные локоны, любовалась взглядом, движением, беспредельной искренностью. И потом – тоже любовалась: тем, как Даэн, приподнявшись на локте над ней, гладит ладонью ее живот, ребра, ее тело. Это тело становилось таким красивым в ее руках, что Мара и сама не верила, что так бывает. А оно происходило, цвело, не нуждаясь ни в объяснении, ни в дозволении, ни в ее суждениях. Они были так красивы вместе… Горринары позаботились и об одежде для них – чистая, пахнущая морозом ткань приятно ложилась на кожу. Крылатые люди носили странные свободные штаны и свободные же рубахи с длинными подолами и открытой спиной; ткань причудливым образом собиралась в складки, удерживаемые потайными пуговицами, и подол рубахи служил ей одновременно и широким кушаком. Даэн с улыбкой наблюдала за тем, как Мара ворчит, путаясь в слоях ткани, а потом со смехом заступила ей за спину, помогая разобраться со всем и закрепить свободные хвосты. Затылок и лопатки все равно оставались открытыми, и Мара улыбнулась уголком рта, когда Птица мягко коснулась губами косточки на ее шее сзади. - Люблю твои родинки, - кончиком пальца она провела по коже Мары, соединяя темные точки мягкими линиями. – Я узнала тебя по ним. - Едва ли ты видела их в нашу первую встречу, - хмыкнула Мара, прикрывая глаза. Все чудеса Бессмертного, какими бы захватывающими ни были, не могли сравниться с прикосновением Даэн. - В первую – нет, конечно, - в тон ей отозвалась Птица. Ее ладони лежали на плечах – поддерживая, оберегая, владея, но не посягая, и чувствовать это было потрясающе. – Но я узнала тебя по ним. Ты носишь здесь Песочные часы Хартанэ. А значит, Богиня обещала мне тебя с самого начала. - Коли так, Она весьма дальновидна. А ты бываешь весьма сентиментальной, - Мара саму себя укорила за неуместное ехидство – просто нежности было так много, что она не знала, как быть с ней, как ее принять. Это должно было быть очень просто: распахни себе сердце – да и пусть в него льется река, чьи воды напитаны солнцем, а оттого так ласковы. Но пока еще память о тяжелой броне, которую они надели на себя в самом начале и лишь теперь сбросили, была слишком свежа, и Мара поняла, что на самом деле позорно боится того, что эта нежность попросту собьет ее с ног, лишит опоры, всяких защит. Впрочем, Даэн поняла это и безо всяких объяснений. - Тоже мне новость, - простодушно усмехнулась она, женщина с глазами Бога-Пустоты, и Мара, обернувшаяся к ней, даже замерла на миг, вспоминая заново, как дышать. Могла ли она однажды проснуться – и осознать, что ее гордая красота больше не заставляет ее сердце пропускать удар за ударом? Могло ли наступить такое утро, в котором сердце Птицы в ее груди из священного дара превратилось бы в привычку? Мара владела всеми ответами, не было нужды даже усилие прилагать, чтобы малодушный страх истлел, обратившись пылью на ветру; ей достаточно было поймать взгляд Даэн – и это все рассыпалось, разметывалось по четырем сторонам света и переставало существовать. – Ты готова? Мара не сразу поняла, о чем она говорит – а когда сообразила, только и кивнула. Злоупотреблять гостеприимством горринаров вовсе не хотелось: те и без того были так поразительно деликатны, что это даже настораживало. Да и терять время не хотелось. Они позволили себе передышку, урвали у мира несколько таких желанных мгновений для себя самих, и разве могла она просить у Бессмертного что-либо еще? Даэн, кажется, думала точно так же. След от ее прикосновения остался теплом на коже, пока она устраивала на поясе ножны с Крыльями, покуда убирала назад волосы, стягивая их в косу. А Мара, наблюдая за ней, думала о том, что любовь, прорастая в сердце, распространялась на все – и каждая повадка становилась высвеченной, каждая черта становилась вдоль и поперек знакомой, важной. Мара знала, что любит все до единой мелочи: дисциплинированность и строгость ее движений, что исчезала лишь в моменты их близости, переплавляясь в первозданную свободу, прямоту взгляда, ее молчание и перекаты ее голоса, все в ней, совсем все… Так это происходило с человеческим существом, так это и приходило, захватывало, подчиняло – и росло себе дальше буйным садом, диким полем, на котором и кости мертвых давно зверей, и синие васильки, и паутины в росе поутру, и непрекращающаяся жизнь, и неумолимая смерть. Мара не знала того до нее, а теперь ни шанса не было от этой памяти отвернуться – так все втравилось под кожу, в каждой частичке отпечаталось. Да иного и не хотелось. Вдвоем они шли сквозь высокие коридоры – по наитию вперед. Мара поняла, что ощущает любопытство, разглядывая это место: чуждое ей, созданное руками, что так отличались от ее собственных. Она умела чувствовать лес, его колкость и хрусткость, его рост – то, как под шершавой кожей деревьев текла жизнь, поднимаясь из самых недр, то, как туман, рождаясь в болотных мхах, полз своими потаенными тропами меж корней к воде, то, как пробуждалось и засыпало живое. Плоть леса была ее собственной плотью, из глубин она сама росла и тянулась вверх, и руки ее были ветвями, на теле распахивались овраги, вдоль жил вились разливы ручьев и рек. Здесь же был камень – и небо, и эти странные, чудные люди знали и то, и другое, соприкасались с этим, жили в синей выси и поднимали в ней свои дворцы. Это было так удивительно и потрясающе… Бессмертный, Ты столько чудес подарил мне – за такое короткое время… Сумею ли я хоть однажды познать, сколько милости на самом деле лежит в Твоих ладонях – в каждый момент бытия? За высокими окнами было только небо цвета настолько густого, что Мара с трудом своим глазам верила. И в это небо врезались шпили, кое-где соединенные мостами и переходами, и несколько раз она видела, как на эти мосты с высоты еще более ошеломительной опускаются человеческие фигуры – с крыльями, или поднимаются на них, легко выталкивая тела наверх, словно бы мирские законы ничего не значили для них. - Вот где стоило бы строить Гильдию, - пробормотала идущая рядом Даэн. Мара искоса взглянула на нее, и женщина чуть заметно улыбнулась. – Хоть и добираться сюда, пожалуй, тяжелее, чем до Келерии. - Мы так мало знаем о них, - Мара покачала головой. – Считай, вообще ничего. В книгах моей матери от силы строк десять наберется о горринарах. - Это больше, чем та информация, которой обладаю я, - задумчиво заметила Даэн. - Из уроков я вынесла разве что имя их рода и память о том, что они способны летать. Да еще то, что рассказывали дриады, а их взгляд, я предполагаю, довольно однобокий. Так что нынче, думаю, нам с тобой представилась редкая возможность. Их, конечно, очень много в последнее время – но это все еще здорово удивляет. Мягко сказано, Птица моя. Так и сидели бы – каждая при своем, в крошечном своем мирке, где одинаковые лета сменяют одинаковые зимы. Так и ушли бы потом, не встретившись, не родившись заново, не взглянув в сердца друг друга. Какой бы пустой и холодной была моя жизнь без тебя, страшно и представить. А раньше об иной жизни она и мечтать не могла – ведь все, казалось, было у нее, все ей открывалось: и дом-лес, и духи, и пути странно свивались, сталкивая ее с живыми существами. Этого оказалось недостаточно. Отныне всего ей было бы мало, Мара понимала это как никогда четко. И круглого зеркала луны, и всех коромысел радуг в полях у кромки леса, и торжествующего птичьего хора на рассвете ей теперь было, есть и будет мало. Потому что все это имело значение лишь тогда, когда жило и цвело беспредельно, не зная границ, не зная умирания – и еще лишь тогда, когда в этом прорастало и открывалось ее собственное живое сердце. Мысль мягко сменилась предчувствием встречи – и через несколько мгновений из коридорной арки к ним вышла женщина. За ее спиной двумя изгибами поднимались сложенные крылья, так похожие на крылья орла – разве что больше, еще больше. Когда их встретил на тропе горринар, Мара была так слаба, что даже имени его к своему стыду не запомнила – и едва обратила внимание на необычность его лица. Сейчас же эта необычность бросилась в глаза, и Мара с осторожным интересом рассматривала женщину. Она была высокой, куда выше всех, кого она встречала, со странным разрезом темных глаз и правильными, но словно бы немного вытянутыми чертами, очень выразительными. Такие лица Мара и считала красивыми: на них непременно лежала печать борьбы и силы. Чаще всего их жизнь была сложна, а быт причудливым образом ваял их с особой тщательностью, высекая, вытачивая, делая особенными. Наверное, все горринары такими и были. Едва ли они могли быть другими, обитая здесь, на самой вершине мира. Она еще думала о том, когда женщина склонила низко голову, останавливаясь перед ними. - Светлого вам дня, нерожденные. Хорошо ли вы отдохнули? Я могу помочь вам чем-то? - И тебе светлого утра, дочь неба, - припомнив имя, которым кьяталы нарекли горринаров, и поборов смущение от того почтения, с которым к ним обратились, Мара тоже склонила голову, приветствуя незнакомку. – Мы отдыхали так долго, что нам уже немного совестно. Спасибо тебе за твою заботу. Нам бы хотелось поговорить с кем-то, кто ведет вас – в ваш край мы явились за помощью и ответами, за знанием. - Мы ждали вас здесь, - женщина оглядела их – и смотрела она как-то пронзительно, даже настойчиво. Это тоже было странно, но пока еще Мара не понимала причин – а потому и не спешила с выводами, отталкивая прочь собственную настороженность и недоверчивость. – Ждали столько лет – и теперь дни вашего покоя под нашим кровом благословенны. Сколько бы времени ни понадобилось, оно есть у вас. Вы вольны восстанавливаться ровно до тех пор, покуда не ощутите, что пришла пора. - Думаю, что сейчас самое время, - негромко проговорила Даэн. – Если такая возможность есть, конечно, и если наше присутствие не обременит вашего… царя. Она немного замялась, припоминая титул первого из горринаров. Женщина лишь сдержано улыбнулась: - Конечно, нет. Царь Тар'Гайдан и царица Ама'Атайя будут рады принять вас сейчас, светлейшие. Пойдемте со мной. Они последовали за женщиной – и Мара украдкой рассматривала ее крылья, словно боясь, что излишнее внимание покажется их провожатой назойливым. Это было чудно – и красиво. Ведьма видела широкие плечи женщины, ее крепкую, даже мощную спину: требовалась сила для того, чтобы носить вес такого массива костей, мышц. Шла она так, будто парила сквозь пространство, и земля под ее ногами тоже казалась небом – так легко она шагала. Несколько раз в коридоре они встречались с другими горринарами, мужчинами и женщинами – и каждый из них кланялся им, каждый смотрел с почтением, восторгом, пускай и очень аккуратным, и это было непривычно. Но они не заговаривали с гостями, а мягко отступали, давая им пройти. Их присутствие было почти неощутимым – Мара улавливала его лишь благодаря какому-то звериному чутью, и в следующий миг они показывались, такие гармоничные в здешнем камне и небе, что она и мыслить это место без них не могла. Им приходилось много подниматься, но отчего-то Маре было легко. Поверить в то, что они и впрямь полностью сбросили с себя груз всего пройденного пути, она все еще не могла, но в том, что сил в Вегвире у нее прибавилось, сомневаться не приходилось. Наконец женщина привела их к винтовой лестнице, которая заканчивалась круглым проемом входа в самом потолке. Оттуда лился свет, и Мара сообразила, что там был еще один этаж. Они поднялись по гладким ступеням, обрамленным простой, но искусной вязью выточенных из камня высоких перил – и вышли в зал, где, как показалось ведьме сначала, не было стен. От яркого солнца их оберегала конусообразная крыша, свод которой тоже был сложен из камня и поддерживался тонкими колоннами, точь-в-точь такими, какие они видели в бастионе Моркир. А все пространство от пола до стен от неба отделяло лишь стекло, чуть заметно переливавшееся на свету. За ним была пронзительная синь, ослепительные снега на шпилях крыш, сложные паутины воздушных переходов – и облачное одеяло далеко внизу, из которого изредка выныривали спины гор. Они все равно были ниже Вегвира, и Мара чуть было не задохнулась от осознания этой высоты – и красоты, которой она никогда не видела. Птицы не поднимались в такую даль, не видели подобных пространств и духи Гарварны – пускай они и знали Пустоту, вечную ширь, что и была их истоком. Но чтобы вот так это увидеть, оказаться там, откуда звезды можно было бы ловить за серебристые хвосты, взлететь, не обладая крыльями… Изнутри в сером камне было много белизны – от тканного ковра, от вышитых сложным серебряным узором подушек, лежавших вокруг низкого стола, уставленного тарелками и кубками. У этих подушек их уже ожидали горринары – мужчина и женщина, царь и царица, Мара поняла это с первого взгляда. Они тоже были облачены в белое, рукава и подолы их одежд украшала серая вышивка, тонкая и мудреная. Голову каждого обнимал обруч: простая полоса, откованная в противовес шитью топорно и грубо, почти небрежно. Когда они с Даэн вошли в зал, горринары поднялись со своих мест, высокие и статные – а стоило женщинам приблизиться на шаг, царь и царица одновременно склонились перед ними, заставив Мару оторопеть. - Вегвир благословлен вашим присутствием, нерожденные, - заговорил Тар'Гайдан – голос его был густ и глубок, и Мара вдруг подумала, что вместе с ним говорит сам камень, из которого сложен дворец. - Позвольте разделить с вами еду и питье – и просить прощения у вас за то, что лишь такие крохи мы можем предложить, - вторила ему царица. Как и супруг, она не поднимала головы, и Мара ощутила себя еще более растерянной. - О том, что вы зовете крохами, мы и мечтать не могли, - Даэн, кажется, тоже была изумлена – но справилась с этим быстрее, чем Мара. – И это мы должны благодарить вас за кров, за тепло и угощение. Мы не надеялись, что в Вегвире нас примут так радушно. И смущены вашим приветствием. Оно слишком… - При иных обстоятельствах все было бы иначе, - Ама'Атайя выпрямилась наконец, оглядывая их ясными глазами цвета здешнего камня. – Мы бы устроили пир в вашу честь, нерожденные – и до самого рассвета над горами не стихали бы песни, и звезды глядели бы на торжество. Но это не снимет с нас вину перед вами, которую мы несем. Потому мы приняли решение встретиться с вами с глазу на глаз – пускай и все дети неба знают о том, кто явился в Вегвир. Все они хотели бы поклониться вам – и мы сделаем это за них, за каждого из нас. - Честно говоря, я мало что понимаю из ваших слов, - сконфуженно призналась Мара. – Столько доброго вы говорите – но все это будто бы и не о нас… Вы называете нас странно, приветствуете так, словно и впрямь ждали сотни и тысячи лет, и мне невдомек, что стало тому причиной… Не подумайте, будто мы пренебрегаем добротой здешнего края и вашим теплом – просто мы и впрямь не знаем, что и сказать. У нас так много вопросов… - И на каждый из них мы постараемся дать ответы, - кивнул царь. – Нам действительно многое предстоит обсудить – а потому для начала отведайте наш хлеб. Солнечное зерно Вегвира пусть насытит вас. Они расположились за столом, прямо на больших и мягких подушках. В головы Мары вопросы мешались – ей хотелось знать, как живут эти люди, как растят среди гор и холода хлеб, рождаются ли они крылатыми, как учатся летать… И вопросов иного толка было множество, и она даже не знала, с чего бы начать. Потому обедали они в молчании, изредка бросая друг на друга внимательные взгляды – и это тоже было чудно. Горринары наблюдали за ними, не утаивая интереса, и Мара вскоре поняла, что не закрывается от них, не желает спрятаться где-нибудь в благословенной тени. Они с Даэн смотрели в ответ настолько открыто, насколько вообще было возможно, и царь с царицей были так же распахнуты. В зале было совсем тихо, белизна и синь щедро лились на пол, и холод, который здесь должен был ощущаться совсем колючим, совершенно не тревожил. Мара гадала, какой вопрос задать первым – однако ее вновь опередила Даэн. - Это поразительно, - качая головой, она указала на тонкие хлебные лепешки с хрустящей корочкой, золотой, будто бок солнца. – Вы живете на такой высоте, здесь есть лишь снег и камень – и в таких условиях вам удается растить зерно… Я просто не представляю, как это возможно. - Мы всего лишь следуем тропами, проложенными нашими предками, - мягко улыбнулась царица. – Последние из них до сих пор помнят, как трудно было поначалу, когда наш народ лишь осваивал эти земли. Мы чтим память о том, сколько труда они вложили в процветание своих городов, и всего лишь поддерживаем то, что они создали. Зерно и травы мы растим в пещерах под городами. К печали моей, Вегвир – последний из оплотов нашего рода, но раньше всюду, где мы селились, существовали целые подземные долины, сады, цветущие террасы. Сейчас они остались лишь здесь, под снегом и камнем, что держит на своей спине этот дворец и нас с вами. Если вам будет угодно, нерожденные, мы покажем вам пещеры. Женщины, трудящиеся там, будут осчастливлены вашим присутствием. - Мне всегда казалось, что горринары – первородная раса, жившая здесь испокон веков, - нахмурившись, заметила Мара. – Но с твоих слов выходит, что вы явились сюда подобно тому, как когда-то явились эльфы. Или я неверно поняла тебя, царица? - Ты все верно поняла, нерожденная, - склонила голову Ама'Атайя. – Там, откуда мы родом, нас звали иначе – гринальд. Здешний край обточил это слово, как вода точит камень – но наша память все еще хранит его. - Но… - Мара поняла, что смотрит на женщину растерянно – и что ей самой крайне сложно придумать такой вопрос, который мог бы считаться исчерпывающим. Поэтому, вздохнув, она заговорила. – Но мы так мало знаем о вас. Практически – ничего. И сейчас вопросов стало лишь больше: кто вы такие, откуда вы родом? Как вышло так, что гор… гринальд почти вовсе и не осталось на всем материке? Почему вы решились на союз с дриадами – и почему его расторгли? Вы живете так закрыто – и тому должна быть причина; можем ли мы узнать, почему так произошло? Что случилось сейчас в Дир-Киридане? Вы столкнулись с угрозой диких – насколько теперь все плохо? Почему вы так странно обращаетесь к нам, почему говорите, что ждали?.. Пускай я сбивчиво говорю сейчас, пускай вопросов у меня слишком много – но поймите, мы в смятении. Вы знаете, кто мы? - А вы? – с улыбкой спросил ее вдруг царь Тар’Гайдан, и Мара удивленно сморгнула: не такого вопроса она ждала. – Вы знаете, кто вы такие? - До недавних пор – едва ли. Но так сложилось, что в руках Мары лежит сила, способная завершить Излом. И я оберегаю ее на этом пути и следую за ней, - подала голос Даэн. – Мы ищем союзников, которые способны помочь в борьбе против Дикой Охоты. Поэтому мы здесь. Судя по всему, на пути нам повстречались дикие, при жизни бывшие вашими братьями и сестрами. Мы хотели узнать о нападениях на Дир-Киридан, о вашей собственной борьбе. Возможно – просить вас встать на нашу сторону, если на то будет воля вашего народа. Так или иначе, мы желаем говорить с вами, и если в этой беседе вы откроете нам то, чего мы прежде о себе не знали, – что ж, нам останется лишь благодарить Небо за своевременность этого момента. Мара была благодарна ей: Даэн умела отбрасывать прочь голод собственного любопытства, определять место для главного и второстепенного, не путать их меж собой, ставить задачи. Мара не была способна на то – загораясь, она пыталась объять все и сразу же, вобрать, как земля вбирала дождевую воду. Может быть, так случилось из-за того, что духи ровно так и существовали – будучи всюду и во всем, единовременные с каждым мигом, знающие мир и его явления целиком, не фрагментарно. А она слишком много времени провела, общаясь лишь с ними, обитателями Гарварны. Иногда это здорово помогало, а порой – мешало пуще всего прочего. Наверное, сейчас наступил именно такой момент. - Историю нужно начинать сначала, так что наш с вами разговор будет долгим, - царь, дотянувшись до чайника, разлил по чашкам ароматный напиток, от которого шел пар. Мара вдохнула незнакомый запах – смолистый, резкий, душистый, пропустила через ладони жар, исходивший от тонкой стенки чашки, а Тар'Гайдан задумчиво спросил их. – В ваших жилах течет смертная кровь? - В том или ином смысле, - кивнула Мара. – Нам обеим дарована долгая жизнь, однако и у нее будет свой исход. Как и у всего в мире. Царь легко улыбнулся и как ни в чем не бывало сообщил: - Мне семь с половиной тысяч лет. Я видел, как горы рождались и умирали, заново поднимаясь, видел, как пересыхали и вновь наполнялись по капле моря, - пока Мара с Даэн осмысливали услышанное, Тар'Гайдан продолжал. – Мы не знаем смерти. Как не знают ее первопришедшие и все их творения. - Кто такие первопришедшие? – спросила Мара, пытаясь припомнить, встречалось ли ей раньше подобное имя. Крылатый человек некоторое время обдумывал ее вопрос, а затем заговорил, глядя куда-то сквозь пространство. - Мир огромен и воплощен на самых различных уровнях. На разных этапах эти уровни могут быть тесно сплетены, перемешаны или совсем разъединены; между ними может лежать пропасть – или они могут быть слиты воедино, и тогда отделить их друг от друга попросту невозможно. Связь между элементами и планами постоянно трансформируется, и я, признаться, заворожен этим. Там, где раньше было щедрое русло, теперь – пустыня, дюны, ни капли живительной влаги. Это не заставляет мое сердце болеть – скорее, я рад тому, что еще что-то в мире способно удивить меня. Так или иначе, тысячи лет назад земля, известная сейчас под именем Бар-эс-Тиллад, была колыбелью духа и жизни, садом творения. Сила этого творения, неисчерпаемая энергия, жила в сердцах веллей – первой расы, явленной в подобии плоти, однако истинной плоти лишенной. Велли являлись детьми единого мира, демонстрацией его неразрозненности, слияния различных его уровней: они имели сознание и способны были к общению, испытывали чувства, разделяя ощущения друг друга – никто из них не был одинок, так как их связь позволяла им чувствовать друг друга непосредственно. Кроме того, они буквально жили в потоке духа, саитри. Полагаю, вы знаете, что это такое? – дождавшись кивков, Тар'Гайдан продолжил. - Энергия нуждалась в направлении, а потому велли стали экспериментировать, проводя саитри сквозь пространство, сквозь стихии – и перенося на них свой облик, подобно тому, как отпечатывается след ладони, опущенной в воду, на песке. Им хотелось жизни и всех ее ликов, хотелось узнать, на что способна эта сила. А потому они соединили саитри со звездным светом, выплетая себя самих на его лучах – и так и явились первопришедшие, бессмертные существа, способные создавать иную жизнь, как и их предтечи. Эльфы, ныне живущие во всех уголках мира – потомки первопришедших. - Но как это возможно? – пораженная до глубины души, Мара могла лишь головой качать. – Они перенесли не только внешний облик, но и память, и силы, и самые тонкие нити связи внутри собственных тел! Это же просто… - Поражает воображение, верно, - согласился с ней Тар'Гайдан. – Имя для себя они выбрали сами – так как стали первыми, кто обрел плоть. Однако первопришедшие обязаны были оставить свою память о былой жизни и уйти в новый мир: там они могли бы творить сами, вершить собственные чудеса… А велли оставались здесь, давая жизнь новым народам – и позволяя собственной расе истончиться, пережить изменение. Саитри, проведенная через стихии, обрела плоть в лице тех, кого вы зовете Скрытыми людьми. Те из них, в ком сохранилась изначальная память, также не знают смерти и способны обращаться к силам камня и ветров, вод и пламени. Их потомки лишены бессмертия, однако им покровительствует саитри, вошедшая в воду – и потому они до сих пор находятся под ее защитой. - Ты говоришь о речном народце, - догадалась Мара. Она все еще не могла представить, как веллям удалось проделать такую работу – воплотить силу в свет, придать неосязаемому форму. Какая колоссальная концентрация и плотность силы нужна для такого труда… С другой стороны, Симирам говорила, что Таалдар раньше был гораздо плотнее. Да и ты сама помнишь свои ощущения там – эта мощь способна раздавить, стоит только хотя бы на миг отвлечься. Царь тем временем продолжил, утвердительно кивнув головой: - Да. Память о том чуде, из которого они родились, первопришедшие унесли в своей крови: подобно свету, они могли преодолевать немыслимые расстояния, умели оборачиваться лучами солнца и звезд, делая свои тела незримыми. С самого начала мир был приручен светом, и потому первопришедшие стояли над законами жизни плоти. А еще сила творения в их крови требовала реализации – то был дар веллей, данный ради продолжения, разветвления древа жизни. Потому, найдя новую землю, первопришедшие обосновались там – и пробудили ее. - Что означает – пробудили? – уточнила Даэн, переводя взгляд с царя на царицу. Ответила ей Ама'Атайя: - Все в мире следует за солнцем по ободу колеса жизни. От своего рассвета мы идем к зениту, к торжеству своего всесилия, а затем отгораем, клонясь к закату, и наконец падаем в ночь. За краем мира наш дух воплощается заново, и мы вновь проходим тот же самый круг, снова и снова, тысячи раз в сотнях миров. Сейчас мы здесь, но твой дух помнит и иные свои жизни, такие непохожие на нынешнюю. Тело блокирует эту память – у него слишком мало средств для того, чтобы суметь принять ее. Потому что дух помнит цвета, которых не существует здесь, запахи, которых ты никогда не ощущала, он гораздо чувствительнее, чем ты – ведь он был всюду: так далеко от Создателя, как только возможно, и так близко к нему, что мы не можем о том и мечтать. У тебя же нынешней есть лишь ты – и неясная жажда, природу которой понять почти и невозможно. И сонмы страхов, потому что тысячи своих закатов и умираний ты уже пережила. И потому тебе бывает так мучительно страшно, как и всему, что однажды познало свой рассвет. Память о неумолимом закате, от которого невозможно спастись, не чужда ни одному воплощенному духу. - Даже вам? – спросила Мара, не зная, какого ответа ожидать. Сейчас внутри нее не осталось ничего, кроме чистого листа восприятия - и на нем причудливым узором вырастало новое знание, встраиваясь в ткань реальности. – Ведь вы бессмертны… - Мы воплощены, - улыбнулась царица. – А значит, прежде были чем-то иным – потому что Создатель привел всех в мир единовременно. Сейчас мы здесь, мы наблюдаем течение времени, просто глядя на вас и на то, как день сменяется ночью. Прежде чем стать частью этого мира, мы были чем-то иным. Существами, что копошились в земле, такими крохотными, что едва ли нас возможно было различить. Мы умирали и гнили, чтобы стать почвой, в которой прорастет зерно. Мы были созданиями, рожденными в иных пространствах, зримых и незримых. И вот мы здесь. То, что нам неведома старость, не значит, что нас невозможно лишить жизни. Нас по-прежнему можно убить. У нас можно отнять дух – так, чтобы наши тела необратимо изменились. Полагаю, что вы видели это, раз говорили о диких, каких раньше не встречали. Потому, отвечая на твой вопрос, нерожденная, я могу сказать: да. Память о смерти знакома нам. И мы боимся своего заката так сильно, что порой эта память затмевает наш взор и не оставляет нам ничего, кроме кромешного ужаса и ожидания того мига, когда тьма поглотит все, - ее голос затих, и Мара не торопила женщину. Некоторое время они сидели молча, в полной тишине, а затем гринальд заговорила – будто шторм внутри нее, так и не вышедший из берегов, стих в один миг, и слова ее больше не звенели напряжением. – Но прежде всего этого было начало. Велли решили воплотить себя в свет, потому что свет существует всюду, во всех мирах, он бесконечен и нетленен. Родившись из его потока, первопришедшие, чистые дети солнца, стали тем самым рассветом для многих народов. Они ушли далеко на восток, ведомые утром и славящие его, к пустой земле, ожидающей их воли. В том было великое торжество… - Ама'Атайя покачала головой, слабо улыбаясь. – Торжество явления. Первопришедшие передали саитри зверю и птице – и так появились сальваги и гринальд. Из воды явились нимфы, из огня – тарваги. Все они расселились на континенте, что получил имя Этлан, среди его пустых холмов и садов, где ранее жизнь обитала лишь в животном обличье. Следом за первопришедшими на новую землю отсюда, из края изначального, явились и духи, разбуженные веллями. Духи всегда есть там, где есть жизнь – и Этлан позвал их. - Духи тоже созданы веллями? – Мара вспомнила свой разговор с Симирам – почему-то ее память не фиксировала такой информации. Тар'Гайдан мягко поправил ее: - Не созданы – пробуждены. Эта разница так тонка, что ее трудно уловить, но она есть. Мир, в котором мы находимся, имеет плоть, тело, мы можем ощутить соприкосновение с ним и обозначить границу между нами. И здесь, в этом мире, от самого начала сотворения обитали существа, которые известны тебе как духи. Бар-эс-Тиллад – благодатная земля, потому что поток саитри здесь жил. Именно поэтому духи так проявлены здесь – их может видеть каждый, даже тот, чье сердце лишено зоркости. Этлан не был колыбелью саитри, и те существа, которые привычны нам, там практически незримы. И их очень мало. Будучи детьми Создателя, они тоже были явлены в мир одновременно со всеми душами; форма, которой они обладали, нуждалась в зове, чтобы утвердиться в реальности. И когда велли обратились к саитри, духи проснулись: они покинули пространства Создателя и явились на Бар-эс-Тиллад. Первопришедшим было значительно труднее: голос Создателя в их песне был почти неразличим. Однако силы этого зова оказалось достаточно для того, чтобы пробудить других существ и дать им телесную форму. Так в Этлане появились гномы, дети подземелий – первопришедшие не создавали их, однако они вышли из подгорных просторов, объявив себя равными творению веллей. - Мы ничего не знаем о расах, которые вы называете. И выходит, что вы сами пришли с той земли, о которой рассказываете нам, - проговорила Даэн. - Значит, что-то привело вас сюда – раз вы не были созданы здесь. - Причин тому много. Одна из них – человеческая чума, - с печалью в голосе проговорил гринальд. – Этот недуг пожирает все, что не может познать, все, что не соглашается служить ему и живет по своим законам сообразно собственным ритмам. Люди – дети Создателя, его прямое порождение, и глупо судить о них как о плохих существах или о хороших. Однако люди подвержены порокам невежества, и потому они так опасны для иных созданий. Это тоже часть цикла: род людской, нисхождение воли Создателя, явил себя сам, пройдя долгий путь развития, прежде чем обрел нынешнюю форму. Рассвет его случился далеко на юге, на земле, имя которой – Матхара; там – исток человечества, оттуда люди пришли к берегам Этлана и Бар-эс-Тиллада. Здешний край был заселен позже из-за мощи саитри, что все не слабела. Люди, сумевшие впитать эту силу, выиграли у собственной смертности отсрочку – им дарована долгая жизнь. - Тавране? – усмехнулась Даэн, и Тар'Гайдан, окинув ее открытым взглядом, кивнул. - Да, нерожденная. Твои предки передали тебе этот дар. Не только они, на самом деле. Поморы из числа первых переселенцев, кочевники, занявшие степи Креасса – харан’акту, или вольный народ. Еще – жители южных островов, последние дети Матхары, спасавшиеся с ее берегов от катаклизма. Но большинству людей отмерен срок куда короче. Скоротечность собственного времени они довольно быстро решили компенсировать необыкновенной плодовитостью. Их род ширился и рос так стремительно, что постепенно люди принялись вытеснять другие расы, занимать их территории. Так почти исчезли люди огня, тарваги, так все меньше становилось нимф, а сальваги ушли так далеко, как только возможно, чтобы их не сумели отыскать. Наш собственный народ пережил страшный раскол, и память о нем существует в моем сознании лишь из-за того, что мы, создания первопришедших, связаны меж собой. Я хотел бы не знать того, хотел бы думать, что братья мои и сестры по ту сторону мира не совершали ошибок, уничтоживших гринальд как расу там, в нашей отчей земле. Однако одним желанием невозможно изменить мир, а на истину должно смотреть прямо, открыв глаза и собственное сердце. - Что с вами стало там? – спросила Мара, надеясь, что вопрос этот не покажется бестактным и не заденет царя, но он лишь поднял ладонь в успокаивающем жесте: - Я расскажу о том позже – всему свой черед. Сейчас куда важнее ответить на ваш первый вопрос, потому что в нем кроется правда о нашем долге, что мы несем пред вами. А еще он изобличает наш стыд. Несомненно, такого наказания не достаточно, и мы готовы следовать за вашей волей и отдать себя на справедливый ваш суд. - Мы здесь не для того, чтобы судить вас, - твердо сказала ведьма. – Мы явились за ответами и уже сейчас получили те знания, что прежде были недоступны нам. Каждый несет свою вину – перед собой, перед другим, перед миром, неважно. Искупить ее абсолютно попросту невозможно. А мы не судьи. Мы просто ищем помощи. - Мудрость великодушна, - Ама'Атайя склонила голову, кланяясь им обеим, и Мара снова ощутила себя неуютно. – Но есть вещи, которые не могут быть прощены. И к этим вещам мы придем, но прежде… Вы спрашивали, что привело нас сюда, если Этлан стал нашим домом, если мы родились на его берегах. Прародители наши дали нам сознание и тела, память о том, как мы явились. Они передали нам силу своей крови, и в нас она трансформировалась, породив новый способ обмена энергией и ее направления. В наших сердцах спят стихии, у нас распахнуты души, благодаря чему мы способны связываться друг с другом и тонко слышим мир. Мы способны укрываться светом. Это напоминает нам о связи с первопришедшими, а через них – с веллями, и мы чтим нашу единокровность, сияние наших сердец, протянутое в вечность. Нам были дарованы крылья и небо, чудо единения, и в знак своей благодарности мы поклялись, что будем оберегать наших прародителей и их потомков, служить им щитом и мечом до самого конца времен. И время шло, от рассвета к зениту; у нас рождались дети – рождались они и у первопришедших. Первое поколение эльфов, пришедших в мир из плоти, а не из света, унаследовало бессмертие, силу крови, умения своих отцов – кроме одного. Они больше не могли воплощать саитри, потому что эта сила отныне несла на себе печать плоти, а не чистого духа, в ней появился изъян. Первый же эксперимент был признан провальным: потомков первопришедших вело любопытство, и они попытались воплотить ночную мглу. Так появились стахи – еще одна древняя раса Этлана. Стахи отказались признавать собственных создателей и сепарировались от всего мира. Все попытки контакта с ними оказались бесплодными, и тогда был озвучен непреложный для всех первопришедших запрет: создавать жизнь могут лишь прямые потомки веллей. Их дети и внуки были способны проводить саитри в свет и создавать защиту – так называемую мембрану, сквозь которую не могло пройти злонамеренное существо; потому они также звались первопришедшими. Правнуки же, как выяснилось, лишены этого умения, потому было принято решение назвать таких эльфов высокими. - Мы были стражами эльфийского рода, - когда царица замолчала, царь продолжил ее рассказ. – Хранителями солнечной крови. Эльфы и люди вместе делили Этлан, благодатную землю, вся срединная часть которого стала садом для них, где в изобилии росло зерно, где на лугах паслись тучные стада. Обжитым считался Северный Материк: там стоял Дом Ночи, твердыня мудрости и знания, там вырастали города первопришедших и первых людей. Возглавлял дом ночи Прахаб, амбициозный Анкана, пожелавший узнать устройство всех миров, на всех уровнях. Что и говорить, он и впрямь был необычайно талантлив: с помощью своих умений он сумел обнаружить на тонких планах могущественных сущностей. Какие-то из них были светлыми – они носят имена Молодых Богов, и люди всего Этлана чтут их. Другие же были воплощениями пороков, и их Прахаб тоже отыскал. И, ослепленный гордыней и упивающийся собственной властью, выпустил в мир. И тогда общее государство Бессмертных и Смертных Верануэл погрязло в междоусобной войне, Первой Войне, в которой эльфы и люди отказались от мирной жизни и скрестили оружие. Конфликт обострялся еще и потому, что раз в определенный промежуток времени на материке случался катаклизм, нареченный Танцем Хаоса. В это черное время по земле шел мор, люди гибли – и поднимались вновь, разнося страшную болезнь, поражающую материю, преображающую ее в саму смерть и изгонявшую саитри навсегда. - Ты говоришь о Дикой Охоте, царь? – тихо спросила Мара, невольно сглатывая. Со всего выходило, что нигде невозможно было укрыться от этой беды, за сколько бы морей ни уйти… - Всему свой черед, - вновь повторил Тар'Гайдан – будто бы прося ее не торопиться. Мара приняла его слово, смиряя нетерпение и стараясь игнорировать неприятный холод, сковавший все нутро. - В каком-то смысле – несомненно, взаимосвязь между этими явлениями прямая. Разница лишь в уровне проявления. Думаю, вы не будете удивлены, если я скажу вам, что во время Танца Хаоса в мире воплощаются ипостаси саитри, иначе говоря – Великой Матери. Они нисходят в тело, непременно – в тело, которое является средоточием энергии творения и идеи; их называют Аватарами Создателя. Аватары, проводя поток силы, реализуют ее, тем самым останавливая Танец Хаоса и вместе с тем жертвуя собой, своим нынешним воплощением. За ними всегда следуют Спутники, их соратники, вера сердец которых многократно усиливает мощь самих Аватар. Опуская историю Танцев Хаоса, скажу, что Трон Ночей искал средство, которое было бы достаточно действенным для того, чтобы раз и навсегда решить эту проблему – но для этого сначала стоило обнаружить ее источник где-то в одном из миров, как полагал Прахаб. Но после того, как в мир были выпущены хасатры, Гротан Кравор, его приоритеты несколько изменились. Потому что Прахаб был убежден, что отныне знает замысел Творца – и может превзойти его. Он остановился, чтобы перевести дух, отхлебнул из своей чашки ароматный травяной напиток. Мара слушала его – и не могла ни глотка сделать: информация, рассказанная Тар'Гайданом, ошеломляла, ей нужно было время, чтобы уложить услышанное в своей голове. А еще появились догадки, озвучить которые было страшно. Рядом с ней точно так же ожидала Даэн, напоминавшая, как и всегда, монолит скалы, громаду нерушимой твердости и покоя, но Мара чувствовала внутри себя биение ее взволнованного сердца – и понимала, что Птица просто умела очень хорошо держать лицо. - Первопришедшие, зачатые на Этлане, следовали запрету на сотворение новых рас и не нарушали его, каждый понимал всю важность этой меры. До тех пор, покуда гордыня не проросла в сердце одного из потомков. Он даже не был первопришедшим – он был высоким, и слава предков не давала ему покоя. Больше всего на свете Ирантиру Стальву хотелось быть творцом, он гордился своим происхождением – но жаждал превзойти тех, кого так чтили в Этлане. Запрет на творение он считал чушью, объяснял его тем, что первопришедшие не желают делиться с теми, кто идет по их стопам, славой. Ирантир был сыном одного из правящих князей, наследником знатного дома, лидером среди других эльфийских правителей, что участвовали в Первой Войне, но того ему было недостаточно. По его словам, к нему во снах являлся сам Создатель – и пророчил ему великую судьбу, требовал, чтобы Ирантир назвался Первым Сыном Солнца и отверг наставления пращуров ради самой жизни, ведь жизнь требовала перемен, изменения, разрушения старых законов – и потому мир так кипел. И он, нужно сказать, был довольно убедителен. У Ирантира был дар – возжигать сердца. Он умел пламенно говорить, он был рожден предводителем, а потому круг его сторонников быстро рос. Даже больше – его обожали: там, где появлялся молодой княжич, всегда бурлила жизнь, само пространство шло волнами, будто от камня, брошенного в воду. Когда Прахаб узнал, что Ирантир заинтересован в новых экспериментах по созданию совершенных рас, то увидел в этом возможность для укрепления собственных позиций и воплощения своего замысла. Прахаб полагал, что войну можно остановить, если взять под контроль Бессмертных и Смертных, если направить их в нужное русло и приглядывать за ними впредь, контролируя их развитие. Однако для этого ему нужен был посредник, так как Дом Ночи всегда стоял немного в стороне от внешнего мира, занимаясь в основном вопросами, связанными с контактом между мирами тонкими и миром зримым. Влияние Ирантира было достаточно сильным для того, чтобы Прахаб чувствовал себя в безопасности: для него поддержка молодого князя означала отсутствие притязаний на Трон Ночи со стороны других Анкана и возможность работы в выбранном, скажем так, направлении. И потому он предложил Ирантиру сделку. Заключавшуюся в том, что эльфы обеспечивали защиту Прахабу в случае опасности, а он впускал в кровь Ирантира Источники, черный и белый. Вы знакомы с этим понятием? - Да, но… - Мара нахмурилась. – Это же невозможно. С этой способностью нужно родиться, иначе мощь Источников просто разрушит неподготовленное тело за считанные секунды. Прикосновение саитри в первый миг едва не убило меня. А совмещение двух разных способов контроля над энергией должно расколоть сознание и полностью выжечь тело. - Многое в мире кажется невозможным, нерожденная, - Ама'Атайя склонила голову набок. – А способы, о которых ты говоришь, не так уж и отличаются – важно лишь то, с какого угла мы смотрим. Так или иначе, Ирантир заинтересовался этой идеей – и согласился на проведение эксперимента. И Прахаб вживил Источники в его тело. Ирантир не только выжил: он с большим рвением взялся за создание той самой идеальной расы, совершенной, контролируемой. Такой, которая была бы полностью подчинена своему Создателю. И что ж, ему это удалось. Вот только сила Источников в его крови была нестабильной, и соединение с ними часто обрывалось. Для того, чтобы укрепить собственную связь с новым даром, Ирантир погружался в него глубже, позволяя Источникам занимать свое тело. А Источники, сливаясь в его теле, в конечном итоге сплавились так сильно, что разъединить их больше не представлялось возможным. Более того, в моменты, когда Ирантир не контролировал их, Источники искажали его сознание, изменяли тело… Лишь отдаваясь этому изменению он мог творить – и собственному дару, или проклятию, как уж посмотреть, он дал имя, назвав сплав Источников внутри себя серебряной кровью. - Но раса, созданная им, оказалась куда страшнее стахов, - помрачнел Тар'Гайдан. – Эти существа, дермаки, повиновались ему лишь в моменты, когда серебряная кровь полностью захватывала его сознание. В этом состоянии он называл себя Кроном, и вскоре это имя стало известно в Этлане как имя врага. Такого опасного и злобного, что эльфам и людям пришлось объединиться против общей угрозы. И первым его противником, самым ярым, собравшим вокруг себя приспешников всех мастей, стал Ирантир. - Что? – Даэн заморгала, сбитая с толку, и Мара охнула рядом с ней, тоже пораженная до глубины души. – Но это же нелепица… Он боролся с… самим собой? - С той частью своей сущности, которая полностью погрузилась в Источники и не сумела бороться с пороками, искушающими всех тех созданий, что живут в мире зримом и мирах тонких, - поправил ее Тар'Гайдан. – Любой способ контакта с силой истончает границы между планами бытия. Это значит, что ты обретаешь небывалую мощь, недоступную другим – но еще это делает тебя гораздо более восприимчивым. Ты видишь мир иначе. Всего в нем становится мало, и постоянно хочется еще. Соединяясь с Источниками, очень легко поддаться лжи и гордыне, потому что сознание просто не успевает фиксировать пределы возможностей, что ложатся в твои руки, а границы между светом и тенью не существует. Зато – есть ощущение собственной безграничности, всесилия. Это и произошло с Ирантиром. Когда серебро в крови засыпало, он со всей горячностью шел на битву с дермаками – вполне осознавая, что они созданы им. Они вырезали его народ, его союзников, однако Ирантир-Солнце полагал, что если он продолжит свои эксперименты, ему удастся подчинить их. А все, кто падут в битвах – всего лишь плата за новое бытие. - Как можно продолжать черное дело, если ты уже увидел его последствия? – негромко спросила Мара, до конца так и не осмыслившая все, рассказанное гринальд. – Если твои же братья и сестры гибнут, сражаясь с твоим порождением? - Так мыслит человек – но не создатель, - хмыкнула царица. – Во всяком случае, именно в этом был убежден Ирантир. Идея захватила его настолько, что он не собирался прекращать свой эксперимент. Поверженные эльфы, поверженные люди, поверженные дермаки – все они, по словам Ирантира, отдавали жизнь за великую цель. За будущее равенство между первопришедшими и высокими, за отсутствие всяких границ. За совершенное бытие, в котором создания будут послушны воле своих создателей. Ради этого не жаль ни одного, ни тысячу, ни сотню тысяч. А потому война с врагом длилась и длилась. Крон создавал новые… виды своих тварей, Ирантир боролся с ними и отчаянно искал способ заполучить контроль над серебряной кровью и всеми теми существами, которых эта кровь породила. И тогда он вновь обратился к Прахабу – на этот раз с просьбой создать своеобразный ключ доступа, который бы стабилизировал энергию Источников, разграничивал ее потоки и не искажал бы их. На тот момент усилиями Прахаба и Дома Ночей были созданы так называемые Кладни – выходы Источников в зримый мир. Память об этих выходах жила в сознании первопришедших, ведь здесь, на Бар-эс-Тилладе, воплощать их в зримом мире не требовалось – они уже были явлены. В Этлане эти выходы служили Крону подспорьем, благодаря которому и создавалась его армия совершенных существ, в которых энергия Источников полностью реализована в материи. Но Прахаб полагал, что можно создать нечто более мощное – переносной Кладень, который и послужит призмой, рассеивающей, но при этом увеличивающей силу Источников в крови Ирантира. Дом Ночей не поддержал его: Сыны и Дочери Ночи отказались участвовать в создании такого Кладня и свергли Прахаба с Трона Ночи. Однако он сумел найти приспешников среди могущественных ведунов, и очень скоро в мир пришли Эвилид – Пастыри Молодых Богов, которым Прахаб передал знания о том, как создавать Кладень. Обманным путем Эвилид убедили одного из Молодых Богов отдать свое тонкое тело, и из его тела был создан переносной Кладень, Фаишаль – «цветок о тысяче лепестков», драгоценный камень, кристаллизованная в материю сила. - По иронии судьбы, сущность, которая пожертвовала своим телом якобы для всеобщего блага, была известна в мире как Ирантир Всеблагой, - грустно улыбнулась Ама'Атайя. – И когда Прахаб поднес Фаишаль его тезке, Ирантиру Стальву, тот окончательно убедился в божественности собственной роли. Под его началом армии сражались с порождениями Крона, слава Короля-Солнца гремела над миром – а полчища дермаков не истощались, как бы ни старались союзники их одолеть. В конце концов, первопришедшие осознали, как далеко зашел их потомок – и что именно он сделал. Удар оказался тяжелым: Ирантир Стальв порочил весь эльфийский род, однако огласка этого привела бы к абсолютному краху Этлана. Поэтому об истинной сущности Крона умолчали – а Фаишаль было решено уничтожить. Усилиями Анкана, первопришедших и – нас, как ревнителей истины и истинных защитников эльфов. Во время одной из масштабнейших битв мы нанесли удар по Кладню, и он раскололся на множество частей. - Мы были там, - в полной тишине проговорил Тар'Гайдан. – Я был там в тот день. Мир пережил шок после нашего удара, сами Столпы дрогнули тогда, сам Талуга едва не выпустил цепь времени из своих когтей, и мы успели собрать осколки Фаишаля – и разделить их меж собой. Анкана предостерегли нас: Фаишаль нужно было спрятать, в особенности – от Ирантира и его потомков, которых позднее нарекли Детьми Солнца. Потому что если Кладень попадет в руки того, кто носит в себе кровь Стальва, у него будет доступ к безграничной мощи – как и у пороков, в миры которых Источники и ведут. В этих мирах, несомненно, живет и храбрость, и верность, и любовь, и тысячи прекрасных проявлений. Но до тех пор, пока каждый из их уровней не очищен от мглы невежества и лжи, до тех пор, пока влияние Гротан Кравор и Эвилид не устранено полностью, нельзя сохранять в мире что-то, что усиливает их просачивание в материю. - И тогда мы покинули Этлан. Мы вернулись в земли духа, сюда – чтобы беречь здесь отданные гринальд осколки до тех пор, покуда не явятся за ними Аватары, которые и сумеют уничтожить Кладень. У нас было три части Фаишаля, и береглись они в трех обителях памяти, что мы основали – также неподалеку от выходов на поверхность Источника. Мы думали, что так сумеем беречь не только переносной Кладень, но и те, что были проявлены в мире недвижимыми объектами. Так появились Дир-Скалаин, что ныне зовется Грядой Эльги, Дир-Наамах… - …что сейчас стал Каралассом, - словно сквозь сон, пробормотала Даэн, и Ама'Атайя, кивнув, договорила: - И наконец – Дир-Киридан, где мы с вами и встретились. Саитри укрывала Фаишаль от тех, кто пытался отыскать его – но серебряная кровь способна ощутить Источник и ту мощь, которую он дает ей. Она чувствует его и ищет, а потому спустя много веков потомки Ирантира явились на Бар-эс-Тиллад. Жажда, которая вела их, была неясной, но они следовали за зовом крови. И вскоре на месте Дир-Наамаха выросли города эльфов – детей наших создателей, с которыми мы не могли воевать, так как мы клялись служить им. Они вырезали ветвь нашего племени, и один из осколков бесследно исчез. - Второй постигла та же участь, - печально молвил Тар'Гайдан. – Дир-Скалаин тоже был захвачен эльфами, и осколок Фаишаля долгое время был в руках правящей династии. Владыки прежних времен не особенно понимали, что это такое, однако стремились отыскать похожий камень где-то в горах близ основанных ими государств, Верданора и Алариса – поэтому горы изрыты самоцветными копальнями. А кровь и плоть наших братьев и сестер, что обосновались там когда-то, навеки ушла в землю. От Дир-Скалаина осталось лишь напоминание – селение Скала, где по сообщениям в последний раз видели осколок Фаишаля много веков назад. А затем и он пропал. - И мы ушли вглубь нашего последнего пристанища – сюда, в Город Солнца. Мы последние из гринальд, что еще остались здесь, на Бар-эс-Тилладе, - Ама'Атайя обвела рукой широкий зал. – Мы решили, что сюда никто не доберется, заключили союз с теми расами, что были, как и наши прародители, созданы веллями: мы жили в мире с дриадами и Скрытыми людьми. Время шло, государства эльфов утвердились здесь, как и государства людей. Таалдар, укрывавший весь Бар-эс-Тиллад раньше, истончился, уменьшился до песчинки в сравнении с той горой, которой он был прежде. Мы закрылись от всего мира, чтобы жажда серебряной крови не нашла нас. Гринальд – или горринары, как нас здесь нарекли – должны были исчезнуть. Мы полагали, что это обезопасит Фаишаль, что мы выполним свой долг… - Но случился Излом, и стало понятно, что и Бар-эс-Тиллад не защищен от Танца Хаоса – во всяком случае, от одной из его форм. Только в Этлане Танец Хаоса искажает материю, уплотняя ее до неузнаваемости, а на Бар-эс-Тилладе он влияет непосредственно на дух, уничтожая саитри из-за порока серебряной крови. - Я не понимаю… Все дикие духи – потомки того первого зверя, что явился из тела эльфийской девочки, которую попытались избавить от проклятия серебряной крови, верно? – напряженно спросила Мара. Царь в знак согласия чуть склонил голову, и она с жаром продолжила. – Но ведь саитри должна быть сильнее энергии Источников – которыми по сути серебряная кровь и является! Она исходит от самого Создателя, от Бессмертного. Она древнее, мощнее, она должна превозмогать любой порок! И к тому же, мы знаем о четырех Изломах – а если эти явления на двух материках по сути являются одной и той же бедой, то они должны совпадать; ты же говорил о том, что Танцам Хаоса на Этлане тысячи лет, множество тысяч лет. Значит, они не едины? - Мы готовы отдать все за то, чтобы саитри была сильнее, нерожденная, - царица снова поклонилась им, и на этот раз Мара не обратила внимания на собственные ощущения от ее жеста: что-то становилось на место, выступало из тени, и это было куда важнее всего прочего. – И мы отдадим, обещаю, все, что потребуется. Так произошло из-за того, что Гротан Кравор вышли в мир, а Таалдар начал истончаться. Чем дольше порок проявлен в мире, тем он мощнее. А Крон незадолго до окончания Первой Войны спрятал своих приспешников, Эвилид, в Источнике, развоплотив их, но сохранив им сознание. Тело, которое делили Ирантир с Кроном, слишком привыкло к ним, а потому когда сущность Крона была разрушена и оставила тело, Ирантир не прожил долго. Да, до конца своих дней он нес на челе венец славы, и легенды о Короле-Солнце знают в каждом уголке Этлана. Как и о его сподвижниках, Детях Солнца. Как видите, истина сокрыта под слоями шелухи, а история принимает ту форму, в которой каждый из ее участников будет бел и чист. Только вот нет никого, кто и впрямь был бы таков. А Источники, несомненно, ведут к небывалой мощи, с их помощью можно творить великие вещи… Но еще они ведут в миры, в которых живут такие же, как мы, существа – у которых есть невежество и гнев, которые подчинены алчности и движимы голодом. И чем больше пищи есть у них, тем сильнее они становятся. А они кормятся уже несколько тысяч лет. Лишь саитри является чистым потоком, освобожденным от искажения, да, но здесь, к моей глубокой скорби, имеет место перевес мощи. Саитри сейчас нисходит в мир по каналу не толще волоса, пороки, запертые когда-то в Источниках, льются на землю океаном, перевернутым вверх тормашками. - Что касается вопроса о том, едины ли Излом и Танец Хаоса – несомненно, их природа едина, и источник у них тоже един, - добавил Тар'Гайдан, привлекая их внимание. – Однако следует помнить, что Бар-эс-Тиллад долгое время был защищен Таалдаром и являлся обителью саитри, землей духа. Когда его защита ослабела до критической точки, случился первый Излом – искажение Источников начало просачиваться и в оплот духа. Цикличность и примерно равный временной промежуток между вспышками присущи Танцу Хаоса, потому что в Этлане четко проявлена материя, а материя имеет куда более жесткую структуру, чем дух. Поэтому и течение времени там более-менее равномерно. Бар-эс-Тиллад в этом смысле гораздо сильнее разрежен, в структурном плане – хаотичен. И с одной стороны, в том сокрыта защита этой земли, а с другой… С другой – на некоторых уровнях разрушение здесь происходит гораздо быстрее, потому что дух тонок, а с уходом саитри он становится все слабее с каждым днем. Потому Изломы случаются все чаще. Разложение началось – и здешний мир стремится к нему, потому что не может сохранить все внутренние связи плотными. Духи превращаются в диких, крепнет сила Источников. Этот процесс уже запустился, и едва ли нам под силу остановить его. Во всяком случае, привычными и знакомыми способами. - Аватары, о которых вы говорили – кто они? – прищурившись, спросила Даэн. – Как именно они боролись с Танцем Хаоса, что делали? Почему вообще они появлялись? - Аватары Создателя – прямое нисхождение силы Великой Матери, ее воплощение в материи, - отозвалась царица. – И их рождение каждый раз было ответом на Танец Хаоса, поскольку мир стремится к равновесию. Великая Мать включает в себя четыре ипостаси: Любовь, Силу, Истину и Совершенство. И две из них опускались из мира духа в мир материи, чтобы, соединившись, начать новый цикл. Именно поэтому Аватар еще называли нерожденными: их дух уже был явлен в зримом мире, но снова возвращался, сохраняя в себе память предыдущих воплощений, и искал способ завершить Танец Хаоса навсегда. В этом, на самом деле, есть великая красота… - улыбка Ама'Атайи была очень мягкой, почти нежной. – Потому что Аватары Создателя – то самое решение, тот ответ, над которым так долго бились Анкана и самые гордые умы Этлана. Для того, чтобы Танец Хаоса закончился, необходимо, чтобы все четыре ипостаси Великой Матери были воплощены в одно время, потому что Великая Мать и есть источник саитри. И как только Она будет явлена, как только Она осознает свою силу – появится возможность для нового бытия. Прахаб искал этот ответ в Источниках, но был захвачен Ложью, а потому ослеплен своей идеей. Искать нужно было выше, у стоп Создателя и Великой Матери… - И вы полагаете, что мы… - Мара запнулась, но все же договорила. – Что мы – две из четырех этих ипостасей? - Вы не можете быть кем-либо еще, - пожала плечами Ама'Атайя, и этот жест казался таким простым – и одновременно с тем несуразным. – В тебе поет сила саитри, и ты сама это знаешь. Поет она и в тебе, - она взглянула на Даэн, и та непонимающе сморгнула, хмуря брови. – А значит, вы наконец воплотились. Как воплотились на другой стороне мира и иные, ведущие сейчас свою собственную борьбу. - Я обращаюсь к Хартанэ, когда молю Ее об Узоре, - негромко проговорила Птица. – И это значит, что я работаю с Источником. Только сейчас Мара поняла весь ужас этих слов, и что-то в ее сердце застыло. Ведь Даэн была права: она действительно соприкасалась с той самой областью, в которой, по словам гринальд, и разверзалась черная рана, сочащаяся ядом и отравляющая все живое, рассекающая саму ткань мира. Однако Тар'Гайдан лишь поднял ладонь в успокаивающем жесте: - Так и есть. Но ты, нерожденная, очистила канал связи с Источником, и саитри хранит тебя от всего того, что способно искалечить дух и тело любого другого человека. А значит, имя тебе – Совершенство. И ты способна выйти за рамки Источника и работать с саитри. - Я не понимаю… - Даэн тряхнула головой, по-прежнему хмурясь. – Вы так уверены в этом, но… - Нам не нужна вера – у нас есть знание, - так же спокойно сообщил ей царь. - Потому что это и впрямь ответ. Вы – тот самый ответ. Потому звери памяти славили вас, вернувшись под наш кров. Потому в вас обеих проявлена сила Создателя, сила Великой Матери. В Этлан раз за разом нисходили Любовь и Сила, потому что обе они способны преображать мир материи. Они сильны, они раскалывают жесткие структуры, изменяя форму бытия. Но на более тонком уровне необходим труд Истины и Совершенства. И когда пришло время – пришли и вы. У вас нет памяти о прошлых воплощениях, потому что прежде эти ипостаси не являлись в зримый мир, им нужна была почва, которую им готовили Любовь и Сила. Сила без Совершенства обращается Вседозволенностью, Любовь без Истины становится Слепотой – а друг без друга они и вовсе разрушительны, изломаны, неполны. И они прошли это, столько раз они проходили эту агонию, стремясь друг к другу, отыскивая друг друга, рождаясь и умирая вновь. То же самое проживали и вы, убивая и разрушая себя самих, друг друга, саму реальность. Чтобы найти Истину, необходимо погрузиться так глубоко во тьму, что кромешная ночь покажется белым днем. Чтобы достичь Совершенства, нужно стремиться ввысь, обгоняя Создателя и само время. Вы поднимаетесь из недр и спускаетесь с небес, а Любовь и Сила заставляют человеческие сердца биться, и каждый удар в этой пульсации – рожден столкновением Любви и Силы. Это разные пути, но они благословенны, всяк из них свят. Истина преодолела невежество своих предков – и она знает то, что сделать должно. Совершенство преодолело гордыню и прошло сквозь собственное самолюбие, чтобы очиститься и стать стрелой устремления, верой, чтобы нести Истину на своих руках. Сила побеждает отчаяние, раз за разом заставляя сердца верных восставать, покуда не восстанут они нерушимым щитом на страже жизни. А Любовь побеждает смерть, потому что нет силы более великой, несокрушимой и непреклонной, чем Любовь. И все вместе они – священное единство жизни, которое способно преодолеть все. И воцарилась тишина – такая густая и полная, такая звонкая. Мара слушала ее, собственное дыхание, сердце, бившееся под ребрами – и знала, что он не лгал. Это знание было простым, странным, его было легко принять. Мара совсем не знала, что с ним делать, но прямо сейчас это и, наверное, нужно не было. Рядом с ней сидела Даэн, и о ней она тоже знала все. Царь крылатых людей был так прав, потому что устремленнее женщины ведьма не видела никогда, и сложно было представить сердце, с той же жаждой ищущее совершенной чистоты, что и сердце ее Птицы. А с другой стороны, вопросов тоже стало больше – откуда пришли они, с чем боролись прежде, как искали друг друга, что было до того, как они встретились наконец в этом воплощении, ставшим и истоком их, и исходом… И было ли это «до того»? Мне кажется, я живу в вечном «сейчас», в нашем вечном «сейчас», в котором нет никакой разницы между прошлым и будущим – есть только ты, целующая мою душу. Даэн взглянула на нее – прямо и пытливо, будто ища подтверждение в чертах ее лица. Мара не знала, могла ли она отыскать его, но в глазах Птицы мелькнуло что-то, радужка будто изнутри осветилась нежностью, а затем она вновь отвернулась, демонстрируя ведьме гордый профиль. - Значит, мы должны найти их, чтобы все завершилось? – спросила Даэн – тот же вопрос вертелся в голове у Мары. – Мы должны драться вместе? - Да, - подтвердила Ама'Атайя. – Вы должны драться вместе, и лишь тогда Колесо будет сломлено, и начнется новое бытие в идеальном состоянии мира, в синтезе, а не борьбе, в сплаве материи и духа. Лишь тогда настанет вечность, а Создатель развернется в каждом Своем творении. Не имеет значения, как далеко вы находитесь – вы должны знать друг о друге, потому что это знание станет колоссальной поддержкой для всех вас в грядущих битвах. - И еще мы должны разрушить Кладни, - озвучила свою догадку Мара. – Чтобы ослабить влияние злонамеренных сил через Источники. И выходы Источников на поверхности необходимо уничтожить – возможно, тогда саитри вновь обретет здесь силу… - И это тоже правда. Сила и Любовь на протяжении многих Танцев искали способ, работая с Источниками – но есть и иной путь, дорога саитри. Осколки Фаишаля должны быть окончательно уничтожены Аватарами, и тогда встать на этот путь будет гораздо легче, - царь поднялся на ноги, следом за ним встала и царица. Мара не успела ничего понять: они согнулись пополам, едва ли не утыкаясь лбом в собственные колени, и Тар'Гайдан глухо проговорил. – Но мы подвели вас, нерожденные. Тот осколок, который мы берегли столько веков для вас, который мы хранили от Детей Солнца, чтобы передать в ваши руки, больше не принадлежит нам. Мы отдали его нашим бывшим союзникам, поддавшись глупости, порыву слабости… И Фаишаль теперь утерян. - Об этом мне рассказали кьяталы, - задумчиво проговорила Мара, а затем вздохнула и попросила гринальд. – Пожалуйста, выпрямьтесь. Мы и впрямь не намерены винить вас ни в чем, у вас нет долга перед нами, Бессмертный тому свидетель. Мы делаем все, что можем – и надеемся разве что на вашу помощь, иного нам не нужно. Мы отыщем Кладень и уничтожим его. А если вы полагаете, что можете искупить свою вину, и ждете от нас слова – я прошу вас выйти вместе с нами против гончих Дикой Охоты, встать в ряды объединенного войска. Восставать, покуда щит не станет достаточно крепок для того, чтобы выдержать любой шторм – как вы и говорили. Если Великая Мать сильна в единстве своих начал, то наверняка то же самое можно сказать и о нас. - А еще вы здесь из-за выхода Источника, верно? – вдруг спросила их Даэн. – В Вегвире тоже есть жила, раз вы решили обосноваться именно тут. Это уже звучало как утверждение – и Ама'Атайя лишь подтвердила его: - Да. Прямо под дворцом лежит пещера Ниилин, а в ней – Сердце Дракона, выход черного Источника, который мы оберегали. О нем не знают во внешнем мире. Как и о нас. - Если Источник проявлен всюду в мире, а его влияние настолько мощное, значит, мы можем попытаться отыскать их. Любовь и Силу, - пояснила Даэн, когда Мара вопросительно взглянула на нее. Птица усмехнулась – уголком рта, самым краешком своих невозможных губ, и Мара не сразу поняла, что слышит, заглядевшись на нее. – Полагаю, что есть способ найти их – а заодно проверить, действительно ли саитри хранит меня от искажений Источника. Я погружусь в него и попытаюсь обнаружить их след, дать им как-либо знать о нас. А затем мы закроем его. Сердце снова куда-то провалилось, и Мара уставилась на нее, не веря своим ушам. Она даже не успела возразить – а Даэн уже ответила, как-то легко ловя в ладонь поводья всего сонма страхов, что с готовностью ринулся к ведьме. - Иного способа я не вижу. Царь и царица утверждают, что мой канал связи с Источником чист – и что я способна работать как в нем, так и в иной плоскости. Ты – моя саитри, Мара. И со мной ничего не случится до тех пор, пока ты будешь рядом. Но мне… я должна убедиться, - она замолкла, и Мара увидела, как сильно она сжимает челюсть – так всегда происходило, когда Даэн принимала решение. Переубедить ее в такие моменты было невозможно, и все, что оставалось – это как-то справляться с шепотами сомнений и собственным ужасом. Впрочем, это не помешало ей попытаться немного отсрочить миг, когда от решения Птица перейдет к действию. - Для начала, мне кажется, нам надо обсудить все остальное, - проговорила Мара, внутренне скрепляя сердце. Что ж, им и впрямь дали время, принадлежащее лишь им двоим. Дальше начинался мир – странный, искаженный, пронзительный мир, в котором правила агония, в котором разгоралась в каждой секунде ослепительная борьба. И нужно было идти дальше. Тронув через дар Бессмертного в груди сердце своей Птицы, Мара обратилась к гринальд. – Прошу вас, расскажите нам все, что знаете – об Изломах и о Танцах Хаоса, об Аватарах, об Источниках, о Фаишале... Расскажите нам все.