Дикая охота. Руины рассвета

- Мне понравилась история Итана Огненное Сердце. Матушка рассказывала о его подвигах на Лугах Герисс, но я не знал, что после бегства Коула Вероломного он сдерживал врага еще трое суток, пока союзники не подоспели, - вдохновенно сообщил ей Келахан, вышагивавший рядом с каким-то сосредоточенным, но при этом совершенно обезоруживающим видом. Снег под сапогами поскрипывал: с расчищенных дорожек они не сговариваясь свернули прямиком в сугробы, расстилающиеся под сенью ветвей, и поэтому мальчик совсем скоро разрумянился – совсем как полагалось счастливому ребенку, наконец дорвавшемуся до сообразных возрасту дел. – Но мне жаль его дочь. Я прочел, что она не оправилась от этого. И что нового супруга так и не полюбила и была несчастна, даже когда родился прадедушка Райдан. - Бремя власти накладывает неизгладимый отпечаток на жизнь тех, кто несет его – и на жизнь его близких тоже, Келахан. А потомки королевских родов часто бывают несчастны. К сожалению, история мало напоминает добрую сказку, если мы посмотрим на нее честно. Славой и подвигами удобно прикрывать боль и темные стороны жизни, и так чаще всего и происходит. - Но есть же королевна Джилис Солнцеликая, оборвавшая вражду Севера и Юга – ее правление было радостным, так во всех книгах пишут, - уперся мальчик. – А еще король Финеас Исцелитель – благодаря ему Тиннеред не захватили моровые поветрия, когда островитяне пустили во все гавани корабли с трюмами, полными мертвецов. И еще король Сванард Справедливый, чей суд до сих пор считается эталонным… Атеа тоже помнила эти имена - еще с тех самых пор, как ее увезли в Расфаль, ко двору короля. Вместе с другими девочками они изучали историю королевского рода и родов ближайших подданных престола, поэтому и Джилис, и Финеас, и Сванард, а также их славные деяния в ее памяти отложились. Уже позже, попав в Гильдию, Атеа впервые задумалась о том, на самом ли деле придворные писари фиксируют правду – или предпочитают приукрашивать историю, чтобы польстить правителям и показать их в лучшем свете. Финеас Исцелитель, насколько она помнила, сжег не только корабли с мертвецами, но и те самые гавани, к причалам которых они пристали, вместе с рабочими портов и моряками, и все селения в прибрежной зоне вместе со всеми жителями, а в придачу – отправленных на зачистку служителей Храма в те же пожарища швырнул руками Золотых Стрел. Атеа ничего не имела против последнего решения, однако суть оставалась прежней: не таким уж славным было правление каждого из них. Джилис, если память ей не изменяла, была не в ладах с рассудком ближе к середине жизни и очень скоро ударилась в служение Светлому. Это стало достаточным основанием для того, чтобы ее признали чуть ли не святой, покровительницей мудрости и чего-то там еще. Кажется, защитницей добродетелей вроде кротости и смирения. И то, и другое Атеа всегда презирала. Впрочем, Келахану не следовало знать об этом. Этот разговор вообще не следовало развивать: мальчик имел право верить во что-то хорошее, следовать каким-нибудь благородным идеалам. Скорее всего, потом это пройдет. А до того момента… - Я согласна с тобой, наследник славного рода. Есть и хорошие правители, их деяния навсегда остаются в веках. Очень важно беречь их наследие и держаться той же стороны. - Это так, - серьезно кивнул Келахан. Затем он с любопытством взглянул на нее. – Ваше величество, а как назовут вас в книгах, как вы думаете? Ну не знаю. Атеа Самозваная. Атеа Лгунья. Атеа Бешеная Сука. Королева, Которая Сожгла Тиннеред – А Потом Вздернулась На Дворцовом Шпиле От Безысходности. Как-то громоздко, кажется. Вслух же она скучающе отозвалась: - Мои гвардейцы называют меня по имени, данному мне в Келерийской Гильдии – Королевна-Лебедь. Я буду рада, если сохранится такое прозвище. Мне нравится. - Оно очень красивое, - все с той же серьезностью заметил братец. – Мне кажется, что оно вам подходит! - Ты очень добр, золотко, - не сдержав улыбки, взглянула на него Атеа. Стоило отдать Неассе должное: обычно сынки и дочурки местной знати к тому же возрасту наглели и в совершенстве овладевали искусством закатывать истерики родителям и наставникам, чтобы добиться своего. Келахан был воспитан и сдержан, но при этом – очаровательно непосредственен. И сердце у него было добрым. Славный король получится, если доживет в здешнем змеюшнике до годов наследования. – И я рада, что книга пришлась тебе по душе. Твоя матушка тревожилась, что слог будет тяжел для тебя, но тебе это, кажется, не помешало. - Иногда было не очень понятно, - признался Келахан. – Особенно там, где писали про законы и реформы. Но господин Дайрен объяснял мне, когда не был занят. Мы даже вместе читали как-то вечером! Он рассказал, что королевна Мэйлин обладала ведовским даром – но это держалось в секрете. Если честно, я не поверил сначала, но матушка сказала, что господин Дайрен говорит правду и что сохранились свидетельства ее таланта. Ее Храм не принимал, как и нас, поэтому мало кто знает о том, - помолчав, он добавил, задумчиво вороша пушистый снег носком сапога. – Матушка говорит, что благословение Храма ничего не стоит – все внутри нас, так она говорит, да. И господин Дайрен так же говорит. Но почему тогда все вокруг так боятся остаться без него? И ведунов тоже боятся? Господин Дайрен славный: он всегда мне улыбается, мы смеемся. Он даже фокус показал мне, знаете, какой? Он взял из камина раскаленный уголек, подул на него – и положил мне на ладонь! И я не обжегся, хотя уголек еще светился, и мне даже сначала было немного боязно, когда он попросил руку протянуть… Было просто тепло – но совсем не горячо! Я так удивился! Матушка, кажется, так вообще испугалась – но господин Дайрен успокоил ее, сказал, что он специально так сделал. О да, матушка Келахана очень испугалась, Атеа знала это. Непросто узнать, что дар, который в тебе самой так и не раскрылся, достался твоему сыну и совсем скоро, судя по всему, начнет проявляться. Еще труднее мириться с этим в условиях, когда Храм готов растерзать каждого, кто работает с этим самым даром через черный источник. Неасса пришла к ней тем же вечером вместе с Дайреном, и втроем они говорили до полуночи – вовсе не о фокусах и трюках. - Что мне теперь делать? Если кто-то из них узнает – мой сын будет обречен: они сделают все, чтобы отнять его, - Неасса сидела с отсутствующим видом в кресле, и лицо ее, всегда ясное и излучающее спокойствие, было изломано отчаянием. – Если его дар проявится и о том станет известно, его или убьют, или отнимут, чтобы сделать из него чудовище… Боги милостивые, почему сейчас, в это смутное время?.. - Вряд ли он будет настолько сильным, что за ним станут целенаправленно охотиться, - заметил Лис. Он сидел прямо на полу у огня, и отсветы из камина бросали блики на его лицо, вызолачивая еще сильнее рыжину волос. Дайрен смотрел на женщину пронзительно, и Атеа не видела в его взгляде особого сострадания. – Его могут использовать как рычаг давления на королеву – или на тебя саму, это правда. Однако если ощущения не подводят меня, он будет умеренно силен, давай назовем это так. И пока что тебе не о чем беспокоиться. - Когда это может открыться? Сколько у нас времени? – женщина испытующе взглянула на него, и в ответ Лис пожал плечами: - Год. День. Десять лет. Неделя. Это очень индивидуальная история, ты сама знаешь. Предсказать невозможно. Вернее, есть ведуны, способные определить примерный уровень сформированности дара в человеке, однако среди моих людей это могут от силы двое – и они сейчас в Эллоине. Будем приглядывать за малышом – и ждать. - Молю вас, защитите моего сына, - Неасса обращалась и к ней, и к Дайрену, даже не прося – а буквально взмолившись. – Я уже говорила, мой мальчик – все, что есть у меня, все, ради чего я живу. Не такой судьбы для него я хотела, но коль уж Создатель пожелал сплести так его дорогу – я прошу вас: помогите ему, пока он не окрепнет. Уберегите его в час шторма, он всего лишь дитя, и в одиночку нам с ним сейчас не выстоять. Королева… - Келахан находится под моим покровительством, госпожа Неасса, вы знаете это, - негромко проговорила Атеа. – Я приложу все возможные усилия, чтобы он был в безопасности. Во всяком случае, до тех пор, пока я сама жива – с ним ничего не случится. - А пока – думаю, что общество ведунов не помешает ему, - добавил Лис, тоже переводя внимание на Атеа. – Особенно – ребят-сверстников. Если королева не против, я переговорю с Триссом: кажется, среди его подопечных были дети. - Это хорошая идея, - одобрила Лебедь, вновь оборачиваясь к Неассе. Вид у той был потерянный, и потому Атеа постаралась смягчить тон, насколько это было возможно в условиях постоянного напряжения. – Неасса, я понимаю вас. Понимаю ваши страхи. Не знаю, способна ли дать вам гарантии, которые были бы весомее моего слова, и утешить вас в достаточной мере. И лгать вам я тоже не стану: теперь поводов для опасений стало больше. Все, что нам остается – это идти вперед и постараться максимально обезопасить себя и тех, кто нам дорог. Что ж, будем продолжать. Быть мягкой и деликатной в силу событий не получалось. Атеа не особенно помнила, когда в последний раз позволяла себе слабости – вроде каких-нибудь чрезмерных эмоций, или лишних часов отдыха, или минут, которые она проводила бы в мыслях о чем-то, что не связано с ее статусом, планами, задачами, еще Хартанэ весть чем. Но сейчас она разрешила себе небольшую прогулку на свежем воздухе, и рядом с ней шагал мальчишка с солнечным ореолом мягких волос на макушке, пытливыми янтарными глазами ее рода – и даром у сердца, который мог раскрыться прямо сейчас, а мог и нет. И мальчишка был смешной, внимательный и совсем беспечный. И в этот страшный для всего мира – и, сказать по чести, для самой Атеа – час он всего лишь хотел читать интересные книги, идти наперекор матери (разве что аккуратно, так как Неасса пока еще не утратила авторитет в его глазах), барахтаться в снегу и задаваться вопросами, ответов на которые у Атеа не было. - Создатель и Храм – не одно и то же, Келахан. Матушка наверняка беседовала с тобой на эту тему. Создатель принимает ведунов, служителей, всех, кто порожден Им. Храму же важно заполучить контроль над людьми, чтобы иметь больше власти, больше влияния. Мирная жизнь и всеобщее принятие не по нраву тем, кто желает управлять умами и сердцами. Она слишком скучна. А под словом Светлого и клеймом Темной можно маскировать травлю и корысть, злой умысел. - Но ведь во вражде мир не процветает, - Келахан нахмурился, и выражение его лица стало сосредоточенным – но при этом каким-то беспомощным. – Это всем известно! - Это известно разве что одаренным и разумным людям, золотко. К счастью, ты в их числе. Из тебя выйдет славный дипломат, если ты все еще хочешь стать им, - заверила его Лебедь. Он взглянул на нее с надеждой, и Атеа, справившись с собой, сумела изобразить на лице подобие искренней улыбки. – А если нет – помни: справедливому сердцу открыты все дороги. Наверное, достаточно было на сегодня нотаций и занудств. Это все ты, глупая Чайка. Скучаю по тебе – вот и переняла манеру гнусить с постной миной о том, как все будет плохо. В конце концов, рядом с ней и впрямь вышагивал самый обыкновенный мальчишка, которому пока еще хотелось историй о том, как добро побеждало зло. И раз уж его детство могло в любой миг закончиться, ей стоило бы быть деликатнее. В последнее время это, правда, не особенно удавалось, но хотя бы попытаться следовало. С другой стороны, на это требовались силы – те самые, которых у нее не было. Огонь Хартанэ в груди не согревал: ее вообще ничто не могло согреть, и Атеа уже почти привыкла к тому, что мерзнет постоянно. Холод будто бы выгрызал из плоти все те крупицы драгоценного тепла, за каждую из которых она боролась с сонмами ночных кошмаров, страхов, сомнений и всего прочего. Все, что она сохраняла для себя и в себе, что должно было поддерживать веру в лучшее и укреплять ее в следующем шаге, дымом таяло, толком даже не озаряя ее существо. Она постоянно ждала удара, ни на миг не расслабляясь, не позволяя забыть себе, что прямо под ногами у нее разверзлась пропасть – а она сама медленно, но неумолимо каменела, иссыхала, теряла что-то, что прежде так надежно берегло ее. Атеа нынешняя не понимала, как ей прежде доставало сил и храбрости смеяться стольким опасностям в лицо, драться, скалиться – еще и при том сухой из воды выходить всякий раз. Богиня держала ее под крыло, несла на руках, и она была всесильна, ощущала себя целой, даже когда ситуации казались безнадежными. Сейчас что-то необратимо сломалось в ней, и Атеа могла разве что сильнее стискивать зубы – и продолжать как-то трепыхаться, надеясь на то, что не подохнет. Эмоций в ней уже ничто не вызывало, а потому подобные мысли как-то даже и не страшили. Впрочем, кое-что еще способно было расшевелить ее. Эльфы Верданора вероломны – просто помни об этом. Я говорила тебе, что их следует опасаться, но надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Если доверяешь послу – что ж, дерзайте. Мы держимся. Будь осторожна – и дай знать о себе и о том, что у вас происходит. Сообщение – сухое, ни разу не содержательное – королева Шедавар уместила в трех строках. В принципе, его можно было передать устно от ведуна к ведуну, однако та решила, очевидно, поразить Атеа в самое сердце: на свободном участке клочка пергамента красовалось нарисованное короткими уверенными штрихами перышко. И этого было довольно, чтобы привести Атеа в ярость – пополам с подламывающей колени нежностью. Эта женщина дивным образом неизменно рождала в ней эти чувства, сплетенные так тесно, что Лебедь, наплевав на все, уже и не пыталась их разделять и анализировать. Шедавар имела наглость, как она сама же выразилась, «не давать знать о себе», пока Атеа чуть ли не на стены лезла, теряясь в догадках, что происходит на Тракте. Она соизволила ответить на письмо королевы Тиннереда – обстоятельное и подробное, полноценное письмо о том, что происходило в Расфале и за его пределами – вот этим. Атеа целый вечер сочиняла это растреклятое письмо, швырнула в огонь несколько его версий, провела примерно час, просто расхаживая по комнате и растирая пальцами виски, чтобы хоть как-то прийти в себя. В этом письме было все: вести о том, что творится в Верданоре – и сообщение о том, что эльфы отказываются поддерживать ее прямо сейчас; просьба Тэарана; условия Риланда. Атеа спрашивала ее, как обстоят дела у объединенного войска, пыталась выяснить, с чем столкнулась королева клана Вар, есть ли хоть какие-то прогнозы. Она умолчала разве что о том, что сейчас пыталась организовать для нее поддержку Таврании – но смолчать о своих тревогах позорно не сумела. Да, это было весьма сдержано написано, и Атеа, в общем-то, всего лишь выражала искреннее желание в скором времени увидеть Шедавар в добром здравии, целой и невредимой. Но ныне она корила себя за обличающие фразы вроде «больше всего на свете мне хотелось бы прямо сейчас выдвинуться с войском тебе на подмогу – потому что мысль о том, что ты сражаешься в одиночку, мне невыносима». Или не менее сентиментальное «мне будет легче, если я буду знать, что ты в порядке». И на все это ей ответили тремя строчками. Написанными менторским тоном – примерно так же мог бы написать ей господин Ровенн. Проигнорировав все вопросы, все, в общем-то, по-настоящему важные вопросы. Вместо хоть сколько-нибудь конкретного ответа от нее отмахнулись, написав скупое «мы держимся» - и добили вдобавок перышком. Проклятое перышко. Проклятая, несносная женщина, я ведь просила написать хотя бы в общих чертах… Вероятно, Шедавар решила отыграться за то, как прошла их последняя встреча – и Атеа приняла бы это, проглотила бы такую шпильку, не прекословя; но она пожалела чернил на внятный текст – и не пожалела на это бесово, чтоб ему было пусто, перо, и холодная отрешенность ее слов совсем не вязалась с простым схематическим рисуночком. Она снова делала это: беспощадно вонзала иголки в самое хрупкое, самое нежное, чем Атеа владела – в ее живое, напуганное, полное боли и страха сердце. Лебедь не знала, чего ей хотелось больше: чтобы она была ядовита и остра на язык в своем ответе, чтобы наорала на нее – пускай в письменном виде, это не имело значения, чтобы написала что-то вроде «с ума сошла, немедленно бросай все – и становись в ряды своих сестер по оружию!» - или чтобы она явилась в ее дворец сама, наплевав на все, чтобы прижала ее к себе крепко, покрыла ее лицо поцелуями и принялась говорить все эти глупости о клятвах в вечной любви… «Я говорила тебе»… Ты такая умная. Ты много чего мне говорила – и другим наверняка тоже. «Мы держимся»… Все держатся, Хартанэ тебя забери, это не ответ! Я должна знать!.. Атеа поняла, что вновь начинает заводиться – и усилием воли заставила себя выдохнуть. Они с Келаханом уже шли по коридору в сторону покоев, отведенных им с матерью, и мальчик что-то увлеченно рассказывал ей, пока она невпопад кивала и думала совершенно о другом. Глупо было требовать с Шеды чего-то, что сама Атеа не могла как-то внятно обозначить. Глупо было злиться – но она злилась. Наверное, потому, что сейчас злость могла дать ей необходимые силы, могла помочь выжить. И если ты поэтому вечно вытворяешь подобные штуки – что ж, спасибо тебе, королева клана Вар, ты так дальновидна. Атеа не привыкла позволять себе мягкость, она всегда справлялась с трудностями, выращивая на себе шипы и защищаясь – потому что иначе не умела. Потому что доверять она так и не научилась – разве что Меред каким-то чудом смогла преодолеть все ее защиты, прикоснуться к ее сердцу по-настоящему бережно и пронести это сердце на ладонях, словно редкую драгоценность. Именно потому Меред и оставалась рядом самым надежным и верным существом во всем мире, и лишь ей Лебедь могла верить. И сейчас ей нужно было собраться. Во что бы то ни стало собраться – Атеа привыкла быть строгой и не жалеть себя. Зализать раны и выдохнуть она могла и потом, когда все завершится, а сейчас ей нужна была ярь, сила и базальт вместо позвоночника. Минусы такой стратегии стали очевидны сейчас: когда нашелся кто-то достаточно сильный, чтобы тягаться с ней, достаточно храбрый и зубастый, такой же базальтовый – всякое проявление нежности просто выламывало из того самого позвоночника целые куски. Потому что к нежности человек, как выяснилось, привыкал очень быстро. И дальше уже просто не мог без нее существовать. И прямо сейчас Атеа осознавала, что ведет себя… очень по-женски. То, что всегда бесило ее и раздражало в других женщинах, теперь стало частью ее природы, и Лебедь дивилась разве что тому, как это оно раньше не проявилось. И все-таки – как она умудрялась делать это? Как одна-единственная женщина могла рождать столько чувств в сердце? Атеа сердилась на Шедавар по тысяче поводов, и в то же самое время тонула в нежности к ней; больше всего на свете ей хотелось то ли наорать на нее, то ли и вовсе отвесить ей несколько тумаков, то ли до смерти зацеловать, то ли голыми руками удушить, то ли обнять и долго-долго горько плакать, потому что выносить все это она больше не могла. И тем тяжелее становилось, чем дольше Лебедь увязала здесь, под ворохом проблем, которые обязана была решить как королева – и как получившая приказ Птица. Она прекрасно понимала, что уйти сейчас – это попросту швырнуть в топку все: возможность поддержки для войска, те связи, которые она уже выстроила, тысячи жизней, вероятно – себя саму. Значит, нужно было делать то, что должно, но ее именно теперь угораздило влюбиться, и это слишком усложняло жизнь. Атеа костерила себя на чем свет стоит: она умела жить без привязанностей, получать ровно то, чего хотелось, уходить вовремя – и вот что получилось, когда она не сумела остановиться. Получились полные тревоги и ужаса сны о том, как она не успевала к этой женщине, получилось ощущение беззащитности и хрупкости, получилась слабость, которая ныне была совершенно неуместна. Атеа из Эглеира, ты потрясающая идиотка. Как можно было так вляпаться? Внутренний монолог ни к чему не приводил, не помогали нагрузки перед сном – ни тренировки, ни зубодробительные книги, которые она откопала в отцовской библиотеке, ни унылые отчеты держателей земель и казначеев, не помогали чаи, которые ей заботливо заваривала Кьера: душистые, травяные чаи, которые должны были свалить с ног лошадь. Атеа не брало ничего. И стоило ей как-то смириться с этим, стоило только хоть как-то укрепиться в своем нынешнем состоянии, решить, что она закалила себя для грядущих потрясений и нашла баланс, который поможет ей выжить, – и вот утром ей пришло послание от королевы клана Вар. С перышком. - Ваше величество? Атеа сморгнула, выругалась про себя, опомнившись. Они уже стояли у дверей в покои Неассы, и Келахан, задрав голову, глядел на нее, ожидая ее слова. Натянув на лицо приятную улыбку, Лебедь обратилась к нему: - Спасибо тебе за приятную компанию и беседу, Келахан. Я была рада прогуляться с тобой – это здорово отвлекло меня от дел. Все же свежий воздух благотворно влияет на разум и тело. - Благодарю вас, ваше величество! – мальчик учтиво поклонился ей, и Атеа вновь не сдержала улыбки: очаровательный парнишка. Если не помрет, претендентки на трон глотки друг другу перегрызут за такое сокровище. Или претенденты. – Я всегда счастлив сопроводить вас! Когда он скрылся в покоях, Атеа позволила себе еще несколько секунд просто постоять, бездумно глядя на искусный узор на створках и вслушиваясь в гулкую тишину коридора. Приходило время заниматься иными вещами, приходило время действовать, и прямо сейчас она чувствовала себя так, словно стояла на самом краю пропасти – и кто-то уже толкнул ее под лопатки. Поддавшись искушению, она мельком взглянула на собственную ладонь: пальцы подрагивали – и почему-то казались чужими, будто бы ломкими. Встряхнувшись и прогнав прочь мысли, Атеа решительно зашагала к приемному кабинету – перед отбытием на север к ней должен был явиться Риланд. Лебедь до сих пор не понимала, каким образом они все же умудрились договориться. В их первую беседу ни один не хотел уступать: посол Тэаран считал первостепенной задачей смещение владыки Верданора, Риланд до хрипоты спорил с ним, требуя поддержки для своего названного отца, а Атеа убеждала их обоих, что это все было детским лепетом по сравнению с угрозой Охоты. Неприятная правда заключалась в том, что все это было завязано в тугой сложный узел, в котором каждая петля цеплялась за предыдущую – и оказывалась важной, как бы они ни пытались расставить приоритеты. Не было сейчас того, что можно было бы проигнорировать, не было возможности закрыть глаза и выбрать по степени первоочередности, и разве что к рассвету того дня, когда в королевский дворец явились наемники от Меред, они сумели выстроить хоть какой-то план действий. Особого шарма ситуации добавляло то, что ни о каком доверии речи не шло: все стороны этого союза полагали, что окажутся брошенными и преданными. - И что, это все гарантии? Ваше слово? – он напоминал ощетинившегося степного кота – даром что не шипел. – А что вам мешает после того, как я сделаю все по вашему слову, вышвырнуть меня вон – или вообще избавиться? Запудрить мозги Гунлару, отправить жалостливое письмо – мол, увы, очень жаль, молодой держатель Севера почил, досада какая… - Так-то ничего не мешает, - согласилась с ним Атеа. – И знаешь, дружок, с каждой минутой такой вариант нравится мне все больше. Потому что ты продолжаешь канючить несмотря на то, что и сам признал: это – единственный выход с учетом всех обстоятельств. - Мне это не нравится, - зыркнув на нее, процедил сквозь зубы Риланд. Таким же взглядом он одарил и Тэарана. – Эльфы не гнушаются в своих интересах использовать все доступные средства – и точно так же не гнушаются нарушать договоренности, это всем известно. - Вот как? – посол Тэаран изогнул бровь. – Скажите на милость, сколько же моих собратьев нарушили обещания, данные лично вам? Если таковые были, с радостью призову их к ответу. - Вот только не надо сейчас делать вид, будто не понимаете, что я имею в виду, - поморщился наемник. – Честь для Верданора – очень гибкое понятие: она существует лишь там, где есть выгода для ваших господ. Так говорил в том числе и полукровка-эльф, которого вышвырнули с вашей святой земли, потому что ко двору не пришелся… - Разрешите узнать, где вы познакомились с этим несчастным господином? – полюбопытствовал Тэаран. Атеа уже неплохо знала посла, чтобы не сомневаться: эльф был крайне раздражен. Пожалуй, как и все здесь. - Он наемник, как и я, сын Черной Стаи, - заявил Риланд, гордо выпрямляясь. - Какое достижение. Счастлив, что несчастный сумел найти место под солнцем, коль уж Верданор так жестоко с ним обошелся. Риланд, я, наверное, покажусь вам циником, однако по опыту могу сказать, что о бесчестье Верданора чаще всего говорят те, кто к Верданору, уж простите, не имеет никакого отношения. - Его мать – эльфийка! – вскинулся было мужчина, но Тэаран и бровью не повел. - А отец, дайте угадаю, бывал проездом при дворе мужа этой эльфийки. Или ее отца, - Риланд не нашелся с ответом, и посол вежливо улыбнулся. – Вот видите? Весьма деликатная ситуация. Даже не знаю, как бы я поступил, если бы моя любимая супруга или наследница моего имени принесла бы незаконнорожденное дитя. Вероятнее, отослал бы дитя к тому, кто имеет к нему прямое отношение. - Господа, осмелюсь напомнить, что мы не за тем собрались, хоть и предмет разговора и моральные категории, несомненно, очень увлекательны, - возвысила голос Атеа. Мужчины нехотя обернулись к ней – один казался невозмутимым, второй и не думал скрывать раздражения. – Риланд, малыш, я разделяю твои чувства. Видишь ли, у меня самой нет никаких гарантий, что вся эта затея сложится. Нет гарантий, что посол, например, не ведет меня в ловушку из каких-нибудь корыстных интересов – простите, Тэаран, у меня никаких к вам претензий нет, вы знаете, как истово я вас люблю. Нет гарантий, что ты, мой дружочек, и твой названный отец сдержите обещания - и не решите, что вам будет довольно верных тебе и твоему роду подданных; им же тоже можно с три короба наплести. Или что вы, допустим, когда я приведу войска в Эллоин и помогу вам, не скажете мне – спасибо, ваше величество, всего хорошего, вон отсюда, это наша земля. В общем, у нас у всех перспективы разнообразные. Придется понадеяться, что все мы здесь с вами честные люди, верные своему слову. Кроме вас, господин Тэаран. Вы – честный эльф. - Потрясающе элегантное наблюдение, ваше величество, - замогильно пробормотал эльф. Атеа горестно покачала головой: - Как видите, отсутствие полноценного сна все же дает о себе знать. Так что вы, надеюсь, простите мне эти маленькие нелепые слабости. Подводя итоги, любезные друзья: мы договорились? - Если Гунлар даст добро… - буркнул Риланд, все такой же хмурый и взъерошенный. Атеа заверила его: - Если умный мужик – то даст, душечка. У него тоже нет выбора. Выбора у Гунлара действительно не было, и он это признавал. В лаконичном ответе вожак Черной Стаи, как выразился Риланд, давал добро на то, чтоб его подопечный отправился на север налаживать дела, покуда Тиннеред не поможет Верданору примерно с тем же. Тэарану абсолютно не нравилось, что теперь Гунлар знал о грядущем перевороте, однако выбора у них, опять-таки, не было: их шаткий союз должен был как-то держаться хотя бы на честности, раз уж гарантий никто и никому дать не мог. Оказавшись в приемном кабинете и оставив гвардейцев по ту сторону двери, Атеа не сумела сдержаться. Растянувшись во весь рост на ковре посреди комнаты, она уставилась на потолок, украшенный лепниной. Королеве не пристало валяться по полу – но прямо сейчас ей казалось, что сил на что-либо иное у нее просто нет. - Нужно будет пригласить Ровенна, - самой себе негромко напомнила она, все же закрывая глаза. Под веками все равно было светло – день стоял ясный. – И переговорить с послом. Хартанэ, во что я втянута… - Трудный день? – мягко поинтересовался знакомый голос. Атеа, вздрогнув, вывернула голову – и лишь теперь заметила устроившуюся в глубоком кресле у камина Галку. Плохо. Сконцентрируйся – иначе смерть свою пропустишь. Присутствие кого-то, кто допущен в условно близкий круг, она не замечала разве что будучи утомленной или погруженной в собственные мысли. Конечно, с учетом того, что Золотые Стрелы Тиннереда выполняли ее приказ и допускали Кьеру всюду, куда той было нужно, беспокоиться по поводу открытых дверей и незваных гостей чрезмерно не следовало. Однако ей все равно нужно было быть осторожнее. Вздохнув, она вновь перекатилась обратно на спину. - Не то чтобы у меня здесь бывали легкие дни. Сегодня я просто как-то особенно это ощущаю. Есть новости с фронта? Или от госпожи Лорелей? - Госпожа Лорелей поддерживает твое решение по поводу Верданора, - с готовностью отозвалась Кьера, и от сердца немного отлегло: ее хотя бы не считали предательницей. – Она подтверждает догадки посла: подле Дан'Архона действительно находится приспешница Королевы Зимы – более точной информации пока нет, они не располагают конкретными данными; неладное творится в Аларисе, и госпожа Лорелей просит любыми способами остановить продвижение войск Верданора на север. Дан'Архон не должен заполучить Аларис. Твои руки развязаны, королева, тебе позволено делать все, что необходимо. - Великолепно, - с чувством пробормотала Атеа. Это и впрямь в каком-то смысле было неплохо, наверное. С другой стороны, категорий «плохо-хорошо» для нее больше не существовало, поэтому она просто воспринимала информацию. - Ряды объединенного войска пополнили отряды дриад и веллей – древней расы, чей оплот прежде находился в Аларисе, - рапортовала Кьера, и Атеа нахмурилась, слушая ее. – Они пожелали помочь в борьбе с Охотой, как и пробудившиеся духи Гарварны. Сейчас группа союзников находится в сердце леса: они защищают некое Древо – как я поняла, чрезвычайно важно сохранить его. Если враг доберется до него, духи падут, а диким откроется путь через Гарварну: пока еще их сдерживают светлые собратья, не позволяя зайти на территорию леса – в нападение идут залески… - Значит, они могут обойти Тракт, - Атеа разом похолодела, осознав вдруг слова Галки. – Кто в составе отряда? - Дамала не сообщила, - покачала головой Кьера. – Но если подвести итоги, выходит, что твоя задача – способствовать разрешению ситуации на востоке и севере. Аларис и Верданор должны быть лояльны и защищены. Лебедь тоже сделала такой вывод – а еще сделала в собственной голове пометку о том, что следовало дать Риланду указания по поводу городов Железного Тракта, которые находились на территории, подконтрольной Северу. Если Охота сломит сопротивление духов, дикие хлынут лавиной на все стороны света прямо из сердца Гарварны, и тогда шансов на победу станет еще меньше. Мы держимся… Шедавар, чтобы тебя, проклятущая, я сама тебя убью при встрече, только попадись мне на глаза, хоть живой, хоть мертвой. Они все держались – каким-то совершенно немыслимым образом. И нуждались в гарантиях, которых ни у кого из них не было. Атеа закрыла глаза, выдыхая весь воздух из груди, а затем рывком села, вновь напоминая себе о том, что надо собраться. Пальцы дрожали еще сильнее.