Согласие на секс

Бета увы покинула наши стройные ряды, посему открыта ПБ! Я выкладываю сырое-сырое.

***

      Посещение больницы выбило Блейка из колеи. И вместе с тем пришло осознание грядущего будущего, когда Остин будет сидеть на смотровом кресле с животом. А в этом животе будет зреть их ребенок…       У него будет ребенок. Их ребенок. И это не шутки.       Дикость!       Блейк не видел себя отцом, но глубоко в душе понимал, что попросту не имеет права спасовать. Только не после чудачеств Остина. Его ребенок не будет таким как его братья — ненужным отбросом. Никто не посмеет его и пальцем тронуть, потому что Блейк научит его защищаться и твердо стоять на ногах. У ребенка будет все, чего не было у Блейка, и даже больше.       Это будет сильный малыш, такой же целеустремленный, как и отец. И никогда он не узнает о том, что ни один из них его не хотел. «Ты считаешь меня чудовищем?» — спросил Остин. Но Блейк не думал, что омега жесток, скорее эгоистичен, как и любой парень этого возраста.       Остин никогда не знал твердой руки или отказа в чем-то. Все его желания так или иначе исполнялись, и когда он раз за разом твердил, что не может забеременеть, то попросту внушал себе ложное чувство безопасности. Как ребенок, который думает, что под кроватью живет чудовище, и тянет на голову одеяло.       Девственность Остина не была манной небесной, лишь делала его вдвое уязвимее перед сложившейся ситуацией. Но Генри зря переживал за сына, Остин умел добиваться желаемого, когда ставил твердую цель. Сначала противился и ребенку, и браку, а затем покорно называл Блейка Альфой и просил поддержки — прикосновений и большей близости. Остин умел прогнуться там, где нужно, только Блейк уже не собирался доверять этой напускной покорности. Обманщик Остин все еще стоял перед глазами, как и тот другой уязвимый Остин, расстроенно прячущийся в его объятиях у кабинета отца.       Какой будет реакция Генри, не хотелось даже предполагать, но еще неделю назад Блейк на всякий случай разослал свое резюме и получил парочку интересных предложений. И даже начала закрадываться мысль сменить работу безотносительно того, как обернется ситуация. Блейк догадывался, что на новом месте ему придется вкалывать как вол, чтобы влиться в коллектив и зарекомендовать себя. Но это все равно было лучшей перспективой, чем постоянная неуверенность в завтрашнем дне.       Что скажет Генри? Как воспримет новости? Блейка уже начинало тошнить от необходимости соотносить все свои действия в личной жизни с шефом. Даже Остин мимоходом допускал мысль, что Генри мог бы к чему-то принудить Блейка. И его это бесило не на шутку, как и невозможность вернуть все в прежнее русло. Контроль — константа его жизни, а теперь он утекал сквозь пальцы из-за Остина и его нового положения.       По телефону Генри ничем не выдал своего неудовольствия от звонка, но так или иначе их отношения постепенно изменились. От прошлой непринужденности не осталось и следа, никаких ланчей и задушевных разговоров. Блейк вылетел из круга доверия Генри в тот самый день, когда оказалось, что он трахает его сына. Уже потом Блейк понял: Генри не виноват. Все дело было в самой мысли о том, что Остин спит с альфой.       Блейк видел его обнаженным и стонущим, на узле, заходящимся в оргазме — в тот день, когда они встретились в офисе; испуганным и жаждущим в спальне, в окружении египетского хлопка; разомлевшим и довольным — в машине при тусклом освещении салона, с поскрипывавшим кожей сиденьем под голой задницей. Блейк наградил его ребенком. Вряд ли Генри нравилось происходящее настолько, насколько тот его понимал для себя.       Генри Столлер умел быть жестоким по отношению к другим. Но Остин — его сын и оттого неприкасаем.       Они условились встретиться в западной части города, недалеко от района, в котором находился особняк Столлеров. От больницы ехать было не больше двадцати минут, но дорога показалась Блейку как никогда долгой. Наверное, потому что рядом сидел молчаливый Остин, поглощенный собой. Блейк старался не смотреть в его сторону, не хотел видеть расстроенные глаза, устремленные на него.       У Блейка не было сил вселять в него уверенность, слишком сложная предстояла встреча.       — Говорить буду я, — приехав на парковку, сообщил он, доставая ключи из зажигания. — Если твой отец разозлится, лучше молчи.       — Блейк, давай я скажу ему? Ты вообще не обязан идти.       Блейк едва не расхохотался наивности Остина.       — Ты совсем не знаешь своего отца, если думаешь, что я смогу спрятаться у тебя за спиной и отсидеться. Дерьмово то, что еще недавно мы уверяли его, что не допустим беременности. И теперь мы тут…       — Блейк…       — Остин, расслабься, хуже всего если ты будешь выглядеть так, словно жить хочешь. Это ведь не соответствует действительности?       — Тогда я буду улыбаться, смотри! — Остин тронул его за руку и выдавил натянутую улыбку. — Я улыбаюсь…       Блейк не ответил, потянувшись к ручке и распахивая дверцу. Пришлось обойти машину и открыть Остину дверь, потому что тот даже не пошевелился. Сидел, уставившись на свои руки, уныло пустив плечи.       — Остин, не время для паники. Выходи.       Блейк подал ему руку.       — Я знаю, — выскользнув из машины, Остин встал напротив и дышал ему прямо в шею, даже на секунду коснулся губами открытой кожи. Блейк едва не зарычал: каждое прикосновение отдавало разрядом в пах, и Остин как будто испытывал его на прочность.       — Чего ты пытаешься этим добиться?! — не выдержал Блейк, едва не встряхнув его.       — Н-ничего.       — Остин, — он взял его за предплечья и аккуратно сжал руки. — Я не буду играть в твою дурацкую игру.       — Недавно ты говорил, что я ничего не соображаю в играх.       — Недавно я думал, ты и врать не умеешь. Выходит, ошибался.       Укол достиг своей цели, и Остин едва не заплакал. Глаза тут же стали похожими на озера, влага все прибывала, но так и не пролилась.       Остин тряхнул головой, как мокрый пес.       — Иногда я тебя ненавижу. Я всего лишь хотел, чтобы ты прекратил злиться! — возмутился он, вырываясь на свободу. — Прекратил держать меня на расстоянии. Да, я обманул тебя. И признал это, попросил у тебя прощения, думаешь, я не осознаю, как мерзко и мелочно поступил? Думал о себе. Только о себе. И боялся, как последний трус. Ты сравнил меня с Тони, а я всю жизнь смотрел на него и думал, что я не такой, как он! Считал себя выше. Но выходит я хуже, потому что Тони не стал бы врать о беременности и настаивал, чтобы я рассказал все.       Блейк смотрел на Остина и понимал, что возможно слишком передавил. Но теперь, глядя в горящие гневом глаза, видел настоящее лицо своего омеги, которое тот до последнего времени тщательно скрывал за стеснительностью и невинными ужимками. Остин даже не осознавал, что в будущем может стать в тысячу раз привлекательнее своего поверхностного друга.       Остин врал не ради выгоды — это была самозащита. Сражение в целях выживания, пусть крайне глупое и недальновидное.       — И все же это не ответ на вопрос: что ты решил делать после рождения ребенка? — спокойно спросил Блейк.       — Я не знаю, — развел руками Остин. — Но я сомневаюсь, что смогу «спокойно пить пиво в колледже», пока ты проводишь кастинг на лучшего омегу для нашего сына!       Блейк с трудом сдержал улыбку. Ревность Остина казалась забавной, учитывая, как сильно он не хотел брака.       — Ты ревнуешь.       — Я… я… — Остин пытался придумать какую-то отговорку, но безуспешно. — Возможно. Я просто хочу, чтобы ты услышал меня.       — Остин, я отказываю тебе, не потому что не хочу. Я знаю, как все может обернуться.       — Тогда я не понимаю.       Блейк устал от сражений, поэтому решил объявить временное перемирие:       — Переезжай ко мне после разговора с отцом, раз уж ты так хочешь быть ближе. Нам нужно узнать друг друга, и лучше, чем живя вместе, мы этого не сделаем. Я не буду требовать немедленного ответа, но двух месяцев хватит, чтобы решить, чего мы хотим от этих отношений.       — Но как же отец? Без регистрации?              — Я возьму твоего отца на себя. Он поймет, что так лучше для нас обоих, — Блейк представил себе затаенный ужас на лице Генри, но играя четко по правилам никогда не выиграешь. У него был запасной план и в случае тревоги — Блейк имел за спиной парашют.       — Я никогда ни с кем не жил, — удивленно подытожил Остин. — Кроме Тони в общежитии, но это другое. Я хотел бы…       Блейк видел отголоски радости на его лице и искренне жалел, что уже дал себе зарок не прикасаться к Остину, пока тот не поймет для себя, как быть дальше. Но решил не портить ему настроение.       Им обоим предстоял один из самых неприятных разговоров в жизни.