Мы не можем существовать друг без друга.

Естественно за Лизой наблюдали из камер, расставленных у неё в комнате по углам. На эту службу посадили Пушкина, как ни странно. Так же за ней смотрел Достоевский. Она вела себя спокойно как могла. И потому на всё казино орала музыка. Причём самая разная. Если сначала играла спокойная, тихая и нежная мелодия, похожая на колыбельную, то сразу после неё включался рок. Могла быть сначала песня «Will Always love you», а потом Верка Сердючка со своей «Всё будет хорошо». Более того, она умудрялась танцевать балет под знакомую «Chandelier». За этим зрелищем наблюдали все. Она была не хуже типичной балерины из знаменитых опер. Без пуант, на пальцах. В её глазах отражалась печаль. Такой её видели впервые. Лёгкие и продуманные движения, плавные покачивания, на припеве много прыжков и поворотов. По окончании музыки и танца, опять включилась неожиданная песня Аркадия Северного «Здравствуйте, моё почтение!» Ну тут уже было понятно, в честь кого, она назвала паука. Так продолжалось целый день. Ахматова то танцевала, то медитировала, иного занятия не было. А вот когда наступила ночь… Всё ещё играла музыка. Лизе так и не принесли накладные ногти, а ещё дико захотелось в туалет. Она не собиралась с этим мириться, ведь и так была в печали. Девушка залезла на кровать и потыкала пальцем в камеру и спросила:  — Мне в уборную, то можно отойти? Пушкин вопросительно посмотрел на Достоевского и тот одобрительно кивнул, сказав, чтобы Саня проводил её, а сам остался один в комнате наблюдений. В помещение аккуратно вошёл Гоголь. Сейчас из колонок слышалась песня «You can leave you had on». Весьма в тему. Коля чуть ли не вплотную подошёл к Феде и что-то неразборчиво бормоча, обхватил его за тилию. Федя нихуя не понимал, смотрел на парня с недоумением и пытался отстраниться, что только возбуждало Гоголя. Приблизившись больше некуда, Коля накрыл губы Достоевского своими и страстно поцеловал. Ооо, что сейчас творилось в его голове… Зато Лизу сейчас, будто заключённую, вели в туалет. Играла «Waterloo», а девушку уже провожала вся свита. Только у двери в заветную комнату, Ахматова повернулась к Гончарову, Сигме и Пушкину, одарила их несчастным взглядом и начала причитать:  — Неужели вам всё равно? Ребят, я правда скучала… Я… Я не могла смириться, что потеряла вас. Вы ведь моя любимая и единственная семья. Одна мысль, что я уже не с вами и меня кидает в дрожь. А сейчас, мы снова вместе. Так давайте обнимимся, как в старые добрые… С этими словами, она ринулась к ним в слезах. Парни, как ни странно были растроганы речью Ахматовой и обняли её в ответ. Через 5 минут, девушка вышла из уборной, попутно вытирая руки, будто от пыли. Обратно в комнату она уже шла сама. Сгорая от жары (в нижнем белье), Лиза открыла окно в её «тюрьме». Оно было небольшим. Примерно 50/40 и находилось высоко. Смотря в него, Ахматова увидела внизу самолёт и решила воспользоваться случаем. Ловко вскарабкавшись на оконную раму, она ещё раз посмотрела вниз. И под мелодию «Летящей походкой», полетела по небу. «Второй раз за год, — подумала она. — Второй раз за год испытываю чувство дежавю…» Она была уже близко к окнам самолёта и летела почти напротив них. Лиза всеми силами пыталась обратить внимание на себя, пока одна девушка не заметила её. На борту и так был какой-то кипиш, а тут ещё и девушка в одном нижнем белье, стремительно падает вниз. Не знаю каким образом, но через пару минут, Лиза уже стояла на борту самолёта.  — Ахматова, я не ожидала, что встречу тебя здесь, — удивлённо сказал знакомый для Лизы голос.  — И тебе привет, Мизуки… — с улыбкой поздоровалась Лиза