На краю

      Утро для Цири началось, во-первых, невообразимо рано, что, хоть и не было необычным, было крайне неприятным, во-вторых, с мягкого поглаживания лодыжки. Геральт, по его же словам, будил её таким образом уже какое-то время, прежде чем она проснулась. Он стоял на стремянке, так, что Цири видела только торчащие у её ног плечи и голову. И измождённое лицо. На вопрос о том, спал ли он после разговора, он ответил, что медитировал и, попросив её спускаться, спрыгнул сам. Цири не успела спросить, в чём была срочность медитировать именно тогда.       Они молча поели, самостоятельно разобравшись на хозяйской кухне, и после некоторых приготовлений, носящих больше подстраховочный характер, выехали к пещере. По пути Геральт вкратце рассказал о приезжих купцах и о том, что их взволновало. Прежде, чем он успел сделать выводы по твари, Цири уже пыталась восстановить в памяти всё, что знает о драконидах.       – Можно подумать на любого хвостатого, – говорил Геральт, – но судя по всему, это либо вилохвост, либо ослизг. Но ни один из них на сто процентов не подходит под наш случай. Первый вариант объясняет, почему не было погони. Вилохвостов люди редко интересуют, тем более, когда под носом есть еда. Второй вариант больше подходит по внешнему описанию и повадкам. Словом… разведаем обстановку. Нужно знать, с чем мы имеем дело.       То, что дело предстоит иметь не с ослизгом, не с вилохвостом, не с любым другим драконидом, стало понятно практически сразу.       Первые следы появились на перепутье к лугу с пещерой. Неровные, жирные, витиеватые линии из дорожной пыли выпрямлялись и превращались в одну широкую полосу примятой травы, что уходила вглубь.       Поначалу можно было подумать, что кто-то катил перед собой тяжёлую бочку, поскольку ботинки Шоффэ отпечатались прямо на этой примятости. Двигаясь глубже мимо кустов, Цири всё больше недоумевала, ибо никаких других следов не было вообще. Либо она их не замечала. Геральт настороженно шёл впереди и, кажется, недоумевал не меньше Цири. Это её позабавило.       Только тогда, когда они вышли на поляну, стало очевидно, кто обжил это место.       Ведьмак замер и жестом остановил девушку. Рука его потянулась к мечу за спиной, но так и замерла, только коснувшись рукояти. Его глаза были закрыты, казалось, он пытался что-то услышать. Бес лежал на том же месте, где они его убили, разве что теперь от этого монстра осталась всего лишь половина вчерашнего. Цири молча, избегая любых движений, разглядывала огромные рытвины на земле, которые отсутствовали ещё вчера. Природу их происхождения она поняла не сразу. Ямы напомнили ей подземные кротовьи ходы и зацепившись за эту мысль, она вдруг осознала, что уже сталкивалась с подобным.       Цири напряжённо сглотнула. По спине прошёлся скользкий холодок страха, представляющийся теперь жалкой пародией на тот ужас, что она уже испытывала однажды, давно, в детстве. Возможно, от того Геральт повернулся к ней и смотрел так выжидающе, сочувствуя. Ждал, поймёт ли она, и вспомнит ли.       Цири помнила.       Медленно раздвигающуюся траву чем-то ползущим прямо в её сторону, чем-то слишком огромным для змеи и для любого другого ползающего существа, что знала маленькая Цири; жёлтые, крючковатые лапки, коих притупившаяся память рисовала миллионы и бесконечное в длину туловище. На борьбу Геральта с этим монстром она уже не могла смотреть. Уже намного позже, обучаясь в Каэр Морхене, она читала про них в Бестиарии.       Ведьмак пришёл в движение и Цири вслед за ним, быстро взяв себя в руки:       – Геральт, что ты… подожди, она же чувствует…       – Она бы уже напала, – он подошёл к Бесу и, сложив руки на груди, рассматривал, – да и я тоже чувствую. Она бы заметила нас ещё на дорожке, начала бы двигаться, а эти колебания заметил бы уже я.       – И как это возможно? Её что, здесь нет?       – Есть. Наверное, есть, – Геральт задумался, водя глазами по туше, – Есть тип сколопендр, которые охотятся только ночью. Днём их не достать. Очевидно, эта одна из них.       Цири пыталась понять, что высматривает Геральт и невольно сама пришла к некоторому выводу. На костях и шерсти были заметны следы её кислотных выделений, пачкающие отвратительной, густой жижей. Запах стоял невыносимый, смешивая в себе выделения сколопендры, её экскременты и тонкий шлейф гниющего мяса. Но самое важное, что она заметила - для двух сколопендр, несмотря на невероятные размеры трёхглазого, сожрано было слишком мало, значит, особь была одна. Одна, но значительно больше типичного представителя своего вида.       – Пойдём, – Геральт бросил последний взгляд в сторону пещеры, развернулся и пошёл к тракту.       Цири неуверенно потопталась на месте, но потянулась вслед за ведьмаком, сбитая с толку.       – Мы уходим?       – Что мы ещё можем сейчас сделать?       – Я не знаю, – растерялась Цири, – ты ведьмак, ты мне расскажи. Мы просто так всё оставим?       Геральт усмехнулся:       – Ещё раз, что ты предлагаешь?       Цири раздражённо молчала. Ведьмак, похоже, услышал её раздражение, потому что остановился, от этого девушка ткнулась в него, задев плечо. Его раненое плечо. Геральт дёрнулся, но сохранил лицо, непринуждённо повернувшись к ней.       – Мы определили существо, нашли ему доказательства, выяснили, в какое время на него лучше охотиться. Мы обсудим план, тактику и дождёмся ночи. Это всё. Мы не можем решить эту проблему прямо сейчас, а если бы могли – не стали бы, потому что не готовы.       Геральт выжидающе посмотрел на неё и, дождавшись лёгкого кивка, пошёл вперёд.       Они вернулись в корчму с рассветом, лучи которого с немалым трудом пробивались сквозь плотный слой тумана, а достигая земли – уже не имели никакого эффекта. Цири, прежде, чем добралась до долгожданной печи и смогла прогреть кости, успела неоднократно упрекнуть Геральта в том, что тот о ней не заботится, поскольку не побеспокоился о том, чтобы она взяла плащ. Геральт же отвечал ей тем, что она тоже не особенно интересуется его больной рукой.       – А тебе и не нужна моя помощь. Ты ведь и сам справишься, так ты сказал? – издевалась девушка, но когда ведьмак спустил с мансарды предметы для перевязки, Цири без слов занялась его раной.       Впрочем, та уже не нуждалась в слишком тщательном уходе. Она покрылась плотной, бордовой коркой и, тем не менее, всё же доставляла Геральту не малую боль при попытках использовать руку в целях чуть сложнее, чем надеть или снять штаны. Цири же заметила это, когда обратила внимание на его причёску, если спутанные, давно не чёсанные пряди можно было так назвать.       – Ещё не гнездо, но уже скоро. Почему ты не соберёшь их в хвост, как обычно?       Вообще-то ей нравился этот беспорядок на голове, как и распущенные волосы. Это придавало ему ещё большую дикость, как будто кошачьих глаз и мечей за спиной было недостаточно. Она задумчиво разглядывала его, уже забыв о своём вопросе, пока они сидели рядом за столом, ожидая Эллану с её вкусностями, но включилась, когда он всё же ответил: «Я не могу задержать руку в таком положении, не шипя от боли… то есть… могу, но это неоправданно, лучше я сохраню эту возможность на вечер. Поберегу силы.» Цири уставилась на него в упор. После чего встала, остановилась за его спиной и, выудив из миниатюрной сумочки, что всегда носила на поясе, маленький гребень с редкими зубьями, принялась аккуратно и медитативно его расчёсывать. Она брала небольшие прядки, сжимала их у корней и чесала, пока гребень не начинал скользить по ним без запинок. Прошло достаточно времени. Эллана успела принести еду, поболтать с ними о ночном инциденте, уйти, а Цири всё пыталась добиться идеальной гладкости. Геральт, ну точно кошка, наклонял голову в разные стороны, подставляя её под расчёску, преследуя какую-то свою цель. Возможно, он тоже получал удовольствие. Цири получала. Отложив гребень, она провела ногтями по коже головы, пустила волосы сквозь пальцы, собирая их в хвост на затылке. Отдельные локоны упорно выпадали из общей кучи и ложились на скулы и глаза ведьмака. Геральт протянул ей плетёную верёвку и Цири ловко скрутила ей собранный хвост.       Она села напротив и, оценив свою работу, слегка смутилась, насколько привлекательно тот выглядел благодаря всего лишь собранным волосам и изящным тонким прядям, обрамлявшим его лицо.       – Так-то лучше, – с искусственным безразличием бросила девушка, смущённо уткнувшись в свою тарелку.       Ведьмак неопределённо пробубнил «спасибо», и всё внимание обратил на еду.       Это было чуточку обидно.       Корчма в раннее утро была ещё более тихой, чем обычно, когда хотя бы Эллана создавала иллюзию жизни с помощью возни на кухне и исходивших оттуда звуков. Но теперь она ушла возиться со скотом, Солас был в полях, а где были в это время постояльцы – оставалось загадкой. В конце концов, набив животы, они и сами вышли из трактира, решив начать подготовку на их условно тренировочной площадке.       Цири была рассеяна. Например, она знала об инсектоидах больше, чем об остальных типах в Бестиарии, но она с трудом смогла выдавить из себя даже самое основное по чудовищу, что их интересовало:       – Гигантская многоножка с твёрдым хитиновым панцирем и острыми жвалами. Обитает в лесах, роет подземные ходы, в которых живёт и жрёт всё, что может сожрать. Бесом не побрезгует. Почти не видит, но реагирует на колебания земли. Люто прыткая, плюётся кислотой. Любыми способами нужно постараться замедлить её… бомбой, например. Ведьмаки используют Ирден. Масло на меч… концентрация… – Цири тыкалась носком ботинка в землю, находя это занятие едва ли не более занимательным, чем их разговор.       Солнце медленно, но неизбежно начинало припекать, туман рассеивался и постепенно об утреннем холоде напоминал только плащ, сброшенный Цири походу дела. Она пыталась сосредоточиться, делала глубокий вдох и на выдохе отвечала на вопросы. Но внимание неизбежно рассеивалось и стоило мысли самую малость зацепиться за что-то, не имеющее отношение к делу, как сознание моментально и бесконтрольно давало развитие. Она кидала на Геральта короткие взгляды и ей казалось, что если тот поймает хотя бы один, то всё узнает, заметит, что она смотрит на него именно так, как рискнул и он сам. Совсем недавно, когда она впервые промывала его плечо. Цири никогда не забудет этот вызов, горящий в его глазах, перекрывающий ей кислород и оттеняющий что-то животное, отчаянное в нём, что не выделялось, мелькало за поволокой, но чувствовалось явно, бескомпромиссно. Только больше подобного не случалось. А ей смертельно хотелось поймать этот взгляд снова, почувствовать край и повторить это падение, поддаться ему и не отступить в этот раз, и не дать увернуться ему самому, заставить их обоих принять то, что скрывалось в них, ощутить, наконец, эту неизбежность чего-то, что должно произойти, обязано произойти, чего-то, что предначертано им, предназначено обоим, чего-то, чего-то…       – Цири?       – Да? – она вздрогнула от голоса, посмотрела на него, посмотрела на свой ботинок, которым таранила землю и почувствовала, как ноют пальцы на ноге из-за предыдущих движений.       – Что случилось? – он настороженно подошёл к ней.       – Что?       – Мой медальон вибрировал.       Она сухо сглотнула и бросила хмурый взгляд на его грудь, делая вид, что не понимает, на что тот мог реагировать.       – И ты не отвечала мне, – продолжил он, внимательно всматриваясь в девушку, – Ты будто отключилась… Ты ничего не ощутила?       «Ничего не ощутила!» усмехнулась про себя Цири. Как ему объяснить, что она почувствовала слишком много для себя одной, столько всего, что, кажется, не уместилось в ней и вышло наружу слабым потоком магии. Чёрт пойми, что с ней происходит. Она в достаточной мере контролирует свою Силу, чтобы не допускать подобного, но сейчас энергия будто просочилась сквозь маленькую трещинку внутри неё.       – Я что-то… почувствовала, – она слышала свой голос будто со стороны, глухой и блеклый. Она не смотрела на Геральта, но та, что слышала – смотрела, и заметила, как тот поменялся в лице. Из беспокойства выглянула нерешительность. Всезнающая неуверенность.       «Он поймает мой взгляд и всё поймёт.»       Вспышка адреналина вернула Цири в себя. Чувство страха и стыда. Она тряхнула головой и натянуто улыбнулась:       – Немного задумалась… Ничего страшного. Прости.       Геральт молчал какое-то время, не спуская с неё глаз. Казалось, прошла по меньшей мере вечность, прежде чем он заговорил:       – Ты уверена? Просто, если что-то не так с твоей магией…       – Всё… в порядке, – Цири запнулась, голос немного подрагивал, но она старалась это скрыть, – Правда. Я понимаю, почему ты беспокоишься. Всё в порядке, такое бывает, уже бывало, я знаю, что это… Всё под контролем.       Они ещё долго смотрели друг на друга. Геральт - недоверчиво и подозрительно, Цири - умоляюще. И умоляла она не продолжать этот разговор сейчас. Даже если он ей не поверил. И ведьмак понял её правильно, постепенно вернувшись к насущной проблеме, за что получил от девушки благодарную, но гораздо больше облегчённую улыбку.       «Отрицать свои чувства, так по-женски!»       Токсичный голос кота засел в её голове и эта колкая фраза назойливо крутилась в ней, периодически напоминая о себе, несмотря на то, что она уже ничего не отрицала. По крайней мере от самой себя.       Больше Цири не позволяла себе таких выходок. Она всё ещё была слишком не собрана, от чего получала замечания, но больше не давала своим мыслям свободы.       Сам кот застал их перед разминкой. Геральт проверял подвижность своей больной руки, Цири наблюдала за ним со стороны, облокотившись о колодец.       – Готов поспорить, – ехидничал Гаэтан, – будете тренировать скорость переката, увороты и полупируэты?       Можно было подумать, что догадка, чему они собирались посвятить время, была случайной, но самодовольство, прущее из него, говорило скорее о том, что он точно знал, для чего они будут тренироваться.       – Ты поразительно догадлив. Сомневаюсь, что это случайность, – Геральт остановился, заметив, что Гаэтан встал совсем близко к Цири, хоть и не обращал на неё внимания.       – Ты поразительно прав! – вернул ему кот, – Я, если ты забыл, тоже ведьмак, мне так же интересны всякие чудные диковины. Сложно было удержаться от разведки.       – Только воздержись от советов, – прищурился Геральт.       – Я и не собирался, чему я могу тебя научить! – льстиво улыбнулся Гаэтан, – Сказать по правде, я пришёл предложить помощь.       Цири, всё это время усердно игнорировшая голос под боком, слегка вздрогнула и широко раскрыла глаза. Геральт наблюдал, как она медленно и, как ей думалось, незаметно от Гаэтана, качала головой из стороны в сторону, сверля его взглядом.       – Я думаю, у нас достаточно сил, чтобы справиться со сколопендрой, – ответил Геральт.       – Не сомневаюсь, и всё-таки я настаиваю. Я давненько не практиковался! Мне хочется размяться.       Цири сжала губы и ещё сильней выпучила глаза. Забавное зрелище, которое Геральт с трудом проигнорировал.       – И всё-таки, придётся тебе отказать. У нас нет денег, чтобы нанять тебя.       Гаэтан усмехнулся тонкому замечанию.       – Знаешь, я всю ночь думал о нашем разговоре, ворочался, не спал, пытался понять твою позицию… и подумал, что пора и мне заняться альтруизмом!       – Я не занимаюсь альтруизмом… – Геральт закатил глаза, но дальнейшие объяснения кот прервал, оттолкнувшись от колодца и подойдя ближе:       – Не важно, не суть! Хочу, может, реабилитироваться перед подружкой. Обидно, что из нас двоих мерзавец именно я, только потому что не жертвую…       – Не только, – невнятно усмехнулась Цири в свою ладонь, чем обратила внимание обоих мужчин.       Геральт не дал ему среагировать:       – Оставь это. Ведьмаки работают в одиночку.       – О, правда? – хохотнул кот, вывернув шею в сторону стоящей девушки.       Тот не сразу нашёлся, что ответить:       – Технически, она не…       – Правда! – выпалила Цири и подбежала к ведьмаку, встав плечом к плечу, – В одиночку, а нас уже больше, чем нужно, заметил? Извини, для тебя просто не осталось места.       – Брось, красотка, – кот шельмовски улыбнулся, – Не поверю, что цех вдруг сделал исключение и взял под крыло девчонку.       – Сколь угодно не верь. Но везде есть исключения.       – Скажи ещё, что испытание травами прошла, знаки изучила?       – Мне и не нужно, – она пожала плечами, – у меня полно… других талантов.       Геральт словил многозначительный взгляд Гаэтана и так же безмолвно ответил на него предостерегающим.       – Значит, ты не владеешь основными ведьмачьми умениями, но мнишь себя ведьмачкой? С какой это стати?       – Основное ведьмачье умение – убивать чудовищ. Этим мы и занимаемся.       – Значит, просто машешь мечом? Способность ловить мышей не делает из тебя кота.       – Делает. А вот длинный хвост и острые уши – нет. В конце концов, даже ты одарён ими не с рождения, – Цири скрестила руки на груди и, как показалось Геральту, будто подтянулась к нему ближе, безотчётно ища поддержки.       – Спасибо за предложение, – сухо повторил ведьмак после паузы, – Нам не нужна помощь.       Гаэтан перекидывал взгляды с одного на другую, пока ему не надоело и пока ему, очевидно, не пришёл в голову другой вопрос:       – Значит, сегодня ты будешь сражаться наравне с Геральтом, как настоящий боец, да? – вопрос был задан Цири, но Гаэтан посмотрел на ведьмака.       Заметив это, она нахмурилась:       – А как иначе. Да, Геральт? – она чуть наклонилась, выискивая его взгляд.       – Мы ещё не обсуждали тактику, – ведьмак пытался выкрутиться, смотря в её зелёные, полные детской надежды, глаза и чувствуя при этом, как трещит чертовски тонкий лёд, по которому он ходит прямо сейчас.       – Да, – твёрдо сказала девушка, повернувшись к Гаэтану.       – Исчерпывающе, – тот широко улыбнулся, – Что же, раз уж никто не сомневается в своих силах и силах друг друга, раз уж мы имеем двух полноценных ведьмаков (одного, правда, без хвоста и ушей, но с другими равноценными частями, да?), раз уж союз ваш настолько целен и самодостаточен, что исключает любое вмешательство, похоже, моя поддержка и правда ни к чему, – Гаэтан развёл руками, мол, «ничего не поделаешь», – и всё-таки, если что-то изменится, я буду… где-нибудь.       Кот оставил их в одиночестве, в весьма неловком молчании.       Цири заговорила первой:       – Ну, обсудим?       Обошлось без споров, недовольств и обвинений в излишней опеке с одной стороны, и в наивной беспечности с другой. Всё потому, что сам Геральт успел обдумать, как им лучше выстроить нападение да с учётом того, что один ведьмак требует больше свободы, а второй считает, что первый ещё недостаточно готов. Но Цири права, с самого начала была права. Он не сможет уберечь её от всего, лишить всех рисков на свете, обеспечить ей безопасность, которой просто не существует в их профессии, ведь на деле даже он, опытный и матёрый ведьмак, сражаясь, рискует постоянно. Геральт, шевеля извилинами, это понимал, и насильно внушал это понимание своему сердцу, которое же поддавалось не столь охотно.       Они будут сражаться вместе. Геральта слабо, но успокаивало то, что их противник, хоть и серьёзный, но весьма предсказуемый и легко читаемый в рисунке своих собственных атак. Тактика была проста: Геральт отвлекает внимание, Цири рубит. Ведьмак напомнил, куда следует бить, как предвидеть выпады сколопендры и как от них уклониться:       – Бесполезно атаковать её со спины: панцирь не пробить, только если попадёшь между пластинами, но лучше не тратить на это времени – бей в живот, короткими выпадами, когда она стоит вертикально. Берегись кислоты, ты заметишь, она заклацает челюстями и задерёт туловище назад. Не дай задеть себя во время дугообразного прыжка, а когда она под землёй – чувствуй колебания, она может вылезти внезапно. Ты увидишь, как…       – Земля забурлит, значит, она собирается вынырнуть. Я знаю, Геральт. А если она сворачивается, как пружина – лучше просто бежать, потому что отклониться от её круговой атаки почти невозможно.       – Не относись легкомысленно. Сколопендроморфы очень быстрые и ты должна быть быстрее их.       – Как удачно, что я перемещаюсь в пространстве. Что может быть быстрее времени?       Цири самодовольно улыбнулась, чем вызвала ответную теплоту со стороны Геральта. Невозможно было оставаться равнодушным, смотря на её открытое, ребяческое лицо со взрослыми шрамами, на кукольно-большие зелёные глаза, в которых контрастом читались зрелость и рассудительность. Ведьмака привлекали подобные противоречия и странным образом притягивали глаз. Особенным и неправильным образом.

***

      Добрую часть дня они потратили на практику, оттачивая необходимые приёмы, на создание специального масла для меча, которое значительно облегчит им бой, и на компановку замораживающих бомб, львиную часть которых, в итоге, забрала Цири.       А ещё они успели наткнуться на ночных гостей. Те были не слишком разговорчивы. Особенно Верни, который, потупив взгляд, быстро прошёл мимо, пока его товарищи мялись около разговаривающих Бертрама и Геральта. Правда, занимала их совсем не болтовня, а пепельноволосая девушка, стоявшая неподалёку от них. Девушка, как и ведьмак, не могла не заметить их глазения, но у купцов, кажется, отсутствовало всякое чувство такта. У всех, кроме самого молодого из них, который, раз столкнувшись с Цири глазами тут же отвернулся и, кажется, покраснел.       Геральт не стал задерживаться. Он купил у Берта несколько кульков полезных трав и, недобро смерив толкучку взглядом, вернулся к Цири.       – Тяжко тебе будет путешествовать одной, – ворчал ведьмак.       Цири не ответила. Она не отвечала ни на что, что хоть как-то касалось их предстоящего разъединения.

***

      Вечер наступал на пятки, орошая окрестности пеленой розового заката, постепенно леденя воздух и возвращая местных рабочих с полей голодными и измотанными. На этот раз трактир был полон до самой полуночи и дольше, поскольку завтра единственный день на неделе, когда селяне были освобождены от работ. Значит, на кухне для Элланы и её помощниц было гораздо больше работы, чем обычно. Гомон из трактира разносился по всей округе. Пьяные песни, громкие разговоры - ещё немного, разбудят и мёртвых.       Цири праздно скакала вокруг колодца, лёгкая и смертельно точная, вертела мечом свободно и мастерски, рассекая воздух, не скрывая свою радость от того, как тот слушается её в правой руке, как идеально выходили выпады и финты, как она контролирует каждую часть своего тела.       Геральт чувствует её свободу собственной кожей.       Он сидит на своих пятках и видит, как меч крутится в её руке, и чувствует его тяжесть на собственной; слышит, как прерывисто и тяжело она дышит и сам с трудом вдыхает воздух. Капля пота собирается у неё на виске, но катится по его шее, оставляя прохладную дорожку. Геральт закрывает глаза в попытке сосредоточиться, но может поклясться, что видит её сквозь веки.       Остаётся ждать. Должно пройти ещё немного времени, прежде чем эликсиры полностью растворятся в крови и окончательно раскроют свои эффекты. Первая стадия проходит непривычно жёстко, резко и тяжело даже для его измученного ядами организма. Возможно, из-за количества, что он принял. Он никогда не злоупотреблял, пил ровно столько, чтобы добиться минимального результата, ибо максимальный был попросту опасен и непредсказуем. Но сейчас у него нет выбора. Ему нужна рабочая рука и только эликсиры могут избавить его от боли, не исключая при этом и других полезных эффектов.       Сейчас же он напряжённей оголённого нерва. Сознание, будто под психотропным веществом, вбирает в себя всё, что его окружает со всем, что вокруг происходит. Все виды и без того обострённых чувств теперь выходят из своих пределов и работают так, как никогда раньше, словно не принадлежат ни человеку, ни ведьмаку. И только его выносливость и слабая, но всё же концентрация, удерживают его в реальности.       Несмотря на то, что сверху на нём только рубашка, его мучает духота. Он должен сменить место. Уйти туда, где тише, дальше от трактира, где прохладней, где никто не мельтешит перед глазами назойливой мошкой. Цири злит его, раздражает. Почему она не может угомониться? Он мысленно кричит ей, чтобы она прекратила и удивляется, когда Цири убирает меч и идёт к нему, будто она действительно услышала. В голове возникает неприятная ассоциация с Йеннифэр, что могла читать его мысли. Он знает, что это совпадение. Он искренне надеется.       С Цири не сходит блаженная улыбка. С ней она громко садится на землю к нему спиной, с ней откидывается назад так, что её голова оказывается на его коленях, с ней же изучает его лицо вверх ногами. Теперь она - будто продолжение его ног. Вспышка злости проходит, заменяется ощущением тяжести её головы и холодной струёй воздуха, что она принесла с собой.       – Ты словно статуя, – Цири всё ещё пытается отдышаться после своих скачек, поэтому выдыхает коротко и часто.       Он под завязку втягивает воздух и медленно выдыхает.       – А, нет, дышишь. Всё нормально, – снова говорит она, хихикнув.       Геральт резко опускает глаза и, точно копья, вонзает в её.       Как прекрасно она зарделась. Слишком высок соблазн смутить её ещё больше. Высок и опасен, но эликсиры вобрали в себя последние капли благоразумия.       Его рука тянется к её волосам и пальцы сжимают совсем тонкую прядь, глаза вглядываются в неё, губы лениво размыкаются, а рот начинает говорить. Сам ведьмак убеждён, что не принимает никакого участия в этих действиях.       – Я вижу твои волосы так отчётливо, что могу сосчитать их. Восемьдесят три, если не ошибся. Вообще-то, если бы на одном из них была надпись, я смог бы её прочитать. Я вижу, что твоя грудная клетка при вдохе поднимается на полтора сантиметра, а опускается на четыре с половиной. Рядом с твоей правой ногой ползёт мокрица… и много кто ещё. Это не совсем нормально, даже для такого, как я.       – Хотела бы я испытать что-то подобное…       – Нет, не хотела бы, – резкий тон, накатившая волна гнева, – Единственный способ приблизиться к этому состоянию человеку – накачаться наркотой. Ты не будешь этого делать.       – Осторожно, вы превышаете свои полномочия, мастер ведьмак, – взгляд хмурый, но на губах играет озорная улыбка.       Гнев сменяется нарастающим волнением.       – Осторожно, сейчас я склонен замечать больше, чем обычно, и меня тянет к поиску скрытых и двойных смыслов. Ваше величество.       Изумлённый выдох Цири сталкивается с его лицом, оседает на его губах, и он готов облизнуть их, полный уверенности, что почувствует вкус. Но она его опережает, проделывая это со своими. Геральту кажется, что следующие слова он не произносит вслух, потому что не мог и не должен, потому что внутренний голос должен был его остановить, как и всегда. Но он говорит, и слова вылетают с холодной чёткостью:       – Я слышу с каким звуком твой язык прошёлся по губе. Немного шершавым от трения и влажным из-за слюны…       Он отвлекается, читает выражение лица напротив и видит, что зашёл слишком далеко со своим намерением вогнать её в краску, далеко настолько, что эта цель кажется уже не уместной. Но сейчас он не может заставить себя остановиться. Ощущения переполняют его, они должны быть высказаны, иначе он потеряет рассудок.       – Не пытайся, – Геральт поднимает голову и смотрит вперёд; это единственное, чем он может помочь ей.       – «Не пытайся» что? – шепчет пепельноволосая.       – Спрятаться от меня. Я всё равно слышу, как ты затаила дыхание и замерла, ты боишься пошевелиться, но я это слышу. Дыши. Да, хотя бы так. Ты не можешь представить, какую нагрузку испытывает разум от такого количества поступаемой информации. Я весь заполнен ей, места для чего-то ещё просто не осталось.       Места для раздумий в том числе.       – Ты напряжена, это я тоже чувствую. Плечи, сжатые колени и пальцы.       Цири ёрзает, и он хочет её успокоить. Поддавшись первой мысли, пришедшей на ум, он кладёт свои ладони на её плечи и прикосновение отвечает слабым электричеством. Его медальон дрогнул. Пальцы, сквозь ткань, чувствуют горячую кожу, что кажется Геральту не логичным, учитывая холодную, хоть и не для него, ночь. Он, на пробу, прожимает несколько мест и, найдя наиболее зажатые точки, принимается массировать аккуратными, но уверенными движениями. По мере приближения к шее ткань заканчивается и ничто не мешает ему почувствовать насколько нежная и гладкая её кожа. Он слышит, как Цири тихонько выдыхает и закрывает глаза. Он следует её примеру.       – Я чувствую каждую неровность на твоих косточках. По моим образам в голове можно с точностью повторить твой скелет карандашом на бумаге. Чувствую зажатые комки мышц. Будет немного неприятно.       Цири дёргается раз, потом второй, цокает языком, но он не останавливается. Не останавливается до тех пор, пока полностью не разомнутся твёрдые узлы. Но после всего Геральт не чувствует её хоть сколько-то расслабленной. Он осторожно опускает на неё взгляд и упирается в нахмуренный лоб, сомкнутые глаза, приоткрытые губы.       – Что тебя тревожит?       Яркие изумруды почти ослепляют его, но он концентрируется и читает, что они говорят.       – Ты не хочешь слышать ответ, – еле слышно произносит она, и Геральт игнорирует её, будто подтверждая эти слова.       – Я бы сказал, что ты напугана, если бы для того были причины… Есть что-то, о чём я не знаю?       Цири молчит.       Предположение, возникшее в голове, заставляет его сжать её плечи сильнее, чем необходимо.       – Это связано с Гаэтаном? Скажи мне, – собственный голос почти неузнаваем.       – Боги, нет, – раздосадовано шепчет девушка, сморщившись, будто мысль о нём ей неприятна, – Мне больно, – одними губами. Ладонь касается его сжатых на её плечах пальцев, и он мгновенно ослабляет хватку.       – Извини, – в голосе ни капли сожаления, – Твоё дыхание то замедляется, то ускоряется, – Геральт дотрагивается двумя пальцами до её сонной артерии, а она поворачивает голову в сторону и разрывает зрительный контакт с каким-то болезненным видом. Ведьмаку открывается её тонкая шея, острый профиль, – На самом деле то, что я делаю – не имеет смысла, потому что я и так слышу твой пульс, и сейчас он участился. Сердцебиение ускорилось, температура несколько поднялась. Твоё тело покрылось гусиной кожей, но я знаю, что тебе не холодно…       Он тянет задумчивое «хм» и с холодным любопытством всматривается в детали. Косметический уголь, которым она обводит глаза, немного рассыпался на щеках крошечной пылью, безуспешно скрывая румянец, который сейчас кажется почти лихорадочным. Маленький нос тронут едва заметными веснушками. Губы маняще открыты, уже сухие и немного обветрены; Геральт замечает отшелушенные кусочки кожи. Он скользит взглядом дальше вниз, по изгибам шеи, по выпирающим ключицам, к плотно завязанной верёвке на её блузке, и упирается в две небольших округлости. Горошины сосков вызывающе торчат сквозь её рубашку и бельё, и были бы заметны даже обычному человеку, ведьмак же видит их так, будто никакой преграды в виде одежды вообще не существует. Он рассматривает её грудь с каким-то медицинским интересом, не замечая, как его собственные внутренности медленно скручиваются тяжким, тугим узлом любопытства. Любопытства?       – Тебе всё-таки холодно? Ты дрожишь…       Цири опирается на локти и резко поднимается. «Ты просто болван», шипит она… разочарованно? Сквозь зубы. Хватает себя за плечи, тянет колени к груди.       – …как и мой медальон, снова.       Геральт видит в её позе уязвлённость: сгорбленная спина и поникшие плечи, шумные выдохи, которые она пробует скрыть.       – Ты пахнешь…       – Не надо.       Ведьмак делает глубокий вдох.       – …по-другому. Твой собственный запах смешался с чем-то терпким и вязким. Что-то вроде…       – Всё, хватит.       Но он и не собирается продолжать. Он не может дать определение новому запаху, потому что невозможно точно сказать, чем пахнет возбуждение. Чем-то, что вызывает ошеломительный отклик в нём, чем-то навязчивым, невероятно привлекательным и настолько осязаемым что, ему кажется, он видит цвет этого запаха. Тёмно-красный. Бордово-красный.       Кроваво-красный.       Он не успевает обдумать это открытие, не успевает сделать выводы, рассчитать последствия, и прежде чем разум делает попытку взять ситуацию под контроль, его тело предательски реагирует. Глаза кроет поволокой, отчего он, кажется, даже хуже видит, как Цири поворачивает к нему голову и тихо охает, всматриваясь в его лицо, разворачиваясь полностью, разглядывая в упор. Геральт, словно гончая, взявшая след, не слышит и не чувствует больше ничего, кроме оглушающего, парализующего запаха. Жара, исходящего то ли от девушки, то ли от него самого. Он не слышит, как она беспокойно спрашивает: «Что с твоим лицом?» и только спустя мгновение его снова бьёт током, когда Цири кончиком пальца проводит линию по его щеке.       Геральту удаётся сконцентрироваться на её лице, на горящих невысказанностью глазах и зрачках, что перестают блуждать по его лицу, рассматривая что-то, и замирают на его губах. Он знает, что она сейчас сделает. Она знает, что он об этом знает и поэтому она медлит. Ведь он может остановить её, может остановиться сам, но он… не хочет?       Голос здравомыслия на секунду пробивается сквозь пелену безумия, но этого слишком мало, это не помогает и крик о том, что сейчас он совершит ошибку, глушится, отдаляется ровно настолько, чтобы позволить ему перейти черту. Его голова пустеет, мысли вытесняются.       И это происходит.       Неизвестно, кто первый подаётся навстречу другому, кто из них судорожно выдыхает за секунду до, чьи губы оказываются горячее и обжигающей, а чьи мягче и податливей, потому что, когда они соприкасаются – всё сливается воедино. Именно сейчас Геральт впервые обращает внимание на свои собственные ощущения и, во имя Мелитэле, лучше бы он этого не делал, потому как чувства, умноженные вдвое, разрывают его изнутри.       Столкновение их губ уже через три глухих удара сердца превращается в настоящую борьбу. Он может различить её отчаяние, когда она приоткрывает рот и всхлипывает, после того как его язык грубо сталкивается с её, истязает, выматывает. Она пробует отвечать, с каждой попыткой всё смелее, всё активнее пытаясь перенять инициативу, но Геральт не поддаётся. Он играет с её ртом по собственным правилам, манипулирует её языком, вычерчивая свои траектории. Он переводит внимание к её зубам и обводит широким движением, касаясь дёсен, позволяя ей глотнуть воздуха, которого явно недостаточно. Она дышит урывками и окончательно задыхается с поражённым стоном, когда он прикусывает её нижнюю губу и чуть оттягивает. Этот стон звенит в ушах, отчего он не сразу замечает, как её ладони обхватывают его лицо, и она использует это в качестве небольшой опоры. Кажется, она двигается, потому что её губы перемещаются то выше, то ниже его собственных, и после он чувствует тяжесть и тепло на своих бёдрах, а в его руки, свободно покоящихся вдоль тела, упираются её колени. Теперь она выше, и ему приходится немного задрать голову, чтобы позволить Цири с новыми силами впиться в него, позволить ощутить ей чувство превосходства и начать целовать его гораздо более уверенно и жадно.       Его медальон заходится мелкой дрожью с того момента, как она прикоснулась к его лицу. Он чувствует нити магии, что пронизывают его сильнее всего сквозь места, где они вдвоём соприкасаются; через слюну, через плотную щетину и через его ладони, которыми он ведёт вверх по её ногам, плотно обтянутых тканью. Он точно чувствует текстуру этого материала и его охватывает вспышка гнева за то, что это не то, что ему нужно, что это не её кожа, что он не может прикоснуться к ней так, как хочет. Не сдержанно, он мнёт её бёдра, будто пытаясь проникнуть пальцами сквозь брюки, забирается всё выше и когда его ладони обхватывают ягодицы он, одним точным и резким движением, сдвигает её к себе, прижимает вплотную и ловит губами её удивлённый возглас. Это не удовлетворяет его, не успокаивает, а, напротив, распаляет ещё сильнее. Теперь он чувствует, как её грудь толчками прижимается к его в те моменты, когда она может дышать; он улавливает трение её сосков сквозь их рубашки и вновь подавляет приступ злобы на ненужную, бестолковую одежду; он понимает, насколько возбуждён только тогда, когда Цири делает неловкий толчок тазом в его сторону, задевая член. Он не может вспомнить, сделала ли она это впервые, но сейчас это срывает его с цепи. Он разрывает поцелуй и издаёт глубокий, гортанный звук, из-за которого вибрирует тело и её в том числе, и снова дёргает её на себя, как будто возможно быть ещё ближе, как будто этой тесноты недостаточно. Ловко и нетерпеливо он выдёргивает её рубашку из брюк и забирается под неё ладонями. И это прикосновение кожи к коже сродни эйфории. Он буквально слизывает её стон, жалобный, просящий, проводит рукой по спине, когда та её выгибает, ощущая при этом каждый позвонок. И распахивает глаза, и жалеет, что не сделал этого раньше.       Он видит её раскрасневшуюся, с влажными, припухшими губами, контур которых размыт и воспалён от трения о его щетину, от неоднократных укусов; видит, как она смотрит на него из-под опущенных ресниц; видит её затуманенный взгляд, её открытость перед ним и уязвимость, её податливость. И ему нестерпимо хочется воспользоваться этим. Он смотрит на неё, чувствует её вкус, её запах, сжимает её тело и может думать только о том, с каким звуком рвётся на ней одежда.       Возможно, затянись пауза между их поцелуями не так сильно, разглядывай он её не так пристально, или сократись расстояние между их губ до вновь приемлемого, он бы не остановился. Он бы не нахмурился, осознав, что ясность рассудка начала возвращаться к нему, не увидел бы вдруг всю картину со стороны, не застыл бы, скованный ужасом и уж точно не посмотрел бы на неё взглядом, полным бесконечного сожаления.       – Нет. Нетнетнетнет, – Цири хватает его за шею, затылок, пытается снова притянуть к себе, шепчет быстро и умоляюще, – Не отворачивайся, не надо, нет, – она тянется к нему, хочет прикоснуться к губам, но он уворачивается. Опускает голову, сжимает челюсти, – Геральт… – будто ей дали последнее слово перед казнью, и она выбрала то, которым её казнят.       Он до сих пор чувствует всё, что чувствовал и на мгновение ему хочется, чтобы мозги так и остались плавать в той каше из эликсиров и обострённых рецепторов. Чтобы он никогда не приходил в себя, чтобы ему никогда не пришлось оказаться в такой ситуации.       В такой ситуации! Дьявол, это же Цири, его Цири!       Его руки всё ещё лежат на её спине и так же, как мгновение назад ему казалось это таким естественным, теперь кажется абсолютно невозможным, нереальным. В противовес этой мысли покалывание в ногах как бы говорит о том, что Цири действительно сидит на его бёдрах, жжение губ подтверждает их недавние яростные поцелуи и Геральт находит ещё уйму улик на себе, на ней, которые не оставляют сомнений в том, что произошедшее реально. Реально и неотвратимо.       Наверное, он хочет уйти. Впервые за долгое, очень долгое время он не знает, что делать. Растерянность и сожаление – кажется это всё, что он может чувствовать сейчас, оттого он вдвойне удивляется, когда понимает, что не позволит Цири заметить это. Он не выдаст себя. По крайней мере, не сейчас.       Геральт секунду размышляет, после чего подхватывает её под бёдра, сильно подтягивает вверх, держа на весу, что позволяет ему самому встать сначала на колени, а потом полностью подняться с ней на руках. Впрочем, он сразу же отпускает её, ставя на ноги всё ещё трепетно и аккуратно, но с настороженностью более чрезмерной, чем предполагают обстоятельства.       Она утыкается взглядом в свои руки, которые лежат у него на груди, не моргает, не шевелится, едва дышит. Она кажется настолько беззащитной, обескураженной, что он с трудом сдерживается, чтобы вновь не поднять её на руки, не прижать к себе, не успокоить.       Он не знает, как всё исправить и можно ли вообще всё исправить.       – У нас всё ещё есть дело, – её голос кажется ему самым громким звуком, который он когда-либо слышал, не смотря на его надломленность и сиплость.       – Да.       – Сколопендра.       – Да.       – Нужно с этим разобраться.       Только теперь Цири делает шаг назад, скрещивает руки и встречается с ним взглядом. Он представляет, сколько мужества у неё на это ушло. Как и на то, чтобы выглядеть уверенной, ни разу не напуганной, не растерянной, как и он сам. Как же жалко выглядят их маски сейчас.       – Обязательно.       – Ну так не стой, как дуб. Давай покончим с этим, – слова слетают с губ не так токсично, как, Геральт чувствует, должны. Он думает, что она должна кричать, обзывать его, накинуться с кулаками или, как минимум, с пощёчинами. Она имеет все основания сделать это, но она сравнивает его с дубом. Не достаточное наказание для него.       Должен ли он сказать что-то, должен ли извиниться, обвинить во всём чрезмерное количество эликсиров, помутнение рассудка, недостаток сна, длительное воздержание? И разберёт ли она среди этого правду, сможет ли прочитать между строк очевидное?       Как бы сильно не подействовали на него эликсиры, как бы навязчиво они не активировали его органы чувств, они не могут оправдать и объяснить того, что ему понравилось. Что её прикосновения до сих пор призрачной тяжестью ощущаются на его коже и что это чуть ли не самое восхитительное чувство, что он испытывал за долгое, очень долгое время. Которое, ему кажется, он уверен, он абсолютно убеждён, измеряется целой жизнью. Ни один эликсир не может искусственно внушить ту цельность, то единение и полноту, охватившую его, правильную, нужную, единственно возможную.       Что он хочет ей сказать?       Что он должен ей сказать?       Она разворачивается, не выдерживая его бездействия, его прямого взгляда, бубнит себе под нос про «дело», про его «медитацию», про «масло для меча», про «заканчивай и встретимся на тракте», рваными, скованными движениями хватает свой меч и спешно уходит.