Мой ангел-хранитель

Леонов приходил на тренировки ребят чаще, чем полагается хореографу. Благо, почти всегда никто особо этого не замечал. Почти всегда находился какой-то предлог. Сначала он ходил смотреть на пару, чтобы попытаться представить программы. Потом они прослушивали музыку, ставили короткую на паркете. Владимир Александрович приходил и тогда, когда Надя и Дима занимались с тренером по поддержкам. А как же? Ведь надо проконтролировать, чтобы она идеально вписывалась в хореографию. Леонов боялся, что его почти постоянное присутствие могут связать с тем, что он уделяет больше внимания своему сыну. На самом деле, он опасался этого не только сейчас, а начиная с того самого момента, как Димка отобрался в группу ЦСКА. Работать с детьми сложно. Работать со своими детьми – в тысячи раз сложнее. Володя думал, что самое страшно – начать. Вот перед ним стоит его мини-копия. Вчера они гуляли по парку Горького и ели мороженое. Сегодня утром Диме влетело от отца за двойку по математике. Сегодня ему нужно «отшлифовать» программу. Как обращаться к нему? Как спрашивать? Не слишком ли мягок он? Не перегибает палку со строгостью? На самом деле, страшно стало потом. Тогда, когда Дмитрий стал побеждать. Когда брал первые титулы по юниорам. Когда отобрался в сборную. Когда была Олимпиада. Пусть всего шестые в личном первенстве, но как выступили в командном! Словами не передать все его эмоции, когда сыну на шею надели олимпийскую бронзу. И все это время где-то совсем рядом ядовитое слышалось шушуканье. «Да ему просто тренер больше внимания уделяет, он ведь сын Леонова!» «Ну конечно они лучше выступили, сыночку же программу по-выгоднее явно поставил!» «Ему в открытую баллы завысили, наверняка папочка словечко перед кем надо замолвил!» Теперь он уже даже не доказывал обратного. Просто устал. Устал говорить, что тренер работает со всеми равномерно, и, под час, Диме как раз и доставалось меньше внимания. Да, он знал больше теории, если можно так сказать. Был и есть объективно сильнее многих из группы. Но мало кто видел сколько работы стоит за этим «объективно сильнее». Леонов устал повторять, что лучшие программы в своей тренерской карьере поставлены кому угодно, но не паре сына. Не мог больше говорить, что просто не имеет такого влияния на судей. Ну не мог бы «замолвить», даже если б очень захотел. И, как показала жизнь, многие рефери наоборот занижают оценки детям фигуристов. Готов ли был к этому Володя? Нет. Мог ли Дима не стать фигуристом, когда все его детство прошло за кулисами ледовых шоу, на репетициях, тренировках и хореографическом зале? Вряд ли. Абсолютным примером для Леонова стала Ирина Сергеевна. Она вырастила Надю буквально с рождения, сделала из нее человека. Причем как на льду, так и в жизни. Она подобно любящей бабушке опекала фигуристку вне катка и, возможно, даже немного излишне переживала за неё. Но стоило начаться тренировке, как она снова превращалась в ту самую известную на весь фигурнокатательный мирок железную Шаталину, о которой ходили легенды. «Расстояние измеряют в метрах, время - в часах, дисциплину – в Иринах»*. Ирина Сергеевна требовательна, отдачи меньше ста пятидесяти процентов на тренировках не ждет. И никаких поблажек. Владимир не знал, как она пришла к этому балансу личной и спортивной жизни, найти для себя такой же хотелось бы очень. А еще казалось, что именно Шаталина понимала, зачем он так часто наблюдает за ребятами. И этого хотелось меньше всего, но как-то пересилить себя не получалось. С катка на него смотрела Надька Лапшина. Юная, сильная, почти всегда улыбающийся и – живая. Живая до кончиков волос. Здоровая. Светящаяся молодостью и энергией. Он давно не был таким. Она – тем более. Таким был его Димка. И Надя Горина. Он прекрасно помнит, как в ленто инстаграма появилось Надюхино черно-белое фото. Это было странно и даже очень. После того самого последнего выступления она не выложила ни единого фото. Год молчания. Но факт остается фактом. С экрана заразительно улыбалась, скорчив смешную рожицу, Лапшина. Она сидела на бортике катка закинув ногу на ногу и прижимала к груди небольшого плюшевого зайца – талисмана Олимпийского Сочи. На удивление, Леонов прекрасно помнил тот день. Эту фотку сделал именно он. Потом был такой же успешный Чемпионат мира. Потом – падение. И чемпионат России, с которого их дисквалифицировали. И к чему она это выложила? Потом все оказалось понятно. Вместо Надиного аккаунта фото выложил паблик о фигурном катании. «Неделя началась с печальных новостей. Вчера вечером не стало фигуристки Надежды Лапшиной. Сообщается, что во время родов возникли осложнения, вызванные старой травмой. Как мы помним, два года назад Надежда получила серьезный перелом позвоночника в результате падения на шоу. У Нади осталась новорожденная дочь. Светлая память» Леонов помнил, как не дал тогда никаких комментариев. И как стоял в начале апреля на Иркутском кладбище один, боясь попасть Городу на глаза. Помнил, как Сева убеждал, что его вины здесь нет. И как он похоронил воспоминания о маленькой смешной девочке Наде где-то глубоко-глубоко, чтобы заглушить противный внутренний голос, который твердил одно и то же. «Виноват» Но у Володи получилось. Он почти не вспоминал о Лапшиной лет шестнадцать. Конечно, нет-нет, но то в разговоре, то в Интернете, то в собственных мыслях мелькала Надюха, но люди как-то быстро сворачивали эту тему, вкладки про «Лапшину и Леонова» моментально закрывались, а раздумья он научился пресекать на корню. А сейчас на него каждый день смотрела она. Живая. И, боже, какая радость, что ее тоже зовут Надя! Никто никогда и не подумает, что он, будто сумасшедший, обращается к Лапшиной. Нет, Горина не была похожа на мать в привычном понимании слова. У нее были светлые, абсолютно прямые волосы и какие-то совсем не Надины губы. Явно отцовские упрямство. Даже немного отличался овал лица. Но иногда Леонову казалось что реинкарнация существует. Он почти не знал Надю, но легко читал ее эмоции, мысли, желания. Видел ее скрытое смущение, как она стесняется его и Димки, как ей немного неловко в окружении слишком шебутной Литвиновой. Читал на раз-два ее усталость. Понимал, когда она выспалась. И многое-многое другое. Просто он слишком хорошо знал ее мать. Вчера Горина пришла на хореографию раньше всех. Когда Володя зашел в зал, она – наверняка для разминки – танцевала. Не смотря под ноги или по сторонам. Только в зеркало ровно перед собой. И на какую-то долю секунды Леонову почудилось, что совсем рядом те же самые элементы выполняет Лапшина. Он хотел встряхнуть головой, но в тот момент Надя обернулась и посмотрела на него совсем серьезным взглядом. Через чур взрослым и слишком мудрым для семнадцати лет. Смотреть на Надю с Димой было больно. Почти физически больно. Особенно – на попытки сделать подкрут. На страх и непонимание в глазах Гориной. Было больно безумно стыдно. И почему-то немного приятно. Сейчас, с высоты прожитых лет, Володя не раз задумывался, а любил ли он ее по настоящему. И так и не понял, что это было. Возможны оба варианта, что теперь гадать. Но как приятно пусть на пару минут, мгновений за неделю увидеть улыбающуюся Надьку. Как двадцать лет назад. Виноват ли он? Мог ли изменить ее жизнь? Были бы они сейчас счастливы? И ни одного ответа. Пора идти. Сегодня нужно поработать с юниорами. *«Дисциплину можно измерять в Маринах» - небольшая поговорка о тренере и хореографе Марине Зуевой, но у нас же выдуманные история, меняю, что хочу – прим. Сони автора