Not Strong Enough

Контраст сильного, изрезанного шрамами тела, в котором таилась опасная мощь, и удивительной покорности выбил из Лютика последние крохи осторожности. Он скинул рубаху, выбрался из штанов и снова оседлал Геральта, лаская его напряжённую спину, оглаживая твёрдые бока. В сердце кольнула ревность. Этот неведомый Ламберт умудрился забрать себе Геральта, которого Лютик не готов был отдавать ни на каких условиях. Дал ему взамен расчётливый разум, спокойное сердце, отсутствие страха перед болью и смертью, но лишил способности любить нормально. Ламберт поступил как конченный эгоист. Лютик и сам бывал конченым эгоистом, но не до такой же степени. И он любил Геральта. Искренне, всем сердцем. И эта любовь не имела ничего общего с больной зависимостью, не оставляла шрамов ни на коже, ни на сердце… а оказывается, Геральту это было нужно. Что ж. Когда любишь, готов на жертвы, разве нет? Лютик поцеловал Геральта между лопатками. Потянулся и вытащил из своих скомканных штанов щегольской ремешок, украшенный медными заклёпками. Вопреки его ожиданиям, возбуждение только усилилось, распластанный под ним ведьмак будил в Лютике неожиданные дикие фантазии. Словно Ламберт вдруг оказался рядом и нашёптывал их, как похотливый демон. Лютик заставил Геральта поднять голову, подсунул ремешок под шею и затянул, намотав на запястье свободный конец. Услышал тихий прерывистый выдох, почувствовал, как напряглось тело Геральта, как тот еле заметно ёрзнул пахом, приподнимая бёдра. — Если я сделаю тебе слишком больно, — прошептал Лютик, — скажи… — Ты не сделаешь мне слишком больно, — отозвался Геральт тихо, и Лютик понял, что он имел в виду. Всё, что можно было назвать «слишком», осталось в прошлом. Нужно было по-другому. Как? Как совместить потребность Геральта в боли и не доломать то, что и так держалось на честном слове? Лютик наклонился к уху ведьмака и прошептал: — Я люблю тебя. И рывком затянул ремень. По телу Геральта прошла судорога, он сжал кулаки и с хрипом втянул воздух. Лютик успокаивающе погладил его по шее, прижался губами к горячей коже плеча, языком провёл вдоль ложбинки позвоночника и, удерживая ремень натянутым, сполз к ягодицам. Поцеловал, прикусил и тут же вошёл во вкус — принялся рассыпать укусы, чередуя их с поцелуями. Сильнее, жёстче. Ласкал языком, сжимал зубами кожу, пальцами свободной руки царапал спину, оставляя розовые следы ногтей. Запах Геральта кружил голову, заставлял забыть обо всём, кроме этой внезапной покорности, податливости, укрощённой силы. Лютик ошалел окончательно. От вседозволенности, от желания заменить этого неведомого Ламберта собой. — Какой же ты… — прошептал он, проведя языком вдоль позвоночника Геральта, вверх, к лопаткам, изрезанным шрамами. Коснулся свежего, едва затянувшегося, слизнул каплю крови. Она, эта капля, шарахнула по рецепторам похлеще любого эликсира. Лютик свободной рукой пошарил на столике у кровати, нащупал бутылочку с маслом, которую приготовил для себя, вытащил пробку зубами и щедро плеснул Геральту на поясницу. Подхватил пальцами растекающуюся лужицу, провёл вниз, между ягодиц. Дёрнул ремень, натягивая, и Геральт вскинул голову, царапнул петлю, хрипло застонал. — Тш-ш, — прошептал Лютик. — Молчи. Он провёл по краям туго сжатого отверстия, просунул скользкий палец внутрь и замер. Геральт приподнял бёдра, и Лютик, поколебавшись мгновение, добавил второй. Геральт зашипел сквозь зубы. — Не зажимайся, — нежно попросил Лютик. — Будет больнее. Он помассировал плотное кольцо мышц, растягивая их, поддёрнул ремень, перекрывая стон, и собрал остатки масла. Щедро смазал себя, лёг и толкнулся внутрь. От кожи Геральта исходил почти невыносимый жар, в ушах Лютика грохотала кровь, в глазах темнело от желания, но он сдержался, чтобы не засадить сразу. Двигался медленно, почти нежно, дурея от наслаждения, и Геральт что-то прошептал, но Лютик не стал прислушиваться. Пусть это будет чужое имя, хрен с ним. Пока что. Он ускорился. Намотал ремень на руку до отказа, вжался лбом в затылок Геральта, зашептал: — Молчи… Блядь, я сейчас кончу… Тебя столько лет никто… Такой тугой, такой… сильный… Знаешь, как это заводит? Когда… о, боги, когда… ты позволяешь всё это с собой делать, такой покорный, такой… Он приподнялся на руке, толкаясь бёдрами, и Геральт заметался под ним, и Лютик снова рухнул на него, ладонью зажал его рот, ловя влажный, сиплый выдох. — Я люблю тебя, — прохрипел он, затянул петлю и быстрыми короткими толчками довёл себя до ослепительного, умопомрачительного оргазма. Такого он не испытывал ни с женщинами, ни с немногочисленными мужчинами, ни с Геральтом — когда был снизу. Тело прошибло разрядом удовольствия, который можно было бы сравнить с действием магического знака — перед глазами заискрило, потемнело и поплыло, будто Лютика со всей дури шваркнули аксием. Он перестал соображать окончательно, превратившись в сгусток бессмысленной плоти, пронизанной острым, дьявольским наслаждением. А потом пришёл в себя и понял, что Геральт не дышит и не двигается. Лютик смертельно перепугался. Трясущимися пальцами ослабил удавку, крутанул ведьмака за плечо, с трудом перевернув его на спину, и уставился в бледное лицо. — Геральт! Геральт, блядь, ты чего? О боги, нет… Нет! Очнись! Он припал к губам ведьмака, почувствовал слабый отголосок дыхания и в ужасе залепил Геральту крепкую пощёчину. Тот вздрогнул, распахнул мутно-золотые глаза и, вскинув бёдра, внезапно кончил на грудь Лютика, себе на живот и куда-то в район потолка. Без рук. — Твою мать, — потрясённо сказал Лютик и нервно засмеялся. Он распутал ремень, стащил его с шеи Геральта, лёг сверху и поцеловал тёмный след на горле. Сполз пониже и пристроил голову на плечо ведьмака. Тот тяжело дышал, дрожал и соображал ещё хуже Лютика. — Ты как? — осторожно спросил Лютик. — М-м… — Прости, я не хотел так сильно… Я даже не знал, что так могу, охренеть можно… — Всё нормально, — хрипло отозвался Геральт спустя вечность. — Ты не собираешься меня убивать? — Нет. — О боги, не передать, какое облегчение… Геральт, твоё безумие заразно, — Лютик приподнялся на локте, с нежностью вглядываясь в расслабленное лицо ведьмака. — Я чуть не угробил тебя, хорошая баллада бы вышла, эпитафия, так сказать. Простишь? — Ты не сделал ничего, о чём стоило жалеть, Лютик, — Геральт повернул голову, посмотрел на него всё ещё затуманенными золотыми глазами. — Я сам попросил тебя. — И тебе легче? — осторожно поинтересовался Лютик. — Мне… странно. Я отключаюсь. Как отходняк после «белой чайки». Усталость адская… — Спи, — прошептал Лютик, поцеловав уголок рта Геральта. — Обещаю, я не буду делиться с тобой своими восторгами прямо сейчас. Заткнусь до утра, клянусь Мелитэле. Он опустил голову на плечо ведьмака, краем простыни обтёр обоих, накинул одеяло и прижался плотнее. И когда Геральт уснул, Лютик подумал, что ничем не заслужил такое счастье. Но если ведьмак хочет избавиться от призраков прошлого, то он готов ради этого взять в руки хоть ремень, хоть плеть, неважно. Готов был использовать любые формулы, в которых боль становилась катализатором наслаждения, если это поможет Геральту забыть проклятое имя. Потому что самый главный ингредиент у них уже есть, подумал Лютик, засыпая. И это не любовь, хотя без неё тоже вряд ли бы что-то вышло, а безграничное, сильное и несокрушимое доверие. *** Бледный рассвет просочился сквозь мутное оконце, и Геральт разлепил глаза. Голова гудела, как с похмелья, рана на спине ныла, горло саднило, задница горела огнём, а рядом сладко посапывал виновник всех этих бед. Приткнулся под бок, обнял, закинув на Геральта руку и ногу, хмурился во сне. Геральт приподнял голову, оценил картину и откинулся на подушку, глядя в потолок. При воспоминании о прошлой ночи его охватил жар. Лютик сделал почти невозможное — заставил его испытать практически те же эмоции, которые дарил ему Ламберт, вот только с маленьким, но очень существенным нюансом: бард и словами и действиями доказывал ему, что любит. Не пользовался, не тешил свои фантазии, не пытался подчинить себе ради процесса и даже боль причинял с любовью. Геральт пока не понимал, как к этому относиться. С одной стороны Ламберт с его дикими, извращёнными желаниями по отношению к семнадцатилетнему мальчишке, с другой — преданный Лютик, исполняющий самые странные просьбы взрослого ведьмака. Слишком большой контраст по всем фронтам. Но одно Геральт отрицать не мог. Этой ночью Лютик перевернул все его представления о наслаждении, выведя их на запредельный уровень. Каким-то образом этому дерзкому мальчишке удалось не только пробраться через стены, которые Геральт возводил годами вокруг собственного сердца, но и обосноваться там совершенно по-хозяйски. Он мог бы привычно перехватить инициативу, вжать барда в матрас, оттрахать и спустить напряжение, но отчего-то позволил ему всё. Лежал покорно, подставляясь, задыхался в ременной петле, наслаждался каждым укусом, каждым прикосновением к горящей коже. Лютик боялся жестить, но сделал что мог, и за это Геральт был ему благодарен. Я люблю тебя. Я не дам тебе умереть. Голоса прозвучали в голове Геральта абсолютно синхронно, но Лютик был чуть громче. Геральт улыбнулся. Перевернулся на бок, морщась, обнял барда, и тот завозился, просыпаясь. Сонные синие глаза, нерешительная улыбка на припухших, нежных губах. — Доброе утро, — пробормотал он. — Я думал, не проснусь вообще. — Та же мысль была. На щеках Лютика вспыхнул румянец. — Только не говори, что это из-за меня… Хотя нет, говори. Тебе, кстати, не больно? — он осторожно коснулся пальцем следа на горле Геральта. — Пресвятая Мелитэле, я вчера с катушек слетел просто, чуть не убил тебя… — Меня не так просто убить, — усмехнулся Геральт, перехватывая ладонь Лютика и касаясь её губами. — Мне ли не знать… Но всё же. Я в первый раз трахнул ведьмака. Если бы не обстоятельства, то к смерти следовало бы приготовиться мне. — Не пори чушь. — Это единственное, что я могу сейчас делать. Нервничаю, понимаешь ли. — Не единственное, — возразил Геральт, скользнув рукой между их телами и нащупав бодрый утренний привет. Лютик с готовностью повернулся спиной, с блаженным выдохом подставил задницу и застонал, когда Геральт, сплюнув на пальцы, пристроил их куда нужно. — Масло кончилось… — Тебе вчера оно было нужнее, чем мне сейчас. Лютик расшумелся, подмахивая, и когда Геральт вошёл в него, зарычал от удовольствия. Пришлось приглушить стоны ладонью, но это слабо помогло. Взвинченные, пропитанные воспоминаниями о прошлой ночи, они трахались так самозабвенно, скатываясь от нежности к грубости и возвращаясь обратно, что на финальном аккорде треснула рама кровати, и Лютик с Геральтом вместе с матрасом улетели в оргазм и на пол. Отсмеявшись, вытеревшись и приведя себя в порядок, они попробовали починить ложе любви, но безуспешно. Лютик почесал в затылке, — Хозяин с нас сдерёт втридорога… — Предъявишь ему пару синяков, скажешь, что чуть жизни не лишился. — Ага, так он и поверит. — Я могу быть очень убедительным. — Только ради всех богов, не доставай свой меч. Даже на полпальца. — Хм. Темнота в его сердце схлопнулась в крохотную точку, растворилась в глазах Лютика, в его светлой улыбке. — Я напишу про это песню, Геральт. Про то, как отважный ведьмак и… эээ… очаровательная эльфка сломали кровать, предаваясь любовным играм. И им пришлось обратить своё внимание на другую мебель, например… м-м-м… подоконник. Или комод. — Пол, — подсказал Геральт, натягивая штаны. — Обожаю, когда ты шутишь. В тебя вселился бес юмора? — Лютик ухмыльнулся, сидя на матрасе и с нежностью разглядывая Геральта. — Теперь ты понимаешь, почему после каждой ночи с тобой я треплюсь без умолку и сыплю анекдотами? Геральт закатил глаза. — Я думал, это твоё обычное состояние. — Оно обостряется, если в моей заднице побывал твой член, — Лютик лучезарно улыбнулся, вскочил на ноги и победно взмахнул рубашкой. — Мне хочется петь. Тебе не хочется? Жаль. — Он замурлыкал какую-то незатейливую песенку, затанцевал по комнате, и Геральт усмехнулся, застёгивая куртку. Я не дам тебе умереть. Иди к дьяволу, прошептал он про себя. У любой боли есть предел, за которым — смерть. У любви его нет.