Not Strong Enough

— Пройдёмся? — спросил Ламберт, отодвигая кружку. Геральт кивнул. Они расплатились с хозяином и вышли в душную беззвёздную ночь. На востоке собиралась гроза, вспышки далёких молний озаряли горизонт. Ламберт завернул за угол таверны и присел на жердину ограды, Геральт помедлил и опустился на ящик напротив. Что говорить, он не знал. Как себя вести — тоже. Воспоминания кружили вокруг него хищными тварями, выжидая, когда он даст слабину. Запах Ламберта, его голос, скупые движения, ленивая улыбка — всё это било наотмашь, разрушая из без того ненадёжную защиту. — Ну, Геральт, — проговорил тот, и во мраке вспыхнули его жёлтые волчьи глаза. — А теперь расскажи мне то, что я действительно хочу знать. — Как я жил без тебя эти годы? — Геральт поднял взгляд на спокойное лицо ведьмака. — Неплохо, представь себе. Ламберт поморщился. — Врёшь ты так же хреново, как и двадцать лет назад, волчонок. — Он подался вперёд, уперев ладони в обтянутые чёрной кожей бёдра, втянул носом воздух. — То, что от тебя сейчас пахнет этим мальчишкой, не оправдание. Скажи, ты вспоминал о нас? — Да, — тяжело сказал Геральт, понимая, что Ламберт учует малейшую фальшь в его голосе. — Что ж, я тоже. С большим удовольствием, если честно. Ты был лучшим моим учеником. Рад видеть, что ты превратился в настоящего профессионала, который не боится боли и смерти. Ты же не боишься, Геральт? — Я слишком хорошо усвоил твои уроки. В его душе творилось страшное. Мальчишка, которого Геральт успел похоронить в самом отдалённом и тёмном уголке памяти, восстал из мёртвых и ужом вползал в его кровь, отравляя её воспоминаниями. Фантомные шрамы воспалились, призрачные раны открылись вновь, боль, которой он не испытывал уже очень давно, вернулась вяжущей, сковывающей тело и разум сладостью. Чем больше Геральт отмахивался от неё, тем сильнее она становилась. Чем яростнее вскипала в нём злость и ненависть, тем ярче казалось внезапно вспыхнувшее влечение, желание ещё раз — пусть напоследок — испытать всё то, что произошло в Каэр Морхене двадцать лет назад. А потом убить на хрен этого насмешливого ублюдка, лишившего его, Геральта, последних крох нормальности. Он облизнул губы, плохо сознавая, что делает. Вцепился руками в края ящика, чтобы не дать себе встать. Их с Ламбертом разделяли два шага, всего два… — Этот твой Лютик… — темноволосый ведьмак с интересом разглядывал Геральта, явно забавляясь эффектом. — Храбрый малый. Любит тебя и будет любить, пока жив. Жаль, что… Геральт резко очнулся. — Если ты, блядь, хоть пальцем… — Охолони, волчонок, — усмехнулся Ламберт. — Я хотел сказать, что он всего лишь человек. И ты, если будешь осторожным, явно переживёшь его не на один десяток лет. Да и вряд ли у него достанет сил трахать тебя так, как тебе нужно, когда к нему подкрадётся старость. — Я не загадываю так далеко. — А зря, — Ламберт задумчиво склонил голову. — Лютик — твоё спасение, если ты этого ещё не понял. Вы повязаны крепко, будто грёбаным Предназначением. Ему удалось то, что не получилось у меня — подчинить себе не только твоё тело, но и твоё сердце. Не то чтобы я сильно этого хотел тогда… — Он усмехнулся. — Но сейчас я бы дорого отдал, чтобы этот бард оказался просто очередным постельным приключением. — Зачем тебе я? — сжав кулаки, тихо проговорил Геральт, глядя в глаза Ламберта. — Сейчас… зачем? — Нас разлучили насильно, если ты подзабыл, — Ламберт бесшумно соскользнул с перекладины, и Геральт вскочил на ноги, плохо соображая, что делает. — А я не привык бросать начатое на полпути. И делиться тем, что принадлежит мне, — он сделал шаг вперёд, — я тоже не привык. Его рот обжёг губы Геральта быстрым, хищным, собственническим поцелуем. Железные ладони сжали плечи, пробуждая опасные желания. Все шрамы Геральта вспыхнули болью разом, тело скрутила судорога, и он застонал, невольно отвечая на поцелуй, скатываясь в прошлое, как в тёмный голодный омут. Ламберт сгрёб в кулак волосы Геральта, запрокинул его голову резким рывком, впился губами в шею. Тело залило белым, яростным жаром. Время потеряло всякое значение — сейчас, тогда… какая разница? Хотелось упасть на колени, протянуть сложенные вместе запястья, почувствовать грубую кожу ремня и властное движение сильной руки на затылке. Повернуться спиной, позволить ему содрать с себя рубаху, подставить шею и плечи под острые зубы, вручить ему плеть и потребовать… нет, попросить… чтобы… — Мой, — прошептал Ламберт, отстраняясь. — Ты — мой. — Нет, — пробормотал Геральт. — Нет, блядь, нет. Он сделал над собой страшное усилие и вывернулся из стальных объятий. Оттолкнул Ламберта так, что тот впечатался спиной в ограду, сжал кулаки и отвернулся. Одержимый мальчишка внутри него стонал и молил о боли и наслаждении, но между ним и Ламбертом вдруг встал кто-то очень знакомый. Очень близкий. Синеглазый парнишка со звонким голосом и лучистой улыбкой. Геральт вцепился в этот образ, как в последний уступ на скале перед затяжным падением. И диким усилием воли стряхнул с себя наваждение. — Убирайся к чёрту, — прохрипел он, не глядя на Ламберта. — Убирайся, или я убью тебя. — Он сделал тебя уязвимым, волчонок, — в голосе Ламберта прозвучало разочарование. — Я ошибся. Любовь, мать её… Придаёт сил и рушит крепость одновременно. Пакостная штука, если вдуматься… — Проваливай! — зарычал Геральт, вскинув голову и яростно уставившись в золотые глаза. — Полегче, — лениво протянул Ламберт, подняв ладони. — Я уйду, но от меня ты так просто не избавишься, Геральт. Я буду приходить к тебе во сне. Ты снова станешь видеть меня в толпе, в каждом чудовище, которое убиваешь… И в твоём ненаглядном Лютике, когда тот, увлёкшись, пустит тебе кровь. Ты будешь видеть не его, Геральт, а меня. Меня. Он прошёл мимо, мимоходом коснувшись плеча Геральта, и добавил: — Пока вы оба можете — наслаждайтесь этим. И исчез в темноте. Геральт тяжело рухнул на ящик, сжал ладонями виски. В голове бешено пульсировала кровь. Он от всей души надеялся, что никогда больше не увидит Ламберта, и в то же время его мучило острое чувство потери. Пустота в той части его существа, где всё это время жила тьма, наполненная безумием. Луна скрылась за облаками, ночь плотным чёрным покрывалом опустилась на землю. Геральт не знал, сколько просидел на задворках корчмы, но когда, наконец, очнулся и поднялся на ноги, понял, что голоса за стенкой давно стихли. Где-то далеко залаяла собака, в лесу за плетнём ухнула сова. Ружебор спал. Геральт вернулся в корчму. Нацедил себе пива из полупустой бочки, осушил кружку, положил на стойку пару монет и поднялся в комнату. Он не знал, уехал Ламберт или нет, но проверять не хотел. Лютик дрых, раскинувшись звездой по всей ширине кровати. Штаны съехали, обнажив трогательно выступающие косточки, живот мерно поднимался и опускался в такт дыханию, и Геральт, сев на край постели, прислушался к биению его сердца. Он любит тебя и будет любить, пока жив. Эта мысль, озвученная голосом Ламберта, билась в голове Геральта пойманной птицей. Он лёг, слушая её эхо, обнял Лютика, и тот, вздохнув во сне, повернулся на бок и забросил ногу на бедро ведьмака. Уткнулся губами в грудь, потёрся и улыбнулся, не открывая глаз. — Всё в порядке, — проговорил Геральт тихо. — Спи. Ему самому в эту ночь уснуть так и не удалось. *** За завтраком хозяин сообщил, что второй ведьмак покинул постоялый двор ещё затемно, перебудил конюхов и девок, заставил собрать провизию и подготовить коня. Лютик торжествующе ухмыльнулся. Значит, разговор Ламберта с Геральтом закончился именно так, как он рассчитывал — чернявый был послан далеко и надолго. Правда, Геральт с самого утра пребывал в странном расположении духа, молчал или отвечал односложно, однако их утренним забавам это не помешало. Разве что ведьмак отчего-то вёл себя слишком… нежно. Даже непривычно. Романтичности в Геральте было не больше, чем в сосновом пне, но он старался. И Лютик оценил. Они выехали из Ружебора в полдень и направились через заболоченный лес по направлению к Новиграду. По пути пришлось расправиться с парочкой утопцев, изголодавшихся по человечине, и Лютик с радостью понаблюдал за боем, рассеянно обрывая малину с куста, за которым прятался. А когда всё кончилось, набрал горсть ягод и, подойдя к Геральту, сунул их ему в рот. И тут же поцеловал, наслаждаясь вкусом. Ведьмак притянул его к себе. Даже меч не убрал. Любовные игры среди трупов монстров давно стали для них привычными. — Рад видеть, что ничего не изменилось, — выдохнул Лютик, когда всё закончилось. Геральт молча отвернулся, застёгивая куртку. — Да что с тобой? — Ничего. Лютик закатил глаза. — Геральт, не строй из себя бабу. Скажи прямо. Ты такой пришибленный из-за Ламберта, да? Так его больше нет. И не будет. О чём ты думаешь? Геральт затянул ремни. — О нас, — коротко ответил он. — И что ты думаешь о нас? — поинтересовался Лютик. Ответом был сумрачный взгляд золотых глаз. И тихое: — Я не могу дать тебе того, что ты хочешь. Лютик замер. Подумал, что ослышался. — Что? — Ты не должен меня… любить. Я не могу ответить тебе так, как нужно. Как правильно, — Геральт с трудом подбирал слова. — Я всегда буду связан… с ним. Вчера я велел ему убираться к дьяволу, но едва он ушёл, я подумал, что тону. Подыхаю… — Он в ярости сжал кулаки. — Я ненавижу себя за это, Лютик. Тебе нужен человек, который примет твою любовь и ответит тем же, без всяких этих блядских переживаний. Человек, у которого нет такого прошлого, как у меня. — Что ты несёшь? — Лютик почувствовал, как его страх сменяется злостью. — Какого хрена ты вообще решаешь за меня, кто мне нужен? — Лютик… — Нет, послушай меня, будь любезен, — Лютик встал между Геральтом и Плотвой, скрестил руки на груди. — Кто тебя вообще надоумил, что ты любишь как-то не так, как нужно? Откуда ты знаешь, колышут ли меня вообще твои заскоки? Да у меня самого пиздец какое бурное прошлое, но я живу здесь и сейчас, Геральт, и тебе советую. Да, блядь, меня не трахали, избивая плетью, и не душили кляпом, пока имели в задницу, но если тебе так нравится, я готов — и ты это знаешь. А если ты завтра скажешь, что хочешь выебать меня в ромашках на поле, пока я пою тебе серенаду, я первым сниму с тебя штаны. Твою мать, любовь — это не только старый добрый трах, на случай, если ты забыл. И не романтическая придурь. И не садистские ласки с ремнями и прочей хернёй. Тебе напомнить, что это? Геральт молча смотрел на него, и Лютик подошёл ближе. — Любовь, ведьмак, это готовность принимать человека таким, какой он есть. Со своими заскоками, страхами и желаниями, будь они хоть трижды безумными. И знать, что он готов ради тебя сделать то же самое. Пусть не сразу, но готов. Геральт, ты можешь молчать хоть до скончания веков и вариться в собственных переживаниях, но я знаю, что ты меня любишь. Как умеешь… пусть. Здесь и сейчас, ведьмак. Не в прошлом, к которому я не имел никакого отношения. Не в будущем, которое нам неведомо. Здесь, блядь, и сейчас. Он выдохнул и понял, что всё это время держал Геральта за воротник и чуть ли не тряс. А может быть, и тряс. В былые времена он точно схлопотал бы подзатыльник за такую вольность, но сейчас ведьмак стоял столбом и не двигался. А потом поднял руки и обхватил ладонями лицо Лютика. И прижался лбом к его лбу. Но ничего, совсем ничего не сказал. В ворота Новиграда они въехали в гробовом молчании. Лютик чуть приотстал, сверлил взглядом широкую спину в кожаном доспехе, пребывая в крайне странном расположении духа. С одной стороны он чувствовал невероятный прилив сил и готов был горы свернуть ради того, чтобы Геральт, наконец, понял, что приобрёл, потеряв своего клятого Ламберта, а с другой… С другой стороны Лютик боялся, что, проковыряв брешь в броне, которой было сковано сердце ведьмака, наткнулся на ещё более сильную преграду. И её уже не силой нужно было брать, а чем-то иным. Они добрались до трактира на окраине города, недалеко от доков, сняли комнату попроще, вымылись с дороги и переоделись в чистое. Геральт сообщил, что ему нужно найти знакомого оружейника и отдать ему на перековку мечи, и смылся быстрее, чем Лютик успел что-либо сказать. Что ж, пусть подумает. Авось мозги проветрятся, пока бегает по новиградским улицам. Лютик собрал грязные вещи, отнёс прачке, выпил пива и отправился пройтись. Большой город манил кучей соблазнов. На рынке у площади Иерарха выступали жонглёры и акробаты, торговцы зазывали взглянуть на их товары, предлагали себя девицы самых разных мастей и степеней привлекательности… Лютик купил жареных орехов в меду, пофлиртовал с барышнями, поглазел на шоу и нырнул в лабиринт узких улиц. Неспешно гуляя, вышел к домику цирюльника, побрился и подстриг отросшие за время путешествия волосы и окончательно почувствовал себя человеком. Выйдя за Третогорские ворота, Лютик направился к реке. Миновал несколько хибар, приютившихся у стен, спустился по отлогому бережку и сел на камень, наслаждаясь солнцем. Неподалёку две девушки полоскали бельё, переглядывались, косились на Лютика и хихикали. Он улыбнулся и подмигнул им. Закинул в рот орешек и внезапно почувствовал спиной чей-то тяжёлый взгляд. Вдоль позвоночника побежали мурашки, затылок будто ожгло холодом. Лютик заозирался, даже привстал. Позади никого не было. Камыши да песчаная горка, черепичные крыши вдали. Видно, померещилось… Девушки собрали бельё в корзины и направились по тропинке. Проходя мимо Лютика, одна из них — хорошенькая черноглазая брюнетка — одарила барда нескромной улыбкой и вильнула бедром. Лютик моментально забыл свои тревоги и воспрял духом и не только. Что ни говори, Геральт — Геральтом, любовь — любовью, а мимолётные приключения с девицами никто не отменял. Да что говорить — Лютик с радостью взглянул бы, как ведьмак ублажает женщину, и присоединился бы с большим удовольствием… Размечтавшись, бард слегка осоловел. Девушки ушли, солнце стало припекать, и Лютик решил вернуться в гостиницу, подремать в прохладе. Он подхватился, сунул куртку подмышку, вытряс в рот остатки орехов и бодро потрусил в сторону ворот. Подмигнул мрачным стражникам, мимоходом ущипнул за крепкую задницу торговку пирожками, которая наклонилась над своим прилавком, свистнул плюшку с маком и ускакал переулками под возмущённый визг. Настроение у него было преотличное. В «Диком кабане» было немноголюдно. Лютик пообедал, пошёл наверх, разоблачился до подштанников и упал носом в подушку. Ему ужасно захотелось, чтобы Геральт вернулся побыстрее и в хорошем расположении духа. Снять с него всю эту сбрую, поцеловать каждый шрам, вылизать горячую кожу, чтобы расслабился, поплыл, подставляясь под губы и руки… Намотать на ладонь серебристые волосы, стащить с них ремешок и наслаждаться их щекочущими прикосновениями на животе, когда Геральт возьмёт в рот… Лютик себя раздразнил неимоверно, но дрочить сил не было. Так и уснул — с рукой в штанах и мыслями о жарких развлечениях с ведьмаком. И проснулся спустя пару часов, от скрипа отворяемой двери. — Геральт? — Он сонно моргнул, поднимаясь на локте. — Я тебя заждался… Ты где пропа… Он осёкся, глядя на высокую фигуру у изножия кровати, облачённую в чёрное и красное. Золотые глаза, короткие тёмные волосы, белый оскал нехорошей улыбки. Лютика охватила паника. — Какого хрена ты здесь делаешь? — поинтересовался он, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Геральта здесь нет и… — К дьяволу Геральта, — усмехнулся Ламберт. — Я пришёл за тобой. — Я сейчас заору, — предупредил Лютик, сползая с кровати и отступая в угол. Он открыл рот, чтобы исполнить своё намерение, но Ламберт внезапно сделал лёгкое движение рукой, чертя в воздухе знак, и голову Лютика окутало плотным и густым туманом. Он в панике дёрнулся, но тут же понял, что бояться нечего. Что нужно идти туда, куда прикажет Ламберт, потому что так нужно. Ламберт знает, что делает. Ламберт не причинит ему вреда. Он сосредоточился на чёрно-красном пятне перед глазами, прислушался к тихому голосу, звучащему в ушах, и вложил ладонь в чужую руку.