Их реальность

Мистеру Гоулду часто снились сны. Жил он в маленькой комнате большого дома, и дни в этом приятном, обитом темным деревом помещении сливались в одну тягучую массу. Возможно, дело было в самом мистере Гоулде, а может, нет. Он мало что знал о жизни. Он всего лишь был шестилетним мальчиком, который любил краски. Для своего возраста мистер Гоулд обращался с гуашью и акварелью замечательно – его рисунки миссис Гоулд, его мама, называла картинами. Каждое из художеств юного мистера Гоулда изображало сад, вид на который открывался из его створчатого окна. Не просто сад. Настоящий Сад. Он был смыслом жизни для мистера Гоулда. Летом там буйно цвели всевозможные цветы, осенью Сад был украшен рыжим и багряным, зимой – глубокой зеленью иголок сосен и елей, весной – сочным салатовым распускающихся почек. Сад содержался в таком прекрасном состоянии в основном ради младшего из Гоулдов. К слову сказать, у мистера Гоулда был старший брат Мэттью, Мэтт, который учился в колледже далеко-далеко и носил другую фамилию, лишь бы никто не узнал в нем представителя семейства Гоулдов, которого он стыдился, и старшая сестра лет девяти, Шарлотта, не очень любившая с ним играть. Мистер Гоулд относился к этому философски, как и ко всему остальному. Стабильно раз в три дня к мистеру Гоулду заходил Док. Док носил белые брюки, белые туфли из искусственной кожи и белую рубашку, воротничок которой выглядывал из-под свитера крупной вязки, ярко-красного. Мистеру Гоулду нравился тот свитер, и это была единственная вещь, по которой мальчик отличал Дока от других людей. Док обычно разговаривал с мистером Гоулдом, пока тот рисовал. Мистер Гоулд не возражал. Часто он чувствовал себя цветком из Сада, и ему было все равно. Миссис Гоулд, и Отцу, и Шарлотте это не нравилось, и поэтому Док приходил снова. Иногда мистера Гоулда усаживали в кресло на колесиках и везли в Сад. Везла его обычно мама или старший брат Мэтт, если тот возвращался на каникулы. Отец в это время работал в кабинете, это мистер Гоулд знал точно, но вот что такое «кабинет», и где он находится, мистер Гоулд не знал. Впрочем, он этим не очень-то интересовался. В Саду мистер Гоулд часто видел сына садовника, тоже шестилетнего мальчишку. При встрече с бойким, энергичным, любопытным, но чужим мальчишкой миссис Гоулд вздыхала. Юный мистер Гоулд одаривал его подернутым дымкой мечтательным взглядом. Мистер Гоулд смотрел так абсолютно на все, живя в своем собственном мире фантазий. Вся его жизнь фактически проходила в полусне. Мистер Гоулд спал долго, и ему было тяжело просыпаться. И когда просыпался, все равно грезил наяву – задумчиво рисовал с прикрытыми глазами, безразлично наблюдал за событиями вокруг, будто со стороны, подолгу молчал, без движений спокойно лежа на кровати так, как его оставляли лежать. Мистер Гоулд не задумывался о смысле жизни, потому что не был взрослым, но он не был похож и на шестилетнего ребенка. Мистер Гоулд был абсолютно постоянным. Он не чувствовал никаких изменений ни внутри, ни где-либо еще. Ему было хорошо. *** Мистеру Гоулду было хорошо и в десять лет. Он отдыхал на лавочке в парке, рядом стояла коляска, а Мэтт отошёл куда-то ненадолго. Он не любил мистера Гоулда, и тот это знал, но не видел в этом повода расстраиваться. – Посмотри. Это цветок. Я вырастил его для тебя, потому что ты сидишь здесь один, – сын садовника вложил в руку мистеру Гоулду маленький горшок со свежей черной землей. Мистер Гоулд послушно согнул пальцы. – Ты сорвал это с дерева? – медленно спросил мистер Гоулд. – Нет, – удивленно ответил сын садовника, мгновенно теряясь. – С чего ты взял? – Ты сказал «с-ве-ток». С веток. Это сорвано с веток, – очень-очень тихо сказал мистер Гоулд. – Цветок, – поправил сын садовника. – Именно. С веток, – удовлетворенно согласился мистер Гоулд. – Но это его… Это его название, имя, а не то, где он растет! Цветок анемона, – сын садовника был настолько сбит с толку, что даже не мог объяснить такую элементарную вещь. Он был поражен, что есть люди, которые могут не знать слова «цветок». – Меня зовут мистер Гоулд. Мне очериятно. – Что? – Ты сказал, что Анемон – имя, – терпеливо пояснил мистер Гоулд. Он не был раздражен. Ему понравилось растение с веток, и он решил быть вежливым с подарившим его мальчиком. Как его учили. – Ты – Анемон. Я – Гоулд. Сын садовника, которого на самом деле звали Том, уже готов был начать препираться по поводу своего имени, но передумал. Его отец подошёл к скамейке и поздоровался с мистером Гоулдом. Тот молча улыбнулся в ответ, глядя куда-то сквозь плечо собеседника. Садовник глядел на младшего из Гоулдов с огромной жалостью и капелькой, очень маленькой капелькой отвращения. *** Когда мистеру Гоулду исполнилось четырнадцать, он все ещё не чувствовал никаких изменений в себе и вокруг. Он жил в той же комнате, на его кровати кто-то стелил все те же белые простыни, и мистер Гоулд все еще не знал, кто это делал. И это все ещё не было ему интересно. Зато Док приходил к нему теперь каждый день. В его волосах появилось больше седины, и теперь Док сам постепенно становился белым под стать своей одежде. Мистер Гоулд читал с ним вслух, очень медленно, с расстановкой, но до сих пор не очень понимал смысл. Чтение было для мистера Гоулда веселой загадкой, и иногда ему просто хотелось рассмеяться от больших печатных букв. Впрочем, Док говорил, что мистеру Гоулду лучше. Все обитатели дома замечали это время от времени – по возросшему количеству осознанных взглядов как минимум. Сейчас мистер Гоулд сидел в тишине на деревянном стульчике перед чистым мольбертом, чуть раскачивался из стороны в сторону, улыбаясь от удовольствия уголками губ, и раскладывал кисти по размеру, от самой тонкой и маленькой до самой толстой. Рядом банки с краской уже были распределены от светлых тонов к темным. До того как все не будет на своих местах, мистер Гоулд не мог приступить, потому что иначе он никак не смог бы сосредоточиться, и взгляд его постоянно соскальзывал бы на, к примеру, баночку охры между красным и оранжевым, а не жёлтым и коричневым. Дверь в комнату тихо скрипнула. Внутрь заглянул Анемон, подросший и загорелый. Его русые волосы торчали во все стороны, синий комбинезон и черная футболка были перепачканы в грязи, темные очки свисали с уха. Мистер Гоулд по сравнению с ним был гораздо бледнее, тоньше и меньше, но в комнату вписывался именно Гоулд. Анемон неловко помялся на пороге – это было его привычным состоянием в доме Гоулдов. В конце концов он осторожно, боясь отвлечь мистера Гоулда, снял ботинки, измазанные черноземом из Сада, оставаясь в шерстяных носках, оставил портфель с книгами у двери и вошёл. – Привет, – нервно проговорил Анемон. – Приятного аппетита, – вежливо ответил мистер Гоулд, поглядев в сторону рук Анемона. Тот кивнул. За четыре года Анемон совсем привык и к своему второму имени, и к тому, что мистер Гоулд основательно путает слова, и совсем не обращал на это внимания. Просто иногда приходилось уточнять. – Сегодня ночью я умер и видел растение с веток, – между прочим сообщил мистер Гоулд. Вот как, например, в этот раз. Первые пару секунд Анемон недоумевал, что же мистер Гоулд имеет в виду. Потом он вдруг догадался: – Ты, наверное, спал? А во сне видел цветок, да? – Так и сказал, – бросил мистер Гоулд отрывисто и первый раз провел широкой кистью по холсту. Неровная линия темной, почти черной, но всё-таки коричневой краски немного потекла. Мистера Гоулда это не смутило. Быстрыми, легкими движениями он делал цветовой эскиз. Кармин, салатовый, желтый выстраивались на свои места в определенном порядке, и уже вырисовывались размытые очертания цветка. Анемон присел на корточки рядом с мистером Гоулдом и наблюдал за его работой. Прошло пять минут, десять, пятнадцать – для мистера Гоулда понятия времени не существовало, а у Анемона, Тома, в его присутствии оно искажалось. Мистер Гоулд был другим человеком, как будто и не человеком вовсе, и Анемон мог проводить рядом часы, дни, недели, ничего не замечая. Мистер Гоулд был действительно особенным в самом прямом смысле слова, что бы ни говорил Док, и что бы ни думали другие. – Можнори, Анемон, – смято выдохнул мистер Гоулд много минут спустя. К тому времени Анемон забыл, зачем он, собственно, приходил. На улице темнело, и ему следовало бы вернуться домой, выполнить домашнее задание, поужинать, потренироваться в игре на гитаре, полить комнатные растения и ещё много-много всего. Но Анемон смотрел на картину красивого цветка, вырастающего из земли. Что-то подобное часто снилось мистеру Гоулду: листья, деревья, цветы, просто теплые и мягкие расплывчатые образы. Мистер Гоулд никогда не мог объяснить словами так, чтобы Анемон понял, поэтому он объяснял рисунками. Он мастерски воссоздавал свои сны. – Можно смотреть? – переспросил Анемон. Мистер Гоулд устало кивнул и, тяжело опираясь на руки, перебрался со стула на кровать, освобождая место. Мистер Гоулд улегся, накрылся одеялом и замер. Анемон знал, что он не уснет еще долго, а будет лишь лежать, смотря в стену. Потом к нему заглянет Мэтт или мать, миссис Гоулд, и поможет принять душ. Потом мистер Гоулд снова ляжет и без движений просуществует до утра. Анемон не знал, думал ли он о чем-нибудь или просто временно переставал функционировать. Может быть, мистеру Гоулду ничего и не снилось вовсе, а он лишь придумывал все эти истории о цветах. Анемон провел пальцами по краю мольберта. Нет, нечто настолько прекрасное не могло прийти человеку в голову само по себе. Только сон и оставался как вариант. Том Риджуэлл, который в последние годы даже предпочитал имя Анемон, тихо снял картину с подставки, оглядываясь на мистера Гоулда, как мелкий воришка. Он надел ботинки, закинул портфель на плечо и, держа холст так, чтобы не смазать краску, вышел. *** Когда мистеру Гоулду стукнуло семнадцать, произошло первое и, наверное, последнее глобальное изменение в его жизни. Отец исчез из Кабинета, где, казалось, он был и будет всегда. Теперь в его комнате нельзя было найти ни одной его вещи, кроме двух фотографий. На одной был портрет отца. На рамку какой-то неопытный дизайнер, по мнению самого мистера Гоулда, прицепил дурацкую черную ленту. Мистер Гоулд предложил ее снять, но ему не разрешили. На второй фотографии были Мэтт, Шарлотта, мистер Гоулд и их родители. На заднем плане можно было видеть, что их дом из темного дерева только строился. Через пару месяцев после загадочного исчезновения отца мать мистера Гоулда с несчастнейшим выражением лица зашла в его комнату и, утирая слезы, принялась собирать его вещи в чемоданы. – Мы убираемся? – спросил мистер Гоулд, читающий книгу за столом. Теперь он мог понимать почти все, о чем читал. Отчасти в этом была заслуга Дока. Впрочем, мистер Гоулд все еще шептал себе под нос, не в силах читать про себя. – Да. Мы убираем себя. Точно, милый, – миссис Гоулд пыталась улыбнуться. – Мэтт поможет нам отвезти вещи. Мы поживем у тётушки, пока не найдем квартиру подешевле и работу для меня. Может быть, придется продать некоторые из твоих картин. Мистер Гоулд умолк. Он был человеком установленных годами привычек, и весь мир казался рухнувшим, когда в четыре часа дня вместо прогулки по саду он сидел рядом с автомобилем и прощался с садовником и Анемоном. Док, объявившийся в последний раз, помогал его матери с багажом. Мистеру Гоулду Док протянул стопку бумаг и книг, перевязанных бечёвкой. «Почитай. Тебе должно понравиться», – сказал он и отвернулся. Они отправились в путь. К шести вечера мистера Гоулда колотила дрожь. Он готов был биться в истерике от того, что не рисует, когда должен, должен рисовать. В семь Мэтт, сверяясь с картой, все еще вез их в соседний город. Шарлотта на заднем сиденье положила голову на колени мистеру Гоулду и спала. Он тоже спал и видел беседку из Сада, оплетенную плющом. *** В девятнадцать мистер Гоулд все еще не мог примириться с новой квартирой. Ему очень не хватало своей комнаты, обитой темным деревом, и Сада. Возможно, иногда мистер Гоулд нуждался в собеседнике, роль которого играл Анемон. Мистер Гоулд дочитал все научно-фантастические истории, подаренные Доком. Оставались книги по ботанике, пара учебников и три детектива. С детективами мистер Гоулд разделался под рождество, а с учебниками – в середине апреля. *** Через неделю после своего двадцатого дня рождения мистер Гоулд перевернул последнюю страницу последней энциклопедии растений. Чувствуя все то же постоянство и умиротворение, испытываемое им с рождения, мистер Гоулд с трудом поднялся на ноги, вышел из квартиры, держась за стены, и спрыгнул с моста. *** Цветок анемоны, который цвел на подоконнике у Томаса Риджуэлла, переехавшего в большой город с две недели назад, завял. Возможно, ему не понравилась земля.