Их реальность

Том боится слушать музыку в наушниках, потому что всегда ощущает чье-то присутствие за спиной, стоит только надеть устройство. Ему постоянно кажется, что его зовёт Эдд. В сериале, который он смотрел, одного из его любимых персонажей убили, пока тот, ничего не подозревая, наслаждался тяжёлым роком. Но самое ужасное для Риджуэлла заключалось не в беззащитности, а в том, что после смерти наушники продолжали работать на мертвом теле. Том не совсем понимал, что именно его так пугает: глупое ли положение умершего (хотя ему уже должно быть всё равно) или же то, что каждый мог подойти и узнать его предпочтения в музыке. Оба предположения казались глупыми до невозможности, но от вида лежащего на полу мертвеца с наушниками, играющими хэви-метал, Том просыпался по ночам в ужасе. *** Эдд хотел помочь Риджуэллу, но и сам по какой-то причине стал бояться всего. Гоулд подозревал, что Мэтт, частенько выпрыгивавший на своих соседей из-за угла с громким визгом, никогда ранее не заставлявшим Эдда вздрагивать даже от неожиданности, сейчас может довести его до инфаркта. Эдд знал, что ни за книгами, ни за рисованием, ни за фильмами не стоит засиживаться допоздна, но все равно делал это и, возможно, оттого-то и стал дерганым. Работа на полставки, учеба и постоянные экзамены, опасение за пожилого отца, пребывающего в больнице, постоянный стресс от совместной жизни с Мэттом и Томом и ощущение ответственности не только за свои решения, но и за родителей, за сожителей, словом, за весь мир – все это легло на плечи Эдда и крепко обосновалось там, сдавливая когтистыми лапками его кудрявую голову, выливаясь в глубокую депрессию и мигрень. Но впервые Гоулд понял, что сдает позиции, когда осознал, что не смотрит в зеркала, потому что боится увидеть за своей спиной Мэтта в фиолетовой вельветовой пижаме, с рыжими волосами, намотанными на бигуди. То есть, точнее сказать, Эдд пытался избегать взглядом любых отражающих поверхностей, даже если он находился не дома, а в магазине или университете, при этом обучаясь на параллельном от Мэтта потоке и зная, что Харгривз ни за что не выйдет на улицу в пижаме и что вообще его бояться не стоит. По крайней мере, у Мэтта нет психических отклонений. Ладно, хоть судимостей. Скорее всего. Наверное. Может быть. Ну не-е-е-е-т... Эдд запустил руки в волосы и мелко задрожал, понимая, что вот-вот у него начнется истерика. *** Мэтт принял душ, причесался и почистил зубы, проверил ленту в Инстаграме и загрузил туда пару селфи. Отложил телефон и понял, что выбора нет – на улице темно, Том захлопнул дверь в спальню и отыграл последнюю мелодию на сон грядущий, Эдд погасил верхний свет, оставив лишь настольную лампу, чтобы не мешать остальным. Харгривз чувствовал себя странно. Он заметил, как Том стал чаще включать колонки, хотя раньше использовал только наушники, видел, как Гоулд нервно дергается каждый раз после утренних приветствий (разве Мэтт виноват, что любит появляться эффектно?), а также нашёл неприметные коробочки снотворного и антидепрессантов, помеченные инициалами Эдда, которые на днях стали скромно ютиться в углу их общей аптечки. Мэтт осознавал всю серьезность ситуации, но слишком долго был легкомысленным, полагаясь сначала на родителей, а потом на заботливого Гоулда. Харгривз знал, что в этот раз должен принять на себя ответственность и помочь друзьям, но все, что он мог предложить – подколки в адрес Тома и воображаемые поддерживающие разговоры с Эддом, воплотить которые в жизнь он стеснялся. Днями напролет Мэтт думал о том, что вообще в силах сделать для сожителей, а ночами, когда приходила пора ложиться спать, понимал, что и сам оказался в той же ситуации. Дело было не в темноте – во всем был виноват индикатор на компьютере в его комнате. Во время завершения работы он загорался красным и оставался таковым до следующего включения. Когда Харгривз, погасив свет, устраивался на диване, индикатор оказывался прямо напротив его лица. Со своим богатым воображением Мэтт обрисовывал в своей голове эту маленькую лампочку как глаз великого древнего монстра, следящего за ним из глубокой пещеры и готового броситься на него в любой момент. Как ни старался Харгривз убедить себя, что никаких злобных тварей в их доме нет (кроме Ринго, конечно), это у него не выходило. Напротив, страх с каждой ночью все возрастал. Мэтт уже всерьёз думал о небольшом переезде в комнатку Эдда, в которой не было ни телевизора, ни компьютера, а стоял один ноутбук, никак не подсвечивающийся. Он даже был готов побороться с Ринго за место в кошачьей корзинке, если уж на то пошло, но мешать Гоулду спать хоть те пару часов, что остались от его прежних семи, Мэтту не хотелось. Поэтому мысли о собственной упаковке антидепрессантов посещали Харгривза все чаще. *** Торд снова и снова просил Пола избавляться от последней спички в коробке, но тот не желал слушать своего начальника. – Тебе сложно сделать это? Ты и так куришь, что, если судить по технике безопасности, запрещено, но на это мы закрываем глаза (отчасти потому, что я тоже курю). Но хотя бы прекрати дымить на рабочем месте, это во-первых, и используй зажигалку, во-вторых. Спичка может загореться в твоём кармане, раз уж у нее стало больше места в коробке, значит, возросло пространство для маневра и количество кислорода. – С каких это пор ты такой параноик? Говоришь так, будто бедная спичка давным-давно планировала спалить меня, дабы своей жертвой избавить ее народ от угнетения мной. Да внутри коробка она физически не может загореться! Наждачная сторона находится снаружи, Ларссон! – Пол был готов ввязаться в драку, но понял, что его соратник просто чересчур заработался. Тяжело вздохнув, Пол предложил Торду немного отдохнуть. Ларссон лишь взбешенно пнул ногой стену, от боли закусил губу и воскликнул: – Да пошёл ты! Если какая-то спичка для тебя важнее друга, то я покидаю проект! Удачно вам провалиться без меня! – и он, резким движением сбросив с себя фирменное пальто с вышитыми инициалами, чеканя шаг, быстро направился прочь по коридору. Да, Торд осознавал, что только что разрушил свою карьеру, но, возможно, это было к лучшему. Последнее время его воротило от жестоких опытов Красной Армии, и Ларссон все больше скучал по домику в спальном районе Англии, по лучшему другу Эдварду Гоулду, которому предпочел хорошую зарплату. Нужен ли он ему теперь? Чем он отличается от Пола? *** Торд Ларссон стоял на пороге их домика, держа в руке чемодан. Его красная лаковая машина, на которой они с Гоулдом, подвыпивши, катались по городу, и на которой Торд покидал Англию, была уже год как продана, а потому он проделал весь путь на метро и пароме. Торд позвонил. Было около семи вечера пятницы, а потому, если их жизненный уклад не изменился, Мэтт уже точно вернулся с пар, а Том – с репетиции. Эдд еще мог быть на подработке. Но никто не открывал. Торд обошел дом по периметру – во всех окошках было темно. Старые ключи Торда не подошли, да и это было неудивительно. Том Риджуэлл наверняка сменил все замки в доме, как только Торд уехал. Ларссон вздохнул и уселся на ступеньки веранды, подтянув колени к подбородку и облокотившись спиной о дверь. Ему нужен был этот отдых, ему нужны были его друзья, эта атмосфера покоя и ощущение важности для других, ему нужен был Эдд. Воздух окрестностей Лондона отличался от воздуха на базе или даже от того, что был в Норвегии. Здесь воздух был родным и чуть сладковатым. По гравийной дорожке в сторону дома одиноко брёл маленький ссутулившийся силуэт. Это был Эдд Гоулд, который, оглядываясь на каждый шорох, испуганно обхватив себя руками, возвращался с работы. Торд поднялся, готовый предоставить приветственные объятья. Открывая калитку, Эдд заметил его и, сдавленно вскрикнув, отшатнулся. Потом уже, приметив очень знакомые встрепанные русые волосы, колко торчащие во все стороны, броскую красную, как всегда безвкусную толстовку, Эдд снова закричал, на этот раз – от всеобъемлющей радости, вдруг нахлынувшей на него. Если Торд возвращался, это могло предвещать только хорошие перемены. Ларссон, бросив вещи на крыльце, побежал Гоулду навстречу и крепко прижал к себе. Оба были беспричинно нервными в последнее время, но сейчас им было хорошо как никогда. Торд, повинуясь атмосфере и внезапному порыву, не задумываясь о последствиях, оставил свой лёгкий, невесомый привет на губах старого друга. Ларссон был уверен, что об этом случае они случайно забудут рассказать. Это лишь единичный скачок давления, случайная аномалия в дружбе, ничего такого, что заслуживает отдельного обсуждения или осуждения. Гоулд как ни в чем не бывало улыбнулся, отстранился и повел Ларссона в сторону дома. – Я рад тебя видеть, – просто сказал он, теряясь в ключах. Эдд пропустил Ларссона внутрь и забрал у него часть сумок. Торд сбросил ботинки с ног и когда-то привычным, но теперь забытым движением снял пальто и повесил на крючок. Крючок скрипнул на своем гвоздике. Как всегда. Эдд просто кинул свою толстовку куда-то в угол. В стенах дома Гоулд сразу стал казаться мрачнее, серьезнее, грустнее. Ясно было, что здесь он хозяин и это его угнетает. Эдд сразу же почувствовал тяжесть бетонных стен, оклеенных полосатыми обоями. Здесь была выше вероятность того, что Харгривз выскочит из-за угла. – Мэтт ещё на свидании, Том ушел на гулянку к каким-то своим собутыльникам. Я думаю, если ты захочешь остаться, они не будут против. Ты ведь хочешь остаться? – Гоулд с надеждой заглянул в глаза Торду. – Я остаюсь, Эдд. Насовсем. Ушел с работы. Слишком нервная, по-моему. Найду себе что-нибудь здесь: устроюсь кассиром или у тебя в конторе где-нибудь. Просто хочу быть с вами. Гоулд счастливо подпрыгнул, будто победил на каком-нибудь соревновании. Впрочем, он быстро понял, что существует ряд проблем, из-за которых Торд может захотеть вновь уехать. – Только я не знаю, где тебя поселить. Мэтт теперь живёт в твоей комнате, а его старая – склад барахла. В гостиной жуткий сквозняк по ночам. Придется достать раскладушку и поставить где-нибудь в жилых комнатах, – Гоулд взволнованно заозирался, словно из ниоткуда могла возникнуть лишняя комната. – Это ничего, – Торд вдруг будто вспомнил о чем-то важном. – Эдд, а кто-нибудь кроме меня здесь курит? Ну, меня довольно долго не было, может, не знаю… – У меня в комнате лежит пачка сигарет на крайний случай, – прежде чем Торд, удивленный донельзя, успел вставить что-нибудь, Гоулд поспешил пояснить: – Хватает недели на четыре, может, больше. Я стараюсь делать это как можно реже, это раз, и сигареты легкие, это два. Просто иногда… – Эдд чуть не сказал «антидепрессанты не помогают», но вовремя опомнился. – Иногда мне это просто необходимо. – Эдд, у тебя зажигалка или спички? – Зажигалка. Если надо, я могу одолжить. – Нет-нет, у меня своя, – Торд выдохнул с величайшим облегчением. Нет спичек – нет проблем. – Ты только Тому с Мэттом не говори, ладно? Они, наверное, догадываются, если от меня пахнет дымом, но обычно я ухожу рано утром и возвращаюсь как сейчас, довольно поздно, и запах выветривается. Ларссон знал, что стоит прекратить все это безобразие в зародыше, пока одна легкая сигарета в два-три дня не превратилась в три пачки за день. Знал, но сам он не мог уговаривать Эдда бросить, потому что это было бы лицемерием с его стороны, а рассказать Мэтту и Тому – унизить и Эдда, и себя. Гоулд глядел так умоляюще. Торд так давно не видел этот пронзительно зеленый взгляд. Ларссон подумал, что хочет повторения аномалии. Впрочем, стоило попытаться убедить Эдда. – Гоулд, – начал было Торд, но сообразил, что слишком резок. – Эдд. Не повторяй моих ошибок, пожалуйста. Бросай эту дрянь, пока можешь. Я ничего не расскажу Мэтту и Тому, если ты отдашь мне пачку и обещаешь больше не покупать. – Ладно, Торд. Не буду. Эдд улыбнулся одной из тех детских улыбок, когда ребенок соглашается со словами сердитых родителей, и каждый знает, что это ничего не значит. В следующий раз проступок будет тем же самым, и улыбка – лишь просьба не слишком нервничать по поводу событий, которые изменить нельзя. – Покажи мне дом, Эдд. Наверное, здесь многое изменилось, – Торд вздохнул и перевел тему в более приятное для обоих русло. – Идем, – коротко ответил Гоулд. Его лицо было для Ларссона загадкой: подвижное, аккуратное, оно одновременно выражало множество эмоций. Вернее всего, в его чертах преобладала ностальгия и сожаление о том, что Торда не было рядом во время происходящих изменений. Ларссон и сам об этом жалел. Торд осторожно ухватил ладонь Эдда. Просто чтобы дать ему понять, что он не уйдет. Они прошли на чердак, и Гоулд принялся показывать ему каждую памятную вещицу, рассказывать историю, притаившуюся за ней. На рассказе о том, как Мэтт пробовал курить траву, а затем полдня вещал об оранжевых инопланетянах, оба рассмеялись. Минут через пять Эдд, повествуя о съёмках фильма с Лорел, сдерживался, чтобы не разрыдаться. Торд Ларссон упустил слишком многое, и он ужасно боялся этого. Наконец вещи на чердаке закончились, и Гоулд повел их в гостиную. Потом в кухню. Потом к себе. Его комната была все такой же зеленой, пыльной и хаотично-творческой. Ринго, которого Торд запомнил маленьким вредным котенком, увеличился раза в два, а то и в три, и по-хозяйски возлежал на кровати Эдда, посапывая. Плакатов стало больше. Но на столе все было точно так же. И шторы были такие же. – Можно поставить мою раскладушку здесь? – спросил Торд. – Если ты готов терпеть мой отвратительный режим сна. – Я люблю тебя, – вырвалась у Ларссона мысль, весь вечер подспудно терзавшая его. Она словно сначала ковырялась в коре больших полушарий, затем проделала дыру в черепной коробке и наконец нашла путь во внешний мир. – Да, я тоже, – буднично ответил Эдд и широко улыбнулся. Наверное, Торд таким образом хотел сказать, что он готов смириться с тем, что Гоулд засыпает в четыре и встаёт в шесть. Эдд был не против подобного выражения «да». – Неси раскладушку, она на старом месте. «Сегодня я буду спать спокойно. И завтра тоже», – удивительно четко и ясно осознал Эдд. И он действительно спал спокойно.