Их реальность

Торд Ларссон стоял около двери незнакомого подъезда и ощущал ужасное дежавю. Как будто только ему было суждено переживать множество параллельных жизней, чтобы стоять у разных дверей, ждать, когда же он сможет войти и, наверное, чувствовать вину за то, что вообще уходил. Какой бы ни была причина. Торд, покинувший свой пост самым бесстыдным образом, проехал чуть меньше тысячи миль, чтобы сейчас мерзнуть около железной двери в многоэтажку уже четверть часа. Ларссон огрубевшими пальцами набрал нацарапанный на мятом клочке бумаги номер в окошке домофона. Никто не отвечал, никто не заходил, никто не выходил. Все двенадцать этажей, которые Ларссон успел подсчитать и пересчитать раза два, будто бы вымерли. Торд подумал, что Томас Риджуэлл, позвонивший ему неделю назад и попросивший приехать, мог просто пошутить. Это было вполне в его духе, насколько помнил Торд. Ларссон довольно давно не слышал никаких вестей от своих знакомых, и, скорее всего, виной тому был он сам. В Норвегии у него было чем заняться. Военная инженерия, которой Торд Ларссон жил последние годы, не давала ему времени на мысли о друзьях и хоть на какие-то мысли в целом. Он специализировался на робототехнике, тихо строил грандиозные, громкие планы вместе с двумя сотрудниками компании, на которую работал, Полом и Пэтом. Они, трое просто знакомых и амбициозных людей, хотели… Впрочем, Ларссон сам не был не уверен, чего они, собственно, хотели. Торд мечтал сделать великое открытие, прославиться. Для этого он и уехал на родину – чтобы в спокойной обстановке продуктивно корпеть над своими чертежами, выплавлять детали в гараже Патрика и просто заниматься любимым делом. Торд ни за что не стал бы бросать все дела так срочно и ехать в Англию, если бы не еще один звонок. Тогда с ним говорил Мэтт Харгривз, и что-то в его голосе, или в интонации, или в словах – словом, нечто – заставило Ларссона поверить в необходимость визита. Сначала Мэтт поговорил с ним о погоде, потом спросил, как дела, довольно долго и увлеченно Харгривз болтал о последних новостях из жизни своей, Тома, о новом доме. Холодно поинтересовался, все еще ли Торд так одержим роботами и схемами, и, получив утвердительный ответ, явно расстроился. «Не сможешь приехать? Нам с Томом… Ладно, мне очень нужно кое-что тебе рассказать. Я не могу говорить об этом кое-чем по телефону. Правда, не могу» – в голосе Мэтта сквозило неприкрытое отчаяние, и Торд обещался, что, как только выпросит себе отпуск, сразу купит билеты на первый корабль до Лондона. На всякий случай записал адрес и номер квартиры. Кому именно она принадлежала, Торд не знал. Видимо, без Ларссона остальные не смогли платить аренду за целый дом и разбрелись по студиям. В тот день Торд Ларссон получил слишком много поводов для размышлений, чтобы сосредоточиться на работе. Оба – и Том, и Мэтт – вели себя точно так, как Торд их запомнил. Никто из всей компании, кроме Эдда, не написал ему ни строчки после его отъезда. Только Эдвард Гоулд стабильно раз в месяц отправлял ему посылки по почте. Обычно это было очень длинное письмо (видимо, Гоулд записывал все интересные новости в течение целого месяца), парочка фотографий, снятых на камеру, которую сам Торд и подарил Эдду, угощения, тщательно завернутые в салфетки и пакеты. Иногда, когда Эдду приходило в голову, что Торду может не хватать на жизнь, Гоулд вкладывал в коробку сотню-другую фунтов. Каждый раз Ларссон отсылал эту сумму обратно, потому что это должна была быть примерно половина всех доходов Эдда. Сам Торд получал значительно больше и не испытывал никаких финансовых трудностей. Получи он подобный подарок от другого человека, то воспринял бы это как личное оскорбление, но Торд знал, что Эдд всегда просто хочет помочь. За это его и можно было любить. Торд Ларссон бережно хранил каждое письмо в нижнем ящике рабочего стола, любимые из подаренных фотокарточек вставлял в аккуратные деревянные рамки и распределял по кабинету. Торд пытался устроить с Эддом переписку в сети, но она не очень-то ладилась: графики обоих были слишком разными, да и сам по себе Гоулд отчего-то не особенно любил мессенджеры. Казалось, в них он отвечал неохотно, коротко и только из-за того, что не хотел обижать Торда. Ларссон тоже последовал странной манере писать письма от руки, не прибегая к клавиатуре и принтеру. Одно время, около полутора лет назад, оба так сильно увлеклись этим, что бегали на почту за ответом каждую неделю. Но так продолжалось не очень долго, и сначала приток посылок снизился до раза в две недели, потом снова до одной в месяц, а затем и вовсе Гоулд сократил общение с Тордом до единственной коробки в полтора месяца. Письма, хоть и не уменьшались в объеме, стали как-то печальнее, почерк – неряшливым, как будто Эдд настолько уставал, что у него не было сил стараться писать аккуратно. Торд полагал, что Гоулд устроился на вторую работу из-за нехватки денег, поэтому сам, вопреки своим убеждениям и принципам, однажды вложил в свою посылку тысяч пять норвежских крон. Назад ему вернулось на шесть крон меньше, а оставшиеся купюры и монеты были с пометкой «пять взял на банку колы и одну на память: уж очень та монетка была симпатичной». На последнее письмо Торда, почти двухмесячной давности, Эдд ответа не дал. Гоулд должен был прислать посылку по крайней мере недели две назад. И если раньше Ларссон не придавал данному обстоятельству особого значения, то после беседы с Томом и Мэттом это насторожило. Пару дней Торд выждал, успокаивая себя, три дня провел в попытках дозвониться до Эдда каждые пятнадцать минут, на шестой день, полностью уверившись, что с Гоулдом что-то случилось, в срочном порядке взял отпуск за свой счёт, объяснив это железным «по семейным обстоятельствам», что было фактически правдой. На седьмой день Торд, кинув в маленький чемодан для командировок все самое нужное, взял билет третьего класса на паром и отправился в путь. Около полудня восьмого дня Ларссон стоял у подъезда неизвестного ему дома и ждал, пока ему откроют. Наконец из дверей вышла какая-то бабушка в лавандового цвета пальто, закутанная в цветастый платок. Она бросила придирчивый взгляд на Торда, проскользнувшего внутрь, и неприязненно сощурилась, найдя это новое лицо подозрительным. Ларссон медленно поднимался по лестнице, сверяя номера квартир с тем, что был указан на листочке. Нужной оказалась дверь на четвертом этаже: красивая, фиолетовая с золотистыми разводами. Под латунными цифрами поблескивала табличка с инициалами. Судя по всему, Торд приехал по адресу Мэтта. К слову сказать, по обе стороны от двери находилось еще две: слева – ровная, деревянная, вручную расписанная гуашью или маслом под морские волны и покрытая сверху тонким слоем прозрачного лака. Торд, хоть и не разбирался в искусстве, невольно залюбовался тщательно прорисованными голубоватыми каплями воды, переливами грозового неба над волнующимся морем. Скорее всего, и над дверью Мэтта, и над этой поработал один и тот же художник – Эдвард Гоулд. Дверь по другую сторону лестничного пролета, обитая однотонно-серой мягкой тканью, кажется, была поставлена в дополнение к ещё одной: какая-то часть коридора перегораживалась ей, и внутри наверняка оставалось немного пространства для второй. Наверное, там жил какой-нибудь одержимый безопасностью человек. Торд поймал себя на том, что ожидал увидеть на месте этой серой двери другую, разрисованную в зелёные тона. Он вздохнул и постучал к Мэтту, прислушался. Первые пару минут стояла гробовая тишина. Ларссон постучал вновь, уже чуть громче. Изнутри послышались шорохи, скрипы, будто спешно двигали мебель. На этот раз Торд решил позвонить. Дверь открылась – на пороге стоял Харгривз. Он натянуто улыбался и готов было разразиться приветственной речью, как вдруг понял, что перед ним Торд. Мэтт явно почувствовал облегчение, и искусственно выдержанная широкая улыбка сменилась легкой настоящей. Харгривз крепко обнял Ларссона. Краем глаза Торд заметил, что к ним подошёл Том. И Риджуэлл, и Харгривз выглядели измученными, они были в джинсах и толстовках, как будто оба уже успели сходить куда-то. Но, впрочем, они почти не изменились с момента последней их встречи. Только у Тома, кажется, начинали появляться ранние седые волоски. – Боже, Ларссон, ты нас больше так не пугай. Мы не ждали тебя так скоро. Сейчас вообще подумали, что за Эддом… А, ладно, забей. Как ни жаль этого признавать, но я чертовски рад тебя видеть, – произнес Риджуэлл. Когда Мэтт пропустил Ларссона внутрь, Том пожал ему руку. Торд поискал глазами Гоулда. – А где Эдд? – взволнованно спросил Ларссон, не найдя его силуэта в окружающей обстановке. – Может, чаю? – нервно пискнул Мэтт. – Ты извиняй, здесь не очень убрано, но ты можешь присесть вон там, на диване. Включай телевизор, подвигай стол, я быстро что-нибудь достану. Наверное, ты голоден с дороги. Давай-давай, мой руки, разувайся, чувствуй себя как дома, короче. Они втроем устроились рядышком, поговорили о том о сем. Потом Мэтт ушел в сторону уголка с кухней и загремел кастрюльками и сковородками, а Том, развалившись сразу на двух местах, включил новости. «...Мы снова возвращаемся к главной теме волнения всего мира – так называемой «крылатой» болезни, первые признаки которой были зафиксированы полгода назад и острая вспышка которой началась месяцем ранее. Подведем итог на сегодняшний день: заболевание распространилось в целом на страны Европы. За сегодня поступило около тридцати тысяч звонков от граждан Франции, Германии, Польши, желающих сообщить о новых случаях заражения. Учитывая вчерашние пятнадцать тысяч, ситуация только начинает набирать обороты. В Канаде тоже было подтверждено четыре первых случая. До сих пор «крылатая» болезнь является самой малоизученной на планете – врачи и ученые даже не знают, что это и как к этому подступиться. Напомню, отличительными признаками заболевшего являются большие перистые крылья, мутные глаза, непредсказуемое и нелогичное поведение, нечленораздельная речь. Все эти параметры непостоянны – заболевшие время от времени возвращаются в обычное состояние, когда их невозможно отличить от здоровых людей. У каждого больного длительность периода «сна», его симптомов очень разнится. В интернете получила широкое распространение неподтвержденная теория о «временном генном всплеске», подразумевающая, что болезнь за определенный промежуток времени с помощью неких частиц влияет, видоизменяет или встраивается в ген (стремительно формирующиеся крылья тому подтверждение), а затем вредоносная частица умирает, разрушается (на ее место встанут другие, пока спящие), и ген снова возвращается в прежнее состояние. «Крылатая болезнь» изначально распространяется не на всех. Организм некоторых просто не подходит для болезни – на клеточном ли уровне, пока неизвестно. Если вы знаете о случаях заболевания, пожалуйста, сообщите об этом по указанному на экране номеру телефона. Совершение звонков бесплатно. Будьте внимательны и осторожны. А теперь вернемся к ситуации в США». Дальше Торд не слушал. Он удивленно повернулся в сторону Риджуэлла. – Я не слышал о такой болезни раньше. Боже, звучит как начало чего-то плохого… Том, кажется, удивился еще больше, чем Ларссон. – Серьезно? Да весь мир только об этом и говорит последние недели! У нас в Англии пока где-то под тридцать тысяч заражённых, все боятся, а ты и не слышал. Бывают же темные люди, – Том недовольно фыркнул и скрестил руки на груди, как будто Торд только что лично его оскорбил. Ларссон раздраженно повел плечами: он уже забыл, каким Риджуэлл может быть вредным. – У меня загруз на работе – я не смотрел телевизор и не читал новостей. Расскажи мне, я буду знать. – Крылатые, так их стали называть люди. Непонятно, откуда эта дрянь взялась, непонятно, как она работает, непонятно, как с ней бороться. Ходят слухи, ты сам слышал в новостях, что она делает что-то с клетками человека и преобразовывает их в иные, никак не вписанные в нашу программу. Человек ведёт себя, словно зомби, только с огромными крыльями и посимпатичнее. Ну, теоретически, это и есть зомби. Есть очень агрессивные, которые бросаются абсолютно на все, есть те, кто просто вяло летают вокруг. А потом все вдруг становится как было, и крылья разваливаются. Тех больных, о ком сообщают, увозят. Их не держат в больницах. Человек просто исчезает. Я не знаю, что с ними делают. Все это началось уже давно, просто новости умалчивали об этом. Мэтт думает, что болезнь появилась из-за утечки из закрытой лаборатории какой-нибудь страны. Я думаю, что это звучит глупо, потому что половина фильмов мира о зомби-апокалипсисе так начинаются. С другой стороны, это более логично, чем все остальное, поэтому такую версию в фильмах и использовали. В общем, я запасаюсь консервами. – Все так серьезно? – тихо, почти шепотом спросил Торд. – Да. Это только начало, – коротко и серьезно бросил Риджуэлл. – Пойду помогу Мэтту. Не скучай. Через некоторое время все было готово. Они, как в старые-добрые, снова сидели за одним столиком, даже, кажется, телевизор был тот же самый. Им было приятно общаться, и на первый взгляд все было действительно замечательно. Торд почти верил в это. Но без Гоулда в углу он чувствовал себя в компании этих двоих неправильно и чуточку неловко. Именно Эдд был его проводником в мир. Именно он познакомил Торда с Томом и Мэттом, и он же учил Ларссона английскому. Даже втайне от Торда пытался сам научиться норвежскому, чтобы быть для него переводчиком. Эдд ужасно коверкал слова, но Ларссон очень любил его попытки. Без Гоулда в компании англичан Торд снова чувствовал какую-то скованность – как-никак, он несколько лет практиковался только в письмах, а не в произношении. К тому же в какой-то момент Эдд, видимо, тоже решил вспомнить норвежский, и в его письмах стали появляться тщательно переведенные абзацы – что уменьшало количество английского в жизни Ларссона. Некоторые подобные письма Торд поправлял и отсылал обратно с заметками, где и что нужно подучить, некоторые прятал в ящик, но в отдельную, особенную стопку. – Торд, ты слушаешь? Успеваешь следить за ходом мысли? – спросил Мэтт, обратив внимание на потерянный вид Ларссона. – Не очень. Не могу выкинуть из головы, что вы просили меня приехать так срочно, но сейчас говорите не о проблеме, а о чем-то другом. Я имею в виду, я всегда рад беседе с вами, но что случилось-то? – Ларссон, дай Мэтту время собраться с силами. Он скажет через пару минут, когда будет готов, – проговорил Том. – Да почему я?! – сердито воскликнул Харгривз, вскакивая и моментально заводясь. – Я не хочу, Том, не хочу говорить. Риджуэллу не потребовалось большего: он и сам по натуре был достаточно вспыльчивым, а сейчас, весь на нервах, Том сорвался, как бык на красную тряпку. – Отлично! «Том, я не могу на него смотреть, когда он такой», «Том, посиди с ним, я схожу на свидание и вернусь», «Том, я недоглядел, он сбежал, что нам делать?» – Риджуэлл скривился, нарочито тонким и писклявым голосом передразнивая Мэтта. Он тоже поднялся, все больше распаляясь и готовый броситься в драку. О Торде оба забыли. – Ты просто бесполезный кусок дерьма, Харгривз! Ты свалишь при первой же возможности и повиснешь на шее у своей смазливой подружки, станешь до конца жизни личной шлюхой то для одной богатой девчонки, то для другой! Мэтт, тебе плевать абсолютно на все, кроме своего собственного эго. И после всего этого ты даже языком своим сказать не можешь Ларссону, который может нам помочь, что твой лучший друг теперь просто крылатый монстр! Он противен тебе, я знаю! Ты просто ненавидишь беднягу Эдда, тебе все равно, насколько ему самому тяжело, – последние слова Риджуэлл договаривал, с силой толкая Мэтта обратно в кресло. Том с ненавистью и раздражением, копившимися в нем незнамо сколько времени, пнул обивку рядом с ногами Харгривза. Тот подумал, что лучше бы ударил по лицу. Мэтт чувствовал себя самым отвратительным человеком на свете, потому что Том действительно видел его насквозь. Харгривз хотел переехать подальше отсюда, хоть ему было стыдно признаться в этом даже самому себе. Но что поделать, если приходится день изо дня просыпаться с мыслью о том, что их прямо сейчас арестуют, а засыпать, боясь, что Гоулд вырвется. Снова. Но когда после недели или двух страданий обеих сторон Эдд приходил в относительную норму, невозможно было представить чувства Мэтта. Целую ночь у Эдда медленно дезинтегрировали крылья – как листья осенью, опадали пёрышки и расслаивались кости, и Том с Мэттом по очереди следили, чтобы он от ужасающей боли не попытался убить себя. Под утро Риджуэлл и Харгривз без сил спали где-то рядом с кроватью Эдда. Он сам просыпался человеком. О, это было невероятно: с десяток дней они боялись, ухаживали, переживали, прятались, спали по три часа в день, ругались, кричали, дрались, нервничали… И однажды Эдд вставал рано утром и готовил блинчики. Да, он был усталым и изломанным, а под глазами залегали тени, да, на его спине красовались две глубоких незаживающих и кровоточащих раны, а на всем теле – многочисленные следы царапин, ссадин, которые он нанес себе, – но это был Эдвард Гоулд собственной персоной. Мэтт любил его в эти моменты, любил так, как никого еще не любил. И Том любил тоже. И все они садились вместе завтракать. И следующие полтора месяца все было хорошо. Поэтому Мэтт оставался, а не уезжал. Но ни одну из своих эмоций Харгривз при всем желании не смог бы объяснить и растолковать правильно. Бледный и испуганный, Торд сидел, вцепившись в подлокотники. – Покажите мне Эдда, – с проступившим от нервов акцентом произнес Торд. Он даже не был уверен, что говорит на английском, а не на норвежском. – Не самое приятное зрелище, Торд. Уверен, что готов смотреть? Эдд только начал превращаться, ему сейчас хуже всего. Давай мы все обсудим завтра, хо… – Нет! Веди меня сейчас же! Мэтт нервно дернулся от резкого возгласа, молча встал и махнул рукой, мол, идём. Том достал из кармана связку ключей и бросил Харгривзу – тот ее уронил на пол с громким звоном. Они втроем вышли на лестничную площадку. Мэтт подошел к толстой, обитой тканью двери. Заметив вопросительный взгляд Торда, Том пояснил: «пришлось поставить вторую дверь после того, как Эдд сбежал один раз. На всякий случай». Харгривз разделался с первой дверью и начал возиться со второй. Руки его сильно дрожали. Наконец и это препятствие было устранено. Мэтт приоткрыл дверь и осторожно заглянул внутрь. – Заходите быстрее, – сказал он. Молчаливой вереницей все прошли внутрь. На первый взгляд Торд не заметил ничего сверхъестественного. Уютные светильники на стенах, тумбочки с грудами бумажек, обои в темную и светлую зеленую полоску. Но когда Мэтт закрывал за ними двери, на внутренней стороне Ларссон увидел длинную толстую царапину, а на полу валялось несколько белых перьев. Торда передернуло, когда в соседней комнате он услышал, как что-то ворочается и поскрипывает. Том первым пошел в сторону звуков, и страха почти не было в его голубоватых глазах. Он даже немного улыбался. Такого участия на его лице Торд никогда еще не наблюдал. Риджуэлл неловко ввалился в гостиную, которая по совместительству была спальней, Харгривз, явно не особенно довольный, скользнул за ним. Торд, с секунду поколебавшись, зажмурился, сжал кулаки и последовал за Мэттом. Приоткрыв глаза, Ларссон снова не увидел ничего такого. Просто гостиная, посреди комнаты – кожаный диван, на полках – фотографии. На потолке – миниатюрная люстра со свисающими ленточками, явно привязанными вручную. Туда же была прицеплена знаменитая счастливая банка из-под колы и не менее знаменитый одинокий носок без пары. На полу было чуть больше бумаги, карандашей и всякой одежды, но это было неудивительно – всё-таки студия принадлежала Эдду, безалаберному и взбалмошному ребенку. Том Риджуэлл обошел диван и наклонился к чему-то лежащему на нем. Торду с его стороны не было видно, к чему именно. Ларссон встал рядом с Томом и замер, наблюдая за открывшимся ему зрелищем. На диване, застеленном белой простыней, клубочком свернулся очень худой человек в мешковатых шортах. Торд помнил эти шорты – раньше они были Гоулду как раз по размеру. Кожа его, цвета сильно разбавленного шоколадного молока, тонкая, обтягивала каждую косточку. Парень лежал, закрыв глаза, запутавшись в перекрученном пододеяльнике, и, кажется, бредил. У него явно была высокая температура, отчего он метался из стороны в сторону, на щеках его проступал болезненный румянец, а взмокшая от холодного пота челка липла ко лбу. Губы его шевелились, он что-то беззвучно шептал. В молодом человеке с трудом угадывался Эдд Гоулд. Хоть в прошлом он и не был излишне толстым, тощим его тоже никак нельзя было назвать, а уж бледным и хилым – тем более. Торд не хотел думать о том, что могло заставить низенького, пышущего здоровьем энергичного Эдда стать живым мертвецом. Впрочем, его кудрявые каштановые, отливающие золотом волосы ничуть не изменились. Ларссон был уверен, что и глаза оставались такими же зелёными. Только это сумело придать Торду сил, когда он решался поглядеть на спину Эдда. Поясницу и бока исполосовали неглубокие царапины, некоторые из которых уже были обработаны йодом и теперь подживали. Это, видимо, Гоулд пытался выцарапать из спины крылья, но немного промахнулся. Выше, в области лопаток, кожа и мышцы разрывались в двух местах, открывая вид на две белые формирующиеся кости. Сочилась кровь, и по краю двух отверстий, на стыке растущих костей и кожи, все было воспалено. Ларссон завороженно глядел на то, как медленно и неутомимо увеличиваются размеры будущей опоры крыльев. Влажно поблескивающие мышцы спины удлинялись и оплетали кости, словно розоватые ленты. Том Риджуэлл попросил Мэтта принести компресс и теперь успокаивающе гладил Эдда по голове. В ответ тот лишь дышал, нездорово часто и мелко, рывками. – Ничего, ничего. Терпи, Эдд. Мы справимся. Всегда справлялись. Скоро начнут расти перья, будет не так больно. Через пару часов очнешься уже крылатым, да? Мне придется привязать тебя к дивану ремнями, если и в этот раз будешь таким сердитым. Ты же не хочешь разнести свою квартиру, правда? Потом ещё спасибо скажешь, – ободряюще шептал Том скорее себе, чем Эдду. Гоулд неестественно выгнулся и зашипел от боли. Мэтт принес кусочки мокрой марли и кастрюльку с ледяной водой. С осторожностью Харгривз откинул Эдду челку и разложил ткань на лице, на спине. – Торд, может, посидишь в квартире у Тома? Выпьешь, отдохнёшь, уложишь в голове сегодняшние события. Все равно ты устал с пути. Мы сами справимся, – мягко обратился к Торду Мэтт. Ларссон отрешенно покачал головой. Отсюда он уже никуда не уйдет. – Пожалуйста, Торд. Скоро Эдд начнет кричать. Тебе не нужно этого слышать. Придешь завтра, присмотришь за ним, когда вам обоим станет легче. Обещаю, – уговаривал Харгривз, а Том потянул Ларссона за руку в сторону выхода. Торд слабо упирался, тихо шепча: – Jeg forstår ikke, jeg forstår ikke hvordan dette kan ha skjedde, – на этом Риджуэлл таки выставил Ларссона, вложил ему в руку ключ от своей студии и захлопнул за собой дверь. Последним, что Торд услышал оттуда, был лихорадочно звенящий, яркий, восхитительно родной голос, срывающийся на истеричный вопль: – Я не понимаю, не понимаю, как это могло произойти! – Тише, Гоулд, спокойно! Мэтт, неси крепления, шевелись!.. *** Торд помнил вчерашний день достаточно размыто. Он обнаружил себя лежащим на диване в гостиной, укрытым тонкой простыней, и не сразу сообразил, что он не в Норвегии. Сперва он хотел постучать по стене, чтобы поднять Патрика в соседней комнате, но стены на месте не было, как, соответственно, и Патрика с его сломавшимся будильником. Постаравшись перестроиться на английский, он полежал еще немного. Мысли его постепенно обратились к тому, кем стал Эдвард Гоулд. Он не был чудовищем, это было понятно, но явно тяжело болел. Ему было необходимо лекарство, но такового не имелось. Ларссон был готов сделать все возможное, чтобы помочь Эдду, но не знал, что ему делать, как не навредить. Было ещё много всевозможных «но». Все еще хотелось верить, что это все дурной сон, что Торд сейчас лежит на диване после пьянки у своих друзей, с головной болью. Торд потянулся и сел, потом свесил ноги с дивана и встал. Таким образом, постепенно, шаг за шагом, он готовил себя к новому дню. Норвегия, работа, последние несколько лет жизни – все это ушло на второй план и освободило место квартирке в зелёных тонах и ее обладателю. Медленно, размеренно обойдя всю квартиру, Ларссон никого и ничего, кроме ключей на тумбе, не обнаружил. Он выпил стакан воды, чтобы приглушить голод, и отправился к Гоулду. Эдд, свесив неоформившиеся крылья с ручки кресла, полулежал, утопая в мягком материале, сделанном под натуральную кожу. Рука его была туго перевязана длинной веревкой, которая витками уходила куда-то за шторы. Наверное, второй конец цеплялся к батарее. Гоулд бессмысленно покачивал ногой из стороны в сторону и держал глаза закрытыми. Перья медленно нарастали на костно-мышечной заготовке. На подоконнике сидел Мэтт и что-то записывал на страницах глянцевого журнала. Подойдя ближе, Торд понял, что это кроссворд. Харгривз, видимо, услышал шаги, а потому настороженно глянул на Эдда, а затем и в сторону Ларссона. – Не крадись, Торд, представь, что ты у себя дома. Так я хоть буду знать: кто-то ходит, и лучше бы это был не Эдд. Ладно, доброе утречко, – Мэтт подождал, пока Торд что-нибудь скажет, но тот лишь не отрываясь глядел на Гоулда. Не дождавшись ответа, Харгривз сам вернулся к журналу и между делом бросил: – Он почти превратился. Скоро придется следить за ним в сто раз тщательнее. Будем кормить его через силу, водить в ванную через силу, а Эдд при этом будет царапаться, как дикая кошка, склонная к самоуничтожению. Насмотришься еще на него – а пока набирайся сил. Ларссон присел к Мэтту. – Только когда я приехал к вам, я понял, насколько скучал по вам троим. А с Эддом я и поговорить не могу. Жестоко запрещать на него даже смотреть. Мэтт Харгривз мельком глянул на Ларссона, подняв брови. Иногда он думает, что все понимает лучше всех. Именно по этой причине Мэтт частенько получал в свою симпатичную ухоженную морду. – Так поговори с нами, раз уж ты можешь это сделать. Нам с Томом ты и не звонил. Если бы заболел я или он, то ты бы, выказывая нам всевозможными способами свое сожаление, отказался приехать. Или приехал бы, но не так быстро, да и то только ради того, чтобы поддержать Эдда. – На что ты намекаешь, Мэтт? – Он тебе нравится. По крайней мере, ты любишь его больше, чем нас, – пожал плечами Харгривз, будто он сказал нечто само собой разумеющееся. В голове у Торда возник диссонанс, потому что Мэтт так спокойно говорил об этом в непосредственном присутствии Гоулда, объекта разговора. Эдд никак не отреагировал. – Прекрати нести бред, пожалуйста, – вежливо попросил Торд. Харгривз пожал плечами. Они помолчали, и Ларссон испытал острую потребность извиниться за все, что он сделал не так, как должен был. Но Торд сдержался. Ларссон неловко огляделся по сторонам, ища, за что бы уцепиться, и заметил рабочий стол Гоулда. – Я… Могу посмотреть? Харгривз проследил за направлением взгляда Торда и, кажется, смягчился, решив оставить в стороне неприятные темы. – Да пожалуйста, если тебе не будет стыдно за копание в чужих вещах. Не у меня тебе спрашивать разрешение. Тома я подловил на разглядывании рисунков во втором ящике снизу. Можешь глянуть, красивые – там пейзажи и разные прохожие. Я Эдду не расскажу. Ларссон послушно проглядел листочки с зарисовками во втором ящике, а затем принялся за остальные. Торд хотел знать, чем жил Эдд, пока его, Торда, не было. В первом ящике он с удивлением обнаружил портреты, изображающие его самого, Тома, Мэтта, всех вместе и по отдельности. Один особенно приглянувшийся рисунок (там Ларссон сидел за столом и читал газету, хотя в реальности он так никогда не делал) Торд тихо сунул в карман. Мэтт, увлеченно царапающий карандашом листок, усмехнулся. Торд, не отвлекаясь, продолжил просматривать содержимое первого ящика. Помимо набросков там была полная, пока закрытая банка колы про запас, старые и относительно новые фотографии. На самой свежей красовался Мэтт, лежащий на диване, и смазанный Гоулд, запрыгивающий на него откуда-то сзади. Следующая, отмеченная той же датой, изображала кучу-малу из рук Харгривза, ног Эдда, подушки и даже самого фотографа, Тома. В последнем ящике лежали документы, планшет и еще не запечатанный конверт с прилепленной сверху напоминалкой: «купить марку». Рядом была ещё одна, другого цвета: «серьезно, ты не можешь купить ее уже две недели». Конверт был адресован Торду. Ларссон было взял его, но одернул себя и слегка испуганно вернул письмо на место – он как будто случайно заранее нашел в шкафу подарки на Рождество. Торд не имел права читать это сейчас. Потом Эдд сам ему отдаст. Ларссон вздохнул и вернулся на подоконник к Харгривзу. – Насмотрелся? Ладно… Может, расскажешь про Норвегию? Как там было? – Мэтт отложил свой журнал и с лёгким интересом глянул на Торда рядом. Тот уцепился за ниточку понимания между ними и начал долгое путешествие по последним годам своей жизни. Торд, иногда забывая слова, рассказывал про Пола и Патрика, про чертежи, про контору, про свой кабинет. Время шло медленно, его тихое повествование не нарушало ничто, кроме шуршания со стороны Эдда. Ларссон тешил себя мыслью, что Гоулд тоже слушает его рассказ, и ему от этого становилось чуточку легче. Ближе к обеду Мэтт попросил Торда немного приглядеть за Эддом, и сам он отправился к себе за перекусом. Торд поудобнее уселся на подоконнике, пошевелил затекшими ногами, взлохматил себе волосы. Ларссон уставился на Эдда. Крылья Гоулда приняли надлежащий вид, и проплешин без перьев, коричнево-песчаных внизу и молочных ближе к спине, не осталось. Ларссон, не устояв перед искушением, подошёл поближе и взял одно крыло, взвесил его в руках. Оно выглядело массивным и объемным за счёт мягких перьев, однако было не настолько тяжелым, чтобы не поднять его. Кости наверняка были полыми. Торд подумал о том, какой странной была эта болезнь, если можно было так ее назвать. Что это – крылья-симбионты, приносящие какую-то пользу, или же крылья-паразиты, высасывающие жизнь из своих обладателей? Откуда взялась эта вспышка эпидемии, если никогда ничего похожего не было? Эдд тихонько заскулил. Торд решил, что он больно задел какое-нибудь перышко, и поспешно отпустил крыло, отпрыгнул от Гоулда, словно его кто-то мог заметить и отругать. Эдд зашевелился – он медленно поднялся на локтях, сел и открыл глаза. Торд зачарованно разглядывал две широких вязковатых зеленых радужки и размытый по краю зрачок, большой и расфокусированный. – Эдд, ты… Гоулд дернулся на звук голоса Ларссона и уставился вроде бы и на Торда, но одновременно куда-то сквозь него. Ларссон отошёл на шаг. – Это я, Торд. Ты писал мне письма, помнишь? – нервно прошептал Ларссон. – Мы с тобой друзья, и если ты случайно сломаешь мне шею, или разорвешь сонную артерию, или выткнешь мне глаза, ты потом расстроишься. Эдд дёрнул одной ногой, потом другой – от долгого положения в одном месте хрустнули суставы – и встал. Сделал шаг по направлению к Торду. Тот в нерешительности застыл, не видя никаких эмоций в этом родном лице и не понимая, что Гоулд собирается сделать. Веревка, обвивавшая его запястье, размоталась. Ещё шаг ближе – и она слегка натянулась. Эдд поднял правую руку, растопырив пальцы, а Ларссон понял, что прямо за ним оказалась стена. В замке в прихожей закопошились. Мэтт зашёл в комнату, держа поднос с бутербродами и двумя чашками чая. Увидев Гоулда с занесенной рукой и Торда у стены, глаза Харгривза расширились, и он чуть не разлил чай. – Торд, черт тебя дери, Ларссон, отомри! Быстро сюда! И Ларссон юркнул за спину Мэтту, принимая из его рук поднос и позволяя самому разобраться с ситуацией. Эдд плавно опустил руку. Харгривз без резких движений подошёл к Гоулду, крепко и уверенно взял за плечи, подвел к креслу и усадил, поправив и разгладив крылья. – Эдди, Торда трогать нельзя, понимаешь? Торд хороший, – медленно, чуть не по слогам проговорил Мэтт. Ларссону показалось, что Гоулд едва заметно кивнул, соглашаясь и понимая. – Мне кажется, что Эдд не хотел сделать ничего такого. Может, он пытался поздороваться, – Торд растопырил пальцы точь-в-точь, как это сделал ранее Гоулд. – Может быть, – протянул Харгривз. – А может, он хотел расцарапать тебе личико. Кто его знает. Лучше перестраховаться. Мэтт достал из кармана захваченный с собой узкий гребень и принялся расчесывать спутанные волосы Эдда. Гоулд сидел смирно, и его зрачки стали еще больше. Взгляд потерял остатки осмысленности. – В этот раз, надеюсь, будет поспокойнее. Торд не знал, почему ему стало так грустно. Его хороший друг, может, единственный настоящий друг, находился в подобном состоянии – что-то между наркоманом под дозой и животным. Не по своей вине, не по вине Тома или Мэтта, не по его, Торда, вине. По случайности, просто так. Это гадко. Он должен был быть рядом, когда все это началось. Он должен был остаться в Англии и жить с ними, тогда Торд стал бы свидетелем каждого пропущенного им приключения. Тогда, возможно, последнего приключения, такого ужасного и жестокого, с Эддом бы не произошло. Ларссон взял бутерброд и ушел в квартиру Мэтта. *** – Я держу его, Том, давай! – взревел Мэтт. По щеке у него протянулась неглубокая, но достаточно широкая царапина, на ее краях набухали капельки крови и, как слезы, скатывались к подбородку. Руки Риджуэлла были искусаны, и он судорожно вставлял ремни в крепления в диване, которые они с Харгривзом и Эддом (боже, как он был далеко) устанавливали в прошлый раз. – Ларссон! – Торд стоял на пороге и в панике заламывал руки. Он не знал, что ему делать. Вчера и позавчера все было не то чтобы хорошо, но спокойно. Эдд не ел, но Том поил его водой, чаем и компотом – он один не боялся кормить Гоулда и делал это даже с каким-то выражением удовлетворения на лице. Торд помогал расчесывать крылья и волосы. Мэтт заворачивал Гоулда в большое махровое полотенце, намыливал ему руки, ноги, спину, волосы и оставлял в душе минут на десять, а потом заворачивал в другое полотенце, сухое. А сегодня что-то в системе сломалось, и Эдд разъяренно метался по комнате, насколько ему позволяла веревка, причем позволяла она слишком много – Гоулд смог разворотить почти всю гостиную. Чересчур широкие зрачки стали чересчур узкими. Пустое, бессмысленное, безэмоциональное лицо его все же приобрело одну эмоцию – чистейшую ярость и ненависть ко всему вокруг. Ларссон не знал, кто это спровоцировал. Минуту назад Мэтт ел печенье, Том лежал на диване, Эдд вроде бы дремал в кресле (его излюбленном местечке), а Торд сидел на подоконнике, держа на согнутых ногах толстый ноутбук и листая свежие новости. За день по миру число зараженных увеличилось на добрые полсотни тысяч, из которых одна была в Англии. Эпидемия только набирала обороты – Эдду повезло стать одним из первых ее звоночков. Торд еще подумал, куда это правительство Британии девает заболевших, если из больниц ничего не слышно. В Америке, Канаде вроде как создали специально обустроенные лечебницы, где больные пережидают в индивидуальных комнатах острые фазы болезни. Кое-кто остается там по собственному желанию, кое-кто возвращается домой и работает удаленно. Ларссон успел оценить удобство подобной системы как временного варианта, и вдруг Эдд начал кричать. Торд растерялся, испугался, запаниковал, отбежал к проходу в коридор. Том Риджуэлл же среагировал моментально: бросился к шкафу за ремнями для одежды, приспособленными для креплений в диване. Мэтт попытался обхватить Эдда, но не учел наличие крыльев – тот развернул их, взмахнул, и поток воздуха заставил Харгривза потерять равновесие и повалиться на пол. Но когда Гоулд уже дергал за остатки веревки, желая освободиться от пут, Мэтт все-таки сумел взять его в захват и прижать к дивану. Крылья трепыхались и дергались. В какой-то момент Том извернулся и щелкнул ремнем, оставляя Эдда зафиксированным. Риджуэлл отошел, чтобы вытереть испарину со лба, но Ларссон понял: что-то не так. Застежка ремня странно болталась. Вот Эдд дернулся раз, другой, швы треснули, ремень отвалился, и Гоулд опять взвился на дыбы. Он отмахнулся от Тома и Мэтта двинулся к выходу из гостиной – прямо на Торда. Ларссон сжался в комок, зажмурился, представляя, как его сейчас растерзают, выпотрошат и предадут земле. Но пробежала секунда, другая, и ничего не произошло. Вообще в комнате воцарилась тишина. Торд рискнул приоткрыть глаза: прямо перед ним стоял Эдд. Стоял вполне спокойно, вернувшись в прежнее состояние, – зрачки вновь увеличивались до размера небольшой монетки. Гоулд чуть покачивался, спина его гнулась назад под тяжестью крыльев. – Тебе очень повезло, Торд, – выдохнул Мэтт. – Но в следующий раз не тормози. Не хочешь помогать – не надо, просто спрячься. – Хочется верить, что следующего раза не будет… – начал Риджуэлл. – ...Но верится с трудом, – закончил за него Ларссон. Кажется, когда-то это было любимой фразочкой Эдда. – Перестрахуемся на ночь? – предположил Мэтт. Том задумчиво закивал. – Думаю, стоит. Как минимум эту ночь, пока он нестабилен, примотаем беднягу к дивану. Риджуэлл осторожно уложил Эдда, как ребенка. Крылья безвольно свешивались вниз, и Том развернул их, разгладил, подвинул кресло и подставил его как опору. Мэтт завозился с застежками, стал прилаживать сломанную обратно. Торд сбегал к Харгривзу и принес оттуда пушистое покрывало, накрыл Эдда. Теперь Эдвард Гоулд как будто просто спал – но стеклянные глаза его были открыты и, не моргая, буравили взглядом спинку дивана. Торд передернул плечами и отвернулся от этого жутковатого зрелища. Теперь Ларссон отчасти понимал, почему Мэтт хочет убраться отсюда, из этой проклятой квартиры, куда подальше. На такого Эдда Гоулда смотреть было невыносимо. Дежурить остался Том. Позавчера это был Мэтт, вчера – Торд. Ларссон всю ночь сидел на том самом диване, где сейчас был Эдд, и следил, чтобы Гоулд не особенно копошился ночью. Было тихо, и темнота постепенно переходила от синей вечерней к черной ночной и розовато-сиреневой утренней. Торд не сумел заснуть ни на секунду – все прислушивался к ровному дыханию Эдда. Ларссон время от времени перебирался с дивана в кресло и сидел рядом с Гоулдом, смотрел на него и на темную комнату, на его такие неправильные крылья и на сонный мир за окном. Вчера Торд не чувствовал опасности, исходящей от апатичного Эдда, как чувствовал ее сейчас. – Эй, Торд, – оглянувшись по сторонам, словно их могли слышать, шепнул Мэтт, когда они вышли из квартиры Гоулда, оставив Риджуэлла за запертыми дверями. – Знаешь, я много думал об одной вещи. Особенно в те дни, когда у болезни… – Мэтт запнулся, – болезни Эдда наступала агрессивная фаза. Он прошел пару шагов и впустил Ларссона в другую квартиру, уже не Эдда, свою. – Том бы точно меня не поддержал, он думает, что сейчас поступает правильно, но, мне кажется, ты сможешь меня понять. Харгривз с надеждой глянул на Ларссона. Торд не понимал, к чему он клонит. – Том слишком близок к Эдду и забывает о моей… Нашей безопасности, – продолжал Мэтт. – Я думаю, нам стоит сообщить об Эдди. – Что? – опешил Ларссон. – Но вы говорили, что в Британии нет открытых лечебниц, как в некоторых других странах. Вы говорили, что с теми больными, о которых сообщают, нельзя поддерживать связь. Вы говорили, что они исчезают. Я читал об этом на форумах, но официально ситуацию не комментировали. – Да, я знаю не хуже тебя. Я тоже читал сотни возмущенных записей. Но мне кажется, так будет лучше для всех. Не обязательно с зараженными делают что-то плохое. Может, они проходят курс лечения, и правительство не хочет делиться этой новостью с другими. Может, всех больных здесь вылечат, а потом продадут формулу лекарства в другие страны за бешеные деньги. – А может, на больных ставят эксперименты. Много ты видел людей с крыльями? Да Эдда разберут на кусочки и распихают по скляночкам! – возмутился Торд. Мэтт устало потёр переносицу. Он снова думал, что знает все лучше всех. – Хорошо. Ни ты, ни Том не хотите меня слушать. Тогда я сам поговорю с Эддом, когда он придет в себя. Он поймет меня, я уверен. – Что ты собираешься ему сказать? «Ты мне надоел, пожалуйста, ради моего спокойствия загуби свое будущее и пойди в государственные лаборатории или куда угодно, но подальше»? Мэтт, ты в целом хороший, но иногда на тебя что-то находит. Скоро придумают лекарство, и мы его достанем. Все будет хорошо. Нужно просто недолго заменить Эдда на подработке и немного сократить количество сна. Десять дней – совсем немного. Верно? Торд в упор посмотрел на Мэтта. Харгривзу нужно было пережить один из многих его случайно возникающих радиоактивных всплесков в ровном и плавном процессе мышления, и тогда он отложит глупые мысли на какое-то время. До следующего раза. За три-четыре дня, что Торд пробыл здесь, такие всплески у Мэтта случались дважды. Ларссон, глядя на Тома, понял, как в идеале нужно бороться с паническо-эгоистическими наклонностями Харгривза – спокойно и без нервов. – Верно? – с нажимом переспросил Торд. Мэтт вдохнул и выдохнул. Он заламывал руки. Наконец Харгривз, кажется, решил, что спорить-то и незачем. – Верно, – согласился Мэтт. Они наверняка вернутся к этому разговору ещё не раз, но сейчас нужно было заранее расправиться с возможными последствиями. – Мэтт, ты любишь Эдда? – Да, конечно. Но… – начал было Харгривз. – Никаких «но». Ты хочешь навредить Эдду? – Нет. Нет, безусловно нет. – Значит, никогда не говори ему или при нем то, что ты сегодня сказал мне. Мы не будем никому отдавать Эдда, пока не будем знать, что ему помогут. *** В доме остался только Торд. Том ушел на работу, Мэтт, ворча и жалуясь на все на свете, поплелся заменять Гоулда на его подработке. Риджуэлла Ларссон кое-как убедил не брать очередной отгул – начальник и без того всерьез грозился уволить его. За всю неделю Том еще ни разу не оставлял Торда с Гоулдом без дополнительной поддержки в лице Мэтта так надолго, и он боялся, что Ларссон что-нибудь проглядит. Но вот Тома все же удалось выставить за дверь, когда он выкрикивал последние наставления и напутствия, и в квартире стало пусто и тихо. – Эй, Эдд, ты опять лежишь, да? Мне бы столько часов сна, как у тебя. Хотя, наверное, ты мало ешь и поэтому вялый. Но здесь ты сам виноват, – Торд бодро болтал сам с собой, мысленно ссылаясь на то, что Эдд может его услышать и понять. Примерно так Гоулд раньше разговаривал с Ринго. Вряд ли Эдд догадывался, что через несколько лет его друзья будут с такой же снисходительно-мягкой интонацией говорить с ним же. «Надо будет спросить, что случилось с Ринго», – мысленно оставил пометку Торд. – Я хочу выпить чая, а ты, Эдд? Конечно, хочешь. Какой голодный человек в здравом уме откажется от чая? – бормотал Ларссон, возясь с печеньем. Упаковка шуршала, и Гоулд лениво посматривал то в ее сторону, то на Торда. Ларссон заварил две чашки чая, причем себе оставил чуть ли не кипяток, Эдду разбавил изрядным количеством холодной воды, чтобы тот в случае чего не обжегся. Торд присел рядом с Гоулдом, не без удовольствия зарылся рукой в его мягкие волосы на затылке – нужно было поддерживать ему голову во время приема пищи – и поднес чашку к губам. Эдд сжал челюсти и отвернулся. Он был как сломанная кукла – вроде и податливый, но с заклинившими шарнирами. Пальцами Торд настойчиво сдавил Гоулду подбородок (лишь бы не осталось синяков, лишь бы ему не было больно), слегка наклонил чашку. Эдд посмотрел на Ларссона почти осознанно и с видимым отвращением сделал глоток. Кадык скользнул вверх и вниз, ещё раз и замер. Торд ободряюще улыбнулся. – Печенье? – предложил он и протянул Гоулду небольшой кусочек. Но Эдд перестал реагировать, провалившись глубже в недра разума, где он был заперт, глаза его закатились. Том и Мэтт учили его не доверять такому состоянию Гоулда – хоть оно и выглядело глубочайшей стадией покоя, но на деле было чем-то вроде переходной перезагрузки между пассивным и агрессивно-активным режимами. Торд укоротил верёвку, сам перекочевал на диван и сел в дальнем его углу, сам принимаясь за трапезу и искоса поглядывая на Эдда. Только Ларссон окончил чаепитие и отставил чашку, Гоулд дёрнул ногой, пошевелил крыльями, словно проверяя их на пригодность, и поднялся. На этот раз Торд не поддавался панике, он просто не мог позволить себе подвести Тома, и Мэтта, и Эдда. Сейчас он был один. Ларссон под тяжёлым взглядом постепенно сужающихся зрачков Гоулда быстро убрал все бьющиеся предметы куда подальше, достал ремни из шкафа, заранее положил их на подлокотник дивана. – Я буду храбрым, – прошептал Торд, глядя на то, как Гоулд меняется в лице, а его внушительных размеров крылья угрожающе развернулись почти на всю комнату. И все покатилось к чертям. То ли Эдд что-то беззвучно сказал («Торд» – он сказал это, он СКАЗАЛ), то ли губы его просто странно шевельнулись – этого хватило, чтобы на секунду вывести Ларссона из равновесия (ему не показалось, нет, он точно знает, когда и как произносят его имя). Гоулд закричал, с силой замахал крыльями и поднялся в воздух, воздушная волна сбила Торда с ног, смахнула с подлокотника ремни и отбросила в дальний угол, даже сдвинула диван и чуть не повалила шкафчики. Ларссон снова растерялся, кое-как увернулся от рук Эдда, тянувшихся к его лицу, бросился в сторону ремней. Ударившись затылком о подоконник, под которым он проползал, поцарапав руку о какой-то острый угол и даже этого не заметив, Торд победно сжал два из трёх ремней в руке – пока этого было достаточно. Ларссон, как камикадзе, прыгнул на Гоулда, уже не заботясь о том, насколько сильно он может его ударить, и прижал Эдда к полу. Тот брыкался, рычал и вскрикивал, словно дикий зверь, попавший в капкан, катался по полу, сам же сминал и ломал свои перья, бил крыльями по полу. Торд втолкнул Гоулда на диван, уселся сверху и успешно защелкнул один крепеж. Он опасно затрещал после непрочной починки Харгривза, и Ларссон поспешил закрепить второй ремень. Стало надежнее, но Торд небезосновательно опасался, что Эдд сможет выбраться. Ларссон заозирался в поисках третьего ремня, как вдруг раздался настойчивый звонок в дверь. Том и Мэтт никогда не звонили, а сразу открывали ключом, да и не могли они вернуться так рано. Торд побледнел. Он вышел в коридор, как можно плотнее закрыл гостиную, но звук хлопающей на ветру парусины яхты – именно так Ларссон описывал себе хлопанье крыльев Эдда – и крики все равно проникали слишком явственно. Позвонили снова, и Торд поспешил открыть. На пороге стояла бабушка, которую Ларссон уже видел, когда только приехал сюда. – Здравствуйте, миссис… – вежливо начал Торд, стараясь спрятать свой норвежский акцент – пожилые люди здесь не очень любят иностранцев, насколько он мог судить по собственному опыту. – Гонт, – ворчливо сообщила свою фамилию старушка и попыталась заглянуть Ларссону через плечо. – Да, добрый день. – Вы, наверное, насчёт шума? – в нетерпении, переходящем в панику, слегка постукивая ногой, спросил Торд. Миссис Гонт, глядя на его печальное и встревоженное лицо, немного смягчилась. – Да, дорогой, я волнуюсь, все ли хорошо. Раньше здесь жил очень милый, тихий молодой человек, мне кажется, я и недели две назад его встретила на лестничной площадке, но иногда тут поднимается такой шум, я не знаю, что и думать. – Я понимаю, о ком вы говорите, миссис Гонт, – нервно ответил Ларссон, судорожно придумывая отмазку. – Это квартира моего друга, Эдда Гоулда. Он живёт здесь большую часть времени, но где-то раз в месяц-полтора он уезжает в командировку и сдает квартиру своим знакомым. Сейчас здесь живу я, а в той комнате – мои старые друзья из соседней студии. Они немного разошлись во мнениях и разругались, я не могу их разнять, но, уверен, скоро они сами успокоятся. А насчёт предыдущих разов я ничего не могу сказать, я приехал с неделю назад. Может, те тоже что-нибудь не поделили, – заключил он. Миссис Гонт совсем подобрела и поглядела на Торда с искренним пониманием. – Тогда ладно. Знаешь, сынок, в новостях столько всяких ужасов болтают, я уж думала, не заболел ли этот твой друг, Эдд Гоулд, той странной новой болезнью. Было бы очень обидно, если бы Господь допустил, чтобы такой вежливый молодой человек страдал. – Я тоже так думаю, миссис Гонт. Было бы ужасно несправедливо, если бы Эдд заболел. Он замечательный. Позади, из гостиной, раздался звук битого стекла, крики стихли. Торд оглянулся, нахмурился. – Не стоит вызывать полицию? Ты точно сможешь их разнять? – уточнила бабушка. – Да, я уверен. Мне пора идти, рад был познакомиться, миссис Гонт, – Ларссон выдавил из себя улыбку и закрыл входную дверь. Он бросился к странно тихой гостиной – Эдд застыл, как в прошлый раз? Но стоило Торду войти в комнату, как сердце его упало. Один ремень был вырван с креплением, из-под другого Эдд просто вывернулся. Окно было разбито. Торд осел на пол. В абсолютно пустую комнату врывались порывы ледяного ветра. *** – Я знал, что не должен был уходить, – уже который раз простонал Риджуэлл, сел на диван и весь сжался, спрятал лицо в руках. Мэтт молча мерил шагами комнату, даже не пытаясь никого утешить. Окно в комнате они временного закрыли теплым одеялом, пока не вызовут ремонтника, чтобы тот установил им новое. Из-за этого в комнате было совсем темно, однако никто не торопился включать электрический свет. – Я пойду его искать, – сказал Торд. – Мы все пойдем, но в темноте это просто не имеет смысла. Выдвигаемся с рассветом, прочесываем ближайшие кварталы. Прошла неделя с превращения Эдда, то бишь у нас есть в лучшем случае три дня, пока он не начнет превращаться обратно – это значит крики, привлечение внимания, полиция. Если Эдд соизволит спокойно полежать в каком-нибудь закутке без нападений на прохожих, без полетов и без крыльев, может, его и не заметят, – хладнокровно отчитался Мэтт. Торд не знал, но Харгривз слово в слово повторил реплику Риджуэлла, которую тот произносил ему, когда Эдд сбежал в прошлый раз. Только в этот раз Гоулд исчез уже практически перед превращением, а тогда – в самом начале. Мэтт сел рядом с Томом и положил голову ему на плечо, пытаясь утешиться. Торд тоже присоединился к ним – Мэтт прижал его к себе. Так они и сидели втроем, стараясь сбиться как можно теснее, обнявшись, в тоскливой тишине темной и холодной комнаты, думая об одной и той же персоне – о Гоулде. Без него было пусто. Мэтт представил, что, если бы он уехал или выдал Эдда властям, он бы чувствовал эту пустоту все время. «Все будет хорошо», – прошептал Том. Никто ему не ответил, но этого и не требовалось: все без ненужных слов согласились и надеялись на лучший исход. В какой-то момент мысли каждого скользнули во тьму, и они заснули. Впрочем, ненадолго. Риджуэлл поднял их с рассветом, заставил Торда и Мэтта съесть по тарелке хлопьев. До начала работы Тома оставалось несколько часов, и Риджуэлл не собирался тратить их впустую, поэтому сам накинул куртку и отправился обыскивать пустые улицы на голодный желудок. – Разделимся или пойдем вдвоем? – уточнил Харгривз у Торда, старательно орудуя ложкой. – Я совсем не знаю этого района, так что вдвоем. По крайней мере, далеко друг от друга не будем уходить. – А, точно, – скучным тоном сказал Мэтт, – совсем забыл, что ты только приехал. Как будто и не уезжал. – Вам было грустно, когда я съехал? – поинтересовался Торд. – Эдд по тебе очень скучал первое время, потом вроде привык. С тобой он был как-то веселее, любил беситься (я помню, как вы жгли мусор и строили палатки из простыней, не отпирайся). Потом он стал гораздо спокойнее в этом плане. Тому было все равно – он расстроился, что денег для аренды перестало хватать. Мне было, наверное, обидно и… Немного не по себе, когда ты ушел. Прямо как сейчас. Торд задумчиво кивнул. – А что стало с Ринго? – внезапно вспомнил Ларссон интересующий его вопрос. Мэтт стушевался. – Ну, в первый раз… Мы еще не знали, что Эдд заболел, он за несколько дней до превращения жаловался на плохое самочувствие, говорил, что голова кружится, тело ломит. Мы подумали, что он простудился – температура у него была где-то под тридцать семь. В общем, он взял отгул и остался дома. Мы с Томом занимались своими делами. Раньше мы не возились с ним, не маленький же. Вот два-три дня он не показывался нам на глаза, и Том заволновался. Он постучал к Эдду, позвонил, ему не ответили. Тогда он взял запасные ключи, которые Эдди нам выдал сразу, как только въехал в квартиру. У него от наших тоже есть. В общем, Том сначала не понял, что случилось: Эдд сидел в углу, крылья так почти не было видно, сжавшись в комочек и глядя в одну точку. Перед ним лежал Ринго. Я тебе так подробно рассказываю, потому что сам потом видел. Том подумал, что с Ринго что-то случилось, поэтому Эдд впал в какую-то истерику (когда он превратился обратно, так и случилось). А затем Том увидел крылья и понял, что произошло, – Мэтт тяжело вздохнул и передернул плечами. – Так Эдд убил Ринго? – пораженно переспросил Торд. – Задушил. А потом разорвал. Мы с Томом хоронили останки. Это было ужасно. – Нам нужно найти Эдда. – Да. Верно подмечено, Ларссон. Они, не сговариваясь, убрали остатки раннего завтрака и отправились в путь, серьезно настроенные покончить с этим кошмаром как можно скорее. *** Торд потерял Эдда, потерял терпение и теперь постепенно терял надежду. С момента начала поисков прошло без малого три дня, и каждая секунда была на счету. Эдд уже должен был постепенно превращаться обратно в себя, наверняка метаясь и крича на все лады. Вчера Мэтт купил в киоске большую и подробную карту их района (если Гоулд полетел дальше, в соседние, то здесь и думать было не о чем) и обозначил на ней уже проверенные места, разными цветами наметил сегодняшний маршрут для каждого. И Том, и Мэтт, и Торд могли, не пересекаясь, обыскать гораздо больше территории за день. Теперь Ларссон быстрым шагом двигался по узкой каменной мостовой и каждые пару метров сверялся с фотографией карты на телефоне. Стабильно раз в полчаса он отчитывался коротким «не нашел», хотя считал это действие бесполезным: если бы они нашли, то об этом по их радостным крикам догадалась бы половина Лондона. Ларссон оторвал взгляд от закорючек карты и осмотрелся по сторонам. Было рабочее время, так что здешнюю публику в основном представляли пожилые, мамочки и дети. Иногда с шумом проезжали машины, и тогда все жались к дальнему краю тротуара. Откуда-то справа прямо на Торда выскочил подросток лет шестнадцати, посмотрел на него перепуганными глазами и попытался удрать, но Ларссон схватил его за руку. – Эй, что там такое? – Торд заглянул в узкую щелку между двумя трехэтажными домами, которой на карте даже не было отмечено. – Да я это… – неловко затараторил мальчишка, стараясь не дышать в сторону Ларссона и пряча в карман пачку с сигаретами. – Ну, прогуливал, спрятался в той дыре, а там уже лежит что-то. Мне кажется, это заболевший той болезнью, о которой по телевизору говорили. – Думаю, это просто бездомный. Я проверю, дуй на занятия. Сигареты бросай, они зло, – сообщил Ларссон и сам нервно вытянул из кармана зажигалку и сигарету, закурил. Подросток был рад унести ноги куда подальше. Впрочем, на занятия он и не собирался: пережив подобный стресс, он был просто обязан поиграть дома в видеоигры. Торд, придерживая сигарету, протиснулся в щель. Достаточно высокие стены перегораживали доступ тепла и света, поэтому температура тут словно упала на десяток градусов. На мусорных пакетах, сгрудившихся в углу, действительно лежало нечто пернатое. Ларссон, осторожно и брезгливо взявшись за краешек задубевшей от холода кофты, перевернул тело – это был закоченелый труп человека с болезнью Гоулда, но точно не сам Гоулд. Глаза его были покрыты белесой пленкой, щеки ввалились и были какими-то зеленоватыми – очевидно, начинали плесневеть. «Видимо, он приземлился на крышу, провалился вниз, не заметив щель, и сломал себе шею» – подумал бы Торд, если бы каждый день видел такое. Но едва на Ларссона пахнуло гнилью и смрадом, вырвавшимися из-за того, что труп был потревожен, Торд со сдавленным воплем отскочил назад, в улицу, и с трудом подавил рвотный позыв. Он пару секунд сосредоточенно думал о том, как бы не упасть в обморок, а затем почувствовал, как головокружение слегка отступает и возвращается возможность мыслить рационально. Торд принялся успокаивать себя тем, что труп не оказался Эддом, а это самое главное, и после этого образ мертвого мужчины перед глазами начал слегка отступать. Ларссон слегка поколебался между необходимостью вызвать полицию и желанием смотаться отсюда побыстрее. Прикинув, что побыть порядочным гражданином может кто-нибудь другой, Торд решил, что у него нет привилегии терять бесценное время, если, конечно, он не хочет, чтобы и их Эдд закоченел где-то в грязной щели меж двух стен. Ларссон, обернувшись назад раз или два, как можно быстрее уносил ноги, теперь уделяя больше внимания улице, а не карте. Торду не хотелось в этом признаваться, но он был бы разочарован, если бы Гоулда нашел не он, а, скажем, Мэтт или Том (особенно Риджуэлл). И он, ежась от холода, пропустив обед и ужин, все шагал и шагал, не смея снизить темп, пройдя полностью свой маршрут и теперь отклонившись от него. Эдда не было. Темнело, и продолжение поисков становилось пустой тратой времени. Ларссон одеревеневшими пальцами сжимал телефон с включенным фонариком. Он уже не чувствовал холода, не паниковал насчёт того, что Эдда могут забрать. Его терзало лишь неопределенное гнетущее ощущение, готовое перерасти в осознание и принятие. Как когда теряешь ключи и знаешь, что дома никого не будет, чтобы открыть, – дрожащими руками осматриваешь портфель, с ритмично меркнущей надеждой щупаешь карманы по сотне раз, битый час мрачно обшариваешь асфальт, ещё пару секунд по инерции смотришь, встаешь, осознаешь и принимаешь пропажу, сердце падает, что-то обрывается, и ты один на улице без ключей. Ты потерял их еще утром, но только сейчас ты действительно остался без них. Однако ключи не умеют кричать, и в этом их недостаток. За Гоулдом такого недостатка не числилось. Торд, у которого разрядился телефон, шел, сам не зная, куда он идет, зачем и как долго. Он попал куда-то на окраину. Справа, из трехэтажного домика, раздался громкий крик. Сперва Торд подумал, что это ссорится молодая пара, и он прошел мимо, но, уже отойдя от здания шагов на десять или даже двадцать, он понял, что звучал только один голос, причем это был именно крик, крик боли. Не было звуков борьбы – только он, этот одинокий вопль. Причина ему могла быть любая, но Ларссон зацепился за этот звонкий звук, как за последнюю соломинку в своей жизни. Он бегом возвратился к дому и внимательно осмотрел фасад. То, что он сначала принял за жилой дом, оказалось заброшенным коттеджем. Люди явно покинули его не так уж давно: хоть забор покосился, краска на нем была яркой, почти не потрескавшейся, а стены были еще не полностью укрыты слоями граффити. Иссушенная холодом трава доходила Торду по пояс, со стен свисали островки желтого, мертвого плюща и вьюнка. Ларссон приметил, что верхнее, чердачное окошко было выбито, как и, впрочем, все остальные. Торд осторожно, стараясь не пораниться, перелез через оконную раму на первом этаже и спрыгнул вниз с внутренней стороны. Битое стекло и крошки осыпавшейся штукатурки хрустнули под его крепкими ботинками на армейский лад. Ларссон устремился на чердак, забыв обо всем на свете. Там, у небольшого разбитого окна, на полу, прямо на осколках, в луже крови лежал, свернувшись в клубочек, Эдд. Крылья служили ему одеялом или, скорее, коконом, удерживающим согретый воздух в кольце. Ветер завывал здесь, в этой комнатке, с ужасной силой. – Гоулд… – на глазах у Торда выступили слезы, но он украдкой утер их и обессиленно упал перед Эддом на колени, прижал его к себе и задрожал. – Гоулд, родненький, нашелся… Ларссон баюкал его окровавленное, все в стеклянной крошке, тельце, ненароком царапая кожу на собственных ладонях. Он постарался вытащить все крупные и средние осколки. Эдд хныкал от постоянной тупой и острой боли во всем теле. Торд согревал руки Гоулда дыханием и растирал его оголенные, ледяные ноги с посиневшими пластинками ногтей. Затем, пыхтя от тяжести, взвалил Эдда на себя. Тот вскрикнул – Ларссон случайно задел крыло Гоулда, неестественно торчащее под острым углом. Торд услышал странный хруст – то надломилась кость и разорвалось несколько нитей мышц. Оно безжизненно повисло, своим весом смещая центр тяжести. Торд поспешил оттащить Эдда от окна в более теплый и чистый угол и расправить его крылья. Перья отваливались и с ветром расползались по всей комнате – крылья буквально разваливались на глазах, и Эдд становился собой. Лежа рядом и обнимая Гоулда в попытке согреться и согреть его, Ларссон думал, что ему делать дальше. Оставлять Эдда одного было нельзя, взять с собой – тоже, как и оставаться здесь надолго. Телефон сдох, и связаться с Риджуэллом и Харгривзом не представлялось возможным. Торд хотел есть, но денег с собой у него не было, потому что он не рассчитывал, что уйдет настолько далеко и надолго. Подходил достаточно логичный и простой план – дождаться утра, потом найти кого-нибудь на улице (после девяти утра людей на окраине должно быть побольше, чем после девяти вечера) и позвонить Тому или Мэтту с чужого мобильника. Но здесь была загвоздка: Ларссон не помнил их номера наизусть со времен совместного проживания. Можно было попробовать поискать какую-нибудь упавшую или покосившуюся табличку с адресом этого дома, спросить дорогу обратно (благо, нынешний домашний адрес Торд все же помнил) и вымолить у кого-нибудь билет на метро. Там Ларссон укажет Харгривзу на карте адрес заброшки, и они отправятся туда с припасами, пробудут там до тех пор, пока Эдд не распрощается со своими пернатыми махалками и его вид не перестанет привлекать всеобщее внимание, вызывать неодобрение и просто-напросто создавать панику. Торд лично не боялся заразиться, ведь он проконтактировал с зараженным с сотню, если не с тысячу раз, и был не прочь контактировать ещё столько же, даже теснее. В любом случае чему быть – того не миновать. Мэтт и Том живут с Эддом с самого начала его болезни, видят его каждый день, и ничего с ними не случилось. Эдд не чихает, не кашляет, не пьет с ними из одного горлышка бутылки, и ни один типичный способ переноса заразы не соблюден. Но ведь и болезнь нетипичная. Так что всё-таки, наверное, тащить крылатого через весь город – плохая идея. Ларссон обязательно их вытащит, он что-нибудь придумает… утром. Торд забрался под пресловутое крыло, у которого плюс был только один – тепло, – и задремал под завывания Эдда, то и дело вздрагивая от особенно громких возгласов. Однако утро выдалось гораздо лучше, чем Торд мог надеяться. Говоря начистоту, сегодняшнее пробуждение было одним из самых замечательных в его жизни. Процесс обратного превращения прошел быстрее, чем Торд предполагал. Встал он поздно – солнце было высоко. Лишь только Ларссон потянулся и протер глаза, Гоулд заерзал и тоже проснулся. – Ой, Торд, – осипшим, простуженным голосом прошептал Эдд и улыбнулся. – Привет. Он сел рядом, его лохмотья мешком висели на плечах, как на вешалке, и тревога постепенно вытеснила удивление в его глазах, ясных и чистых. Осознанность во взгляде пробудила в Ларссоне неизъяснимые чувства. – Где мы? Почему ты не в Норвегии? Торд вместо ответов крепко прижал Гоулда к себе. Из его спины, хоть и находившейся не в лучшем состоянии, не торчало ни перьев, ни лишних костей. Крылья, расслоившиеся и стружкой расползшиеся по комнате, больше не мешали. Эдд сконфуженно ответил на объятия. – Ты не представляешь, насколько сильно я рад, что ты вернулся. Я очень скучал, – прошептал Торд. – Дай мне пару минут порадоваться, а потом я все объясню. Просто… Посиди прямо так, хорошо? – Хорошо, – улыбнулся Эдд. – Серьезно, не смей двигаться. И они, замерев, сидели, сидели, сидели и обнимали друг друга за плечи. А потом, отдав Гоулду куртку, Торд повел их на улицу, параллельно во всех красках и подробностях рассказывая о своих недельных приключениях (впрочем, кое-где выдумывая ради благозвучия, а кое-где – преуменьшая события ради сохранения здравого смысла). Где-то каждые десять минут Ларссон и Гоулд обменивались утепленными курткой и ботинками: никто, очевидно, не собирался подбросить их до нужного места, так что ждать было глупо. Добрались они пешком за полночь, и Том и Мэтт, сидевшие на диване без сна и ранее разговаривающие о мелочах, лишь бы отвлечься, приняли их с восторгом. Вечером следующего дня Ларссон, очевидно, простудившийся, слег с температурой. У него чесалась спина.