Спой мне, я плохо себя чувствую Устаю от собственных слов Спой мне потому что я сам себя не слышу Сквозь громкость моей собственной боли Называй меня эгоистом, когда я говорю это, говори это Я вроде как беспомощен, и ты мне нужен.
Кухня, как в обычные выходные, вновь наполнилась приманивающими запахами. Пускай Чуя был неплох в готовке, Дазай ему нисколечки не уступал и готовил ничуть не хуже. Пока шатен готовил ризотто со свининой к ужину, он рассказывал какую-то забавную историю с его фанаткой, которая обнаружила его совсем неожиданно и начала вымаливать фотографии, вплоть за предоставление интимных услуг. — Я понимаю, что я кумир у более полторы миллиона человек, но черт возьми. Это безумно, — он засмеялся, — в итоге, я с ней просто так сфотографировался, стараясь забыть о произошедшем. — Бог ты мой, какие нынче девчонки пошли, — спокойно ответил Накахара, допивая свой крепкий черный чай, — я что-то даже не удивлен, что твой выбор пал именно на меня. — Ну, это судьба, милый мой, ее пути не предугадать! — Осаму усмехнулся со своего же дерзкого высказывания. Вот только Чуя что-то радости не разделял. Что-то в нём…такое таилось. Надо бы это разузнать. Осаму разворачивается, предварительно поставив огонь на самую первую и низкую шкалу. Он молча подошёл к Накахаре и присел перед ним. — Солнце моё, что с тобой случилось? — с переживанием ответил тот, — ты явно от меня что-то снова таишь и, кажется мне, это будет посерьезнее того, что я нашел сам! Но его тут же прервали: — Ребенок за соседней стенкой услышит, не кричи, — он нахмурился, — ты же знаешь, как Кёка не любит, когда мы ссоримся. - Хорошо... И Осаму замолчал. Замолчал и, встав, направился к плите с таким понурым и разочарованным видом, что боже мой! Спасите этого бедного юношу, страдающего избытком горечи на сердце. То, что твой любимый скрывает от тебя что-то явно важное, убивало больше всего и Дазая так и тянуло нарушить это обещание, данное ранее самому Накахаре. Тишина продлилась недолго, вплоть до того, как рыжий выдвинулся в коридор и вернулся уже, как обычно, с пачкой сигарет. Но как Осаму прочитал: курение не только вредит здоровью в принципе, но и когда человек болен онкологическим заболеванием, то ему совершенно запрещено делать это, так как это только усугубит ситуацию! И сколько подобным Накахара вообще, блять, промышляет?! Осаму не задумываясь, вытаскивает пачку из рук Чуи и тут же выбрасывает в мусорное ведро. — Я одного не понимаю, — тут же дерзнул рыжий, после столь неожиданной выходки Осаму, — ты усугубить ситуацию хочешь своими выкрутасами, м? — но звучало это как издевательство над самим Дазаем, чего сперва не понял сам Чуя. И понял это он тогда, когда Осаму, выключив плиту, подходит и молча присаживается рядом. А потом, все-таки найдя в себе смелость, отвечает: — Нет. Чуя, курение вредит тебе, я просто пытаюсь предостеречь тебя от твоей скорой гибели.. — говорил тот чуть со злобой, больше с неутолимым страхом, но старался все-таки говорить тихо, а то мало ли, ребенок услышит. — Да, большое, блять, спасибо, я могу и сам о себе позаботиться! — крикнул тот уже достаточно громко, встав и направляясь, кажется, за добавкой, в каком то из верхних шкафчиков. Похоже, Чую распирала только гордость, злость и непонимание, с которыми можно справится только манипуляцией. И как раз таки данной манипуляцией воспользовался сам Осаму, поднявшись и позже окликнув Чую, прислонил большой и хороший нож к своему горлу. Нарушил обещание. — Мне очень больно смотреть на то, как ты поступаешь, Чуя. Я хочу умереть, осознавая, что умрешь ты, — тот вздохнул и продолжил, уже в более холодном тоне, — Я покончу с собой, если ты не бросишь курить. Он поставил его перед фактом, он его ошарашил и вывел из колеи, заставив отпустить чертову ручку дверцы верхнего шкафа, где, оказывается, и лежали все припасы Накахары. Он жалостливо усмехнулся. — Лжец… Данная ситуация ему…кое-что напоминала. Эти отрывки воспоминаний прямо-таки плыли прямо перед глазами Чуи, пока вновь не настигла вокруг мгла и он снова не почувствовал земли под своими ногами. Последнее, что он ощутил, холодная струйка крови из носа. Прямо как в тот раз…и прямо как в тот раз, Осаму успел вовремя подхватить Чую, с треском обронив нож, и уж на сей раз он вызвал скорую, совсем забыв о том, что ему еще должны были прислать письмо с одобрением.***
Его любимый медленно умирал. Умирал, прямо на больничной койке. Ему сообщили, что эта форма онкологического заболевания развивается быстрее, в случае шока. Но услышать то, что Чуе осталось всего месяц, было контрольным выстрелом. Пять лет…пять лет… из-за него он лишился этих злосчастных пяти лет! Из-за того, что решил помочь, да путь не тот выбрал, умник хуев! Дазай сейчас находился в полном опустошении и хотел завершить их старадания просто и быстро, но нужно же бороться! Бороться до последнего! Куда же делся наш Осаму Дазай, будучи милой булочкой, посоветует всем и вся делать то, что не работает? Блять, хуёвый из него психолог. Хуёвый друг. Хуёвый парень. Он тогда вообще…никто по-сути? Только и делает, что всем мешает. Мешает… Черт. Осаму вновь задумался о очередной попытке. Пятый раз за день необычно и чертовски страшно. Но страшнее было не за себя. На себя ему было совершенно похуй, ему было страшно за его любимого, лежащего прямо перед ним. Как бы он хотел поменяться с ним ролями. Не в плане, что он бы хотел, чтобы Чуя так же смотрел на него, убитый горем, он хотел, чтобы тот был жив здоров и весел. Последнее, как казалось, никогда не отнимешь у Осаму Дазая, вот только…в нем что-то сломалось. Сломалось, безвозвратно. Живот неприятно заурчал, возращая того в мир, далеко от раздумий. А сколько он вообще здесь сидит? Осаму достал телефон и лишь чуть улыбнулся. Он сидит здесь без какого либо перекуса уже три дня. Ну, чувство голода можно унять, лишь попив воды, ему же не в первой. Стоп. Не в первой значит… От усталости Дазай прикрыл глаза и…увидел перед собой что-то. Мокрые стены, твердый, почти как бревно матрац и…его любимую рыжую, слегка грязную, макушку. Осаму невольно улыбнулся, увидев его в своем сознании, очнувшимся. Но…каким-то крохой. Он и без того был маленьким, но сейчас ему было лет тринадцать не больше. Он присел бочком и стал прижиматься к Дазаю, пригреваясь и, тихо сопя, засыпая. Не в первой… Так где же он в таком случае был, если он прямо-таки ощутил на себе, что с ним такое случалось и просто не понимал. Почему… Вдали он увидел, что кто-то держит за ручку маленькую девочку, похожую на Кёку и уводит далеко подальше. А Осаму быстро встает и протягивает руки сквозь, внезапно появшиеся, решетки и пытается ее спасти. Но в ответ слышит лишь. — Сегодня ты убил уже одиннадцать, сохрани свой пыл на следующий день, Тринадцатый. Его голос…был до жути знакомым, прожигающий разум и сердце. Это был голос Мори Огая. Его любимого дядюшки. Самого милого-премилого человеком во всем мире. От него же Осаму и очнулся, ощущая его максимально близко, почти в обьятьях. Шатен быстро начал отталкивать его от себя, что получалось с трудом. Истощение и мучительная боль в животе, не позволяли дать отпор. Черт! А если он сейчас… Нет, нет! Он не может этого сделать! Пока перед ним Осаму. Мори, вдоволь «насладившись» утренними побоями, отстранился полностью и посмотрел на своего племянника с недоумением. Как вдруг заметил в нем одну деталь. Глаза его были совершенно пусты, как у монстра. — Уходи отсюда, — холодно произносит тот, все также смотря на своего, по всей видимости, уже незнакомца, — посмеешь тронуть его, мне ничего не будет стоить убить тебя, — произносит тот совершенно спокойно, будто предложение выпить по чашке чая, — ты меня понял? На предложение Осаму, Мори отреагировал с улыбкой. — Через полчаса Чую отключают от аппарата, — проговорил тот с усмешкой, — боюсь у тебя не хватит времени, сначала убить меня, а затем попрощаться с ним. Осаму действовал молниеносно и скальпель, находящийся все время в медицинском халате так называемого «Дядюшки», находится у его же горла и слегка надавливается прямо на сонную артерию. — Как же я скучал по тебе такому, Дазай, — он улыбается еще шире, — удивительно, что стоит стереть тебе память и сделать твое детство максимально счастливым, как ты уже и забываешь, что убил уж не меньше трехста таких невинных, как он, ничего не чувствуя. Уморительно. Не правда, ли? Так что было во сне было…правдой? То, что Чуя был рядом, что куда то этот паршивец ебанный уносил Кёку, что они были за решеткой! Последнюю сцену, Осаму помнит не особо отчетливо, помнит банку шприцов с неизвестным веществом, помнит как больно было переживать на себе все это. О, как было больно после того, как ему это что-то вкалывали. Что было дальше…он не помнил, нисколечки. Все расплывалось перед глазами и сейчас он понял, в какой ситуации и перед кем он находился. Он беспокоенно выдохнул и от страха выронил скальпель из рук. — Знаешь, что необычно, Осаму, — он усмехнулся вновь, — теперь ты можешь контролировать это состояние без препаратов, — он отворачивается и отходит на пару шагов и продолжает, — и это мне очень поможет. Но! Не забываем о взаимности, так? — он поворачивается вновь, — в этой сумке, что сейчас теперь под тобой, договор, о выписке полного курса Накахаре со 100% шансом на выздоровление. Взамен на него ты должен будешь повиноваться мне и исполнять мои приказы, входя в свой…необычный режим, — он улыбнулся, — что скажешь? — Я за, — быстро выпалил тот. — Вот и прелестно, — он подходит, забирает чемодан и на прощание вновь говорит, — я откажусь от отключения Чуи от аппарата. Но тем не менее, вместе вы проведете немного времени, учти. В ответ Дазай промолчал и, дождавшись, пока этот старикашка уйдёт, удобно устроился рядом с Чуей, приобнимая его. Одной рукой он взял его ладонь и поднес к себе поближе, поцеловав. — Прости меня, — тихо выдает тот, — я полный засранец и кретин, зато буду со здоровым парнем, ох, прости, — он жалостно усмехнулся, — мужем, и, надеюсь, ты скажешь "да". Как ты проснешься, мы обязательно все обсудим, ты только не переживай…тебе же...нельзя… Больше от того и звука не было. Бедняга, отрубился от истощения. Организм слишком отвык от таких резких прекращений приемов пищи и дал сбой. Чуя, развернувшись лицом к Дазаю, осторожно перебирает его кудри, заправляя за ухо. Он слышал все, без исключения. И будто предполагая реакцию Дазая, тихо ответил: — Да, Осаму.