Destiny

С осознанием своей влюбленности пришло «препятствие». Это тоже такой психологический термин, когда ты слишком тупой и до тебя поздно доходит. После «осознания» идет «препятствие». Игнорирование объекта своей симпатии, холодное общение и показушная незаинтересованность. Тушенцову удавалось избегать встреч с Юликом, он реже отвечал на сообщения, но тот упорно продолжал писать. Он заливисто смеялся над каждым мемом в личных сообщениях, но присылал пассивное «лол». Ему было противно так делать. Он понимал, что Юлику тоже вероятнее всего обидно. Одна часть Руслана хотела вычеркнуть Онешко из своей жизни, добавить во всевозможные черные списки и чтобы он смирился с этим, ушел, чтобы ему было плевать. Но другой своей частью он желал, чтобы Юлик до чертиков волновался, чтобы пытался узнать у парня, что же происходит. Он больше всего на свете хотел, чтобы парень выведал, что же случилось, и Руслан бы конечно раскололся. А Юлик бы сказал, что он придурок и что тоже любит. Тоже любит. Кому расскажешь — не поверят. От этих мыслей в животе скручивался тугой узел. Но так было нельзя-нельзя-нельзя-нельзя. И думать об этом тоже было нельзя. Но в принципе, он ведь никогда не следовал правилам. Чем больше времени шло, тем больше Руслан отстранялся и до жути смешно — скучал. Тушенцов привык, что в том же приюте Юлик частенько где-то рядом болтался. А в последние несколько месяцев они проводили вместе времени больше, чем Руслан с тем же Стефаном. А теперь прилизанная башка не выделялась на фоне подростков в приюте, не слышно было глупых шуток и такого искреннего смеха. Онешко просто не было рядом. Было звеняще пусто. Это будет тяжело, но я справлюсь, — твердил себе Руслан, а потом его снова ломало от уведомления о юбилейном двадцатом непрочитанном сообщении от волонтера. — Руслан, хватит. Ты мучаешь себя и его, — доносился голос Насти из телефона на громкой связи, что лежал на одеяле. А сам он сидел на полу. Еще одна дурацкая привычка. Руслан не ответил, только шмыгнул носом. — Он же пишет тебе. Наверняка не просто так. Может, он тоже тебя любит? Настины слова звучали здраво, но воспринимать их Руслан отказывался наотрез. — Хотя бы просто почитай, — вновь взмолилась девушка. — Я тогда не смогу себя сдерживать и отвечу, — сказал он и до боли сжал кулаки. Когда они поменялись ролями, и Руслан оказался на месте разбитой одиннадцатилетней девочки? Поступил звонок на вторую линию. — Бляять, Насть, — Тушенцов, упирая локти в колени, и закрыл лицо руками. — Он звонит. — Отвечай, — сказала Шпагина и отключилась. — Предательница, — воскликнул он и несмело взял телефон в руки. Тот уже долго вибрировал в руках, а на заставке контакта стояла фотка, где они вместе в тех синих олимпийках из секонд-хэнда. Тушенцов резко открыл заднюю крышку телефона, чуть не сломав, и вытащил плоскую батарейку. Снова ужасная тишина.

***

Он идет в туалет, умывается. И сидит там минут двадцать, трясется, что кто-то зайдет, ведь туалет для мальчиков общий на весь этаж. Он обещает себе, что уйдет сразу же, когда кто-то появится в дверях, а пока можно посидеть на самодельном холодном «подоконнике» из старой плитки. Все еще плохо, ноги ватные и лицо уже не красное, но ощущается опухшим. Вскоре он сам перебирается на подоконник уже в коридоре. У него странная любовь к подоконникам. С этого окна вид другой. Стекло в следах от почти минувшего дождя и редких каплях. За этим самым окном на небе солнце выглядывает из-за туч, и грязь на футбольном поле почти высохла. Слева от поля на детской площадке на качелях катается Никита и Стефан. Они пытаются раскрутить первого в «солнышко» и Руслан, глядя на них, улыбается. Он слышит мягкие шаги за спиной и оборачивается. Юлик стоит в нескольких метрах и дышит слишком часто, будто запыхался. Тушенцов не бежит, принимает это как данность и терпеливо стоит. Сколько можно бегать. От судьбы не убежишь.. Волонтер выглядит не злым, а уставшим. У него мешки под глазами и растрепанные мокрые волосы. Блондинистые мокрые волосы. Руслан задерживает взгляд на волосах и про себя усмехается. Тебя не было в его жизни неделю, а он уже в ней что-то изменил. Но кроме того, его ноги подкашиваются. — Проспорил Даше, — объясняет он. Его голос звучит спокойно для первых слов, сказанных после всего, что произошло. Руслану кажется, что он не слышал его год, не меньше, закрывает глаза и нервно сглатывает. Он не знает, что говорить и что делать. Извиниться и продолжить дальше общаться, как ни в чем не бывало? Или послать его так грубо, чтобы навсегда отстал? Не звонил, не писал, не мучал, черт возьми. Но вместо этого они молчат и смотрят друг на друга. Когда его жизнь стала проходить на стремную мелодраму с «Домашнего»? Тушенцов желает сделать уже хоть что-нибудь, потому что иначе он просто умрет на месте. Он сильно скучал. Пиздец. Правда скучал. Юлик слишком красивый. Уставший, с этими мокрыми пидорскими волосами, что ему, на удивление, идут. Онешко делает пару шагов вперед и оказывается рядом, на расстоянии вытянутой руки. Что Тушенцов и делает, протягивает руку. Онешко сжимает ее в своей и вдруг дергает подростка на себя. Он все еще стоит и молчит, когда Юлик сжимает его в объятиях, так что весь воздух из легких вышибает. Он отвечает на объятия, робко кладет руки на чужую спину, вдыхает знакомый запах одеколона с дождем, и все тревоги и сомнения улетучиваются. Все правильно, так и должно быть. Шестерёнки на местах, детали в порядке, механизм снова запущен. — Какого хуя? — говорит Онешко и это даже звучит грубо, если не брать в счет его руки прижимающие мальчишку к себе. А Руслан снова молчит, потому что сам не знает ответа. Действительно, Руслан, а какого хуя? — Я думал тебя просто клинит, как с тобой бывает. Но ты перестал отвечать! — кричит Онешко сжимая поперек груди. — Я думал ты загремел в ментовку или тебя избили и ты подыхаешь в канаве! Что ты сторчался и подох в той же канаве! — с каждым словом его голос усиливается и отчаяние в нем тоже. — Какого хуя, Руслан?! Так нельзя! Он слышит и чувствует, как быстро бьется сердце, но не понимает чье. Его хватает лишь на одинокое, надрывное «прости». Оно разбивается на тысячи маленьких «прости» и оседает эхом вокруг. Он виноват, он проебался и в этот раз по-крупному. Руслана сжимают мертвой хваткой, и он сам льнет к чужой груди, как к спасательному кругу. Они отстраняются, и подросток чувствует этот холод, что вновь окутывает его. Хочется обратно в тепло, нырнуть в кольцо рук, там и остаться. — Ты же обещал, — укоризненно говорит волонтер. Руслан не хочет думать о том, что взгляд напротив — разочарованный. — Ты заебал влипать во всякую хуйню, — ворчит парень, поворачивая руль влево. Они выезжают с гаражей. На Тушенцове почти нет никаких ран, так, рука побаливает. Зато как досталось тому скинхеду недоделанному, ммм. Руслан воспроизводит в памяти свои меткие удары и едва сдерживается, чтоб не расплыться в улыбке. Грозный Юлик на водительском отрезвляет. Его можно было понять. Он уже который раз вытаскивал идиота Руслана из переделок. Он бы и не звонил ему, сам ведь может, не маленький. Как влип, так и отлипну, — говорит Руслан, его совсем не нужно спасать. Но Юлий и слышать ничего не желает и говорит подростку, чтобы каждый раз звонил ему. Сам просит звонить, потом ругается! Ну что за человек?! Может, Юлик фанат СейлорМун? И каждый раз, вытаскивая парня из очередной жопы, он представляет себя Такседо Маском, что спасает непутевую Усаги? Руслан хихикнул, представив Юлика в черной маске, фраке и плаще. — Я волнуюсь за тебя, долбоеб. Простая и очевидная фраза и вовсе Руслан не краснеет. — Пообещай, больше так не делать, — серьезно говорит волонтер. — Не заставляй меня волноваться. — Обещаю, только отъебись. — Прости, — вновь говорит Руслан и закусывает губу. Будто слова другие забыл. Ему бы по-хорошему сказать другу, что случилось, там, «в школе достают, депрессую» или «загнался с нихуя». Он же подросток, списать на гормоны и все дела. А если учитывать, что детдомовский подросток, так вообще. Но врать он не хочет. Не сейчас, когда понимает, что вблизи выглядит еще более измотанным. Хмурится и трет руками лицо. Синяки, глаза красные — все по классике. И причина всему этому — он, Руслан. Тушенцова надирает разбавить эту напряженку какой-нибудь хуевой шуткой. Вроде волосы покрасил, обниматься лезешь. Совсем опидорасился. Сам Руслан смеется с нее в своей голове, ибо, ну серьезно? Кто бы говорил. Руслан борется с желанием запустить руку в светлые волосы парня, проверить, до сих пор ли они такие мягкие. — Я не хотел заставлять тебя волноваться. Я же постепенно, там, отвечал на отъебись сначала… Попытка хоть немного улучшить свое положение оказалось грандиозным провалом. — То есть это все специально? — в его голосе сталь. Он чуть отходит и кладет руки в карманы. Руслан видит — вот сейчас он уйдет и не вернется. Так, как ты и хотел. Но он испуганно хватает волонтера за руку. — Нет. Я не знаю как объяснить. Не уходи. Во взгляде Юлика недоверие. — Пожалуйста. И он сдается. Остается на месте и разводит руками и даже немного улыбается. Стена между ними рушится и осыпается мелким песком.

***

Они сидят в комнате Руслана, на полу, оперевшись на кровать. Юлик очень близко, они соприкасаются плечами. Младший замечает его уже отросшие корни. Полторы недели как вечность. Такое безмятежное счастье. Хочется поставить на паузу и еще немного пожить в этом самом моменте. И поразительно: Юлик с такого расстояния все еще красив. Кажется, Тушенцов понимает тех девочек-фанаток. Он даже не против вступить в клуб и быть их предводителем. Он красив настолько, что не вписывается в стремные интерьеры комнаты. — Поехали? — говорит он одно слово, но по загоревшимся карим глазам осознает, его поняли. — Я уж думал ты не предложишь, — бодро говорит он и вскакивает. Они в спешке идут по коридорам приюта и непонятно куда торопятся. Руслан сбивчиво рассказывает о том, как его все тут за эту несчастную неделю заебали, а Юлик слушает и улыбается. — Тушенцов, ты нахер из комнаты вылез? — хихикает какой-то парень лет семнадцати и тут же сникает под испепеляющим взглядом Онешко. Они спускаются по лестнице вниз и натыкаются на злую Валентину Григорьевну, воспитательницу «второго этажа» — Руслан! Звонила твоя классная руководительница, ты опять… Но ребята и слушать ее не стали и пошли дальше. — Видишь? Меня тут никто не любит! — возмущался Руслан. — Я люблю. Он громко, почти истерически, смеется, запрокинув голову, и, успокоившись, замирает посреди лестничной площадки. Сердце ухает в груди, и он, пересилив себя, оборачивается на Юлика и странным таким взглядом смотрит прямо в глаза, задрав голову. Это все шутка. Он думает, что если это правда она, это будет официально самой ужасной шуткой за всю его жизнь — Идём уже, — усмехается Юлик его реакции и ведет за собой. Руслан и мысленно дает себе оплеуху за ложные надежды. Что успел поверить, даже на пару секунд. И вероятно, о том что правды в этой шутке больше чем им двоим хотелось бы, он не узнает.

***

Они едут по трассе и наверняка превышают скорость. Руслан вжимается в кресло и проверяет механизм ремня. Умереть рядом с Юликом не кажется ему плохой идеей. — Вечно ты все умереть хочешь. Увы, не сегодня, мы уже приехали. Знакомый подъезд Онешко прямо перед Русланом, но он разглядывает его так, будто видит впервые. Они проходят в квартиру на пятом этаже, и вдруг в квартире издается лай. Руслан, вытаращив глаза, испуганно прижимается к стене. Юлик хохочет и садится на корточки. — Бима! Тц-тц, ко мне! Лапки быстро топают по паркету, и через пару секунд перед ними сидит маленькая корги. — Это что такое? — смеется Руслан, все еще вытаращив глаза. — Это Бима, — ласково говорит Юлик и гладит собаку. Руслан садится рядом и тоже гладит щенка. Их руки пересекаются, но они не подают вида. — Что еще ты успел сделать за эту неделю? — Между прочим, я хотел Биму с тобой съездить купить, — говорит Юлик слегка обиженно. Руслан позволяет себе посмотреть на него и тут же отводит взгляд. — И покрасился когда, тоже тебе фотки отправил. — Ю-юлик, — тянет подросток и трепет его за руку, мол, хватит дуться. Он с улыбкой думает, что обязательно посмотрит эти фотки. Возможно, даже сохранит. Ладно, наверняка сохранит. Они прекращают мучать собаку и проходят вглубь квартиры, в комнату волонтера. Проходясь по комнате друга взглядом, он замечает легкий бардак. — Да, прости, у меня тут срач, — говорит Юлик и пожимает плечами. Тушенцов подходит к стене и рассматривает фотографии на ней. Никита, Никита, много фото с Никитой. Даша, Антон, опять Даша. Тот кудрявый парень, которого Руслан забыл как зовут, и пара людей, которых он не знал. Маленький Юлик с какой-то женщиной, наверное мама, уж слишком молодая. — Это твоя мама? — говорит парень, отвлекая друга от уборки. — А? Юлик оборачивается и застывает на месте. — Бля, Руслан, — тихо говорит он. Тушенцов вздрагивает, понимая, что зря спросил. — Нет, все нормально. Судя по тому, как он судорожно вздыхает, ничего не нормально. — Идем на кухню. Юлик заваривает кофе, а Руслану чай без сахара и садится перед другом, ставит его кружку на стол. Он вскакивает со стула, выключает чайник наливает кипятка в большую кружку и сыпет растворимый кофе. — Тебе налить молока? — спрашивает он с пакетом в руке. Руслан машет головой, усмехается и морщится, глядя как Юлик льет молоко в кофе и кладет две ложки сахара. Тушенцов сдержанно наблюдает за тем, как парень мастерски тянет время. — Если не хочешь говорить, — говорит он и кладет ладони на горячую кружку. — Неет, все хорошо, — вновь отмахивается он, в его интонации слышно нервные нотки. Он достает печенье с верхней полки и наконец садится за стол. Руслан скептически осматривает его трапезу и изрекает: — Ты умрешь от диабета. — А ты от занудства, — говорит Юлик, хрумкая печеньем и запивая сладким кофе. В молчаливой тишине слышен звон чайных ложечек о стеклянные стенки и то, как парень ест печенье. Волонтер вдруг открывает рот и застывает на полуслове. — Пойдем. Здесь сквозняк. Руслан недовольно цокает, но все же поднимается и, захватив кружку, идет за другом. Они сидят на все том же сером диване. Руслан, согнув ногу в колене, наблюдает за пейзажем за окном, а на самом деле краем глаза смотрит на друга. Тот вдруг говорит, что подросток вздрагивает. — Я знаю это чувство. Когда ты никому не нужен, — вдруг говорит он и ловит растерянный взгляд Руслана. У подростка холодок по спине пробежал и он отпил из кружки, пряча глаза. — Моя мама серьезная, статная женщина, бизнес-леди, — ровно начинает он. — У нее своя рекламная компания, она работает за границей. Она переспала с моим отцом, в девятнадцать, потому что думала, что влюблена в него. Через месяц, как я родился, она меня оставила и укатила в Испанию с владельцем этой самой компании, которую потом отобрала. Та фотка сделана в тот день, когда она уехала, — он сглатывает и ерошит волосы и не смотрит на Тушенцова. — Мой отец серьезно болел раком уже тогда и умер в мои четыре. — Она узнала об этом, приехала, нашла какую-то женщину и попросила растить меня за определенную сумму, естественно. Та согласилась и мама уехала. Екатерина Александровна воспитывала меня, кормила, одевала, но не любила. Это была ее работа, за которую она стабильно получала зарплату. Мама присылала еще денег на содержание меня, мне кажется, она и оттуда денег брала. Все пятнадцать она звонила раз в месяц и говорила, что заберет меня. Я жил мыслью, что уеду от этой женщины и буду жить с мамой в Испании. Пока мне не исполнилось восемнадцать и тетя Катя не выставила меня из дома — я понял, что никто меня в Испании не ждет, и тут я тоже никому не нужен. Тушенцов задыхался от возмущения и хотел возразить, проделать такой же трюк, как Юлик сегодня. Возразить, сказать, что он нужен Руслану, очень нужен. Но вышло какое-то невнятное отрицание, а чего — не ясно. — Так вот откуда у тебя деньги. Ему на самом деле всегда было интересно, как в свои двадцать с лишним обычный студент может быть чуть ли не спонсором приюта. Волонтеры обычно не покупают по десятку компьютеров на класс. Но каждый раз, когда парень спрашивал, Юлик умело водил его за нос и избегал этой темы. Теперь наконец, разузнав великую тайну, это не казалось ему таким важным, как то, что друг считает себя ненужным, лишним. Подросток на самом деле тоже частенько себя так ощущал, но ведь это Руслан, ему можно. А Юлику нельзя. Потому что… Ну потому что. Нельзя и все. Тушенцову хотелось как-то поддержать загрустившего друга, разговорить, заставить улыбнуться. Но разговаривать был не его конек, а Онешко. Да и поддерживать он тоже не умел. Он вспомнил, что делал и как успокаивал Настю. Девочка плакала взахлеб, а Руслан молча сидел возле нее. Парень не знал, но Шпагина на самом деле успокаивалась в разы быстрее обычного, когда мальчик сидел рядом. Он просто был рядом и ей было этого достаточно, иногда обнимал или брал за руку, когда был совсем хреново. Тишина между ними затягивалась и наверняка была бы некомфортной, если бы на месте кого-нибудь из них был кто-то другой.  Юлик отвернулся к окну, видимо тоже посчитав зеленые деревья очень интересными. Тушенцов оглядел его и понял, что между ним и плачущей маленькой девочкой отличий много, даже слишком. Он продвинулся к парню вплотную и положил голову на его плечо. Онешко вздрогнул и повернул голову. Руслан, задержав дыхание, думал, что вот-вот друг небрежно смахнет его с плеча. И он даже не осудит его. Потому что правильно, потому что уже перебор. Он был теплым, очень и очень теплым и даже сквозь тонкую толстовку от него исходил почти что жар. Руслан и не знал, что ему может быть холодно в начале то апреля, но сидя бок о бок с Юликом, он понял, что просто не знал, что значит тепло. А Юлик все еще не скинул его со своего плеча, видно еще был в легком шоке, и Руслан, осмелев, коснулся предплечья, повыше локтя и сжал пальцы, зацепившись за его руку. Он не знал, зачем это сделал и что в этом жесте было вообще такого, но Юлик будто отмер. Склонил голову вбок и положил на макушку Руслана. Тушенцов наконец выдохнул, осознавая, что все это время не дышал.