«А ты чё, блять, Дантес, что ли?!»
«Хватит её защищать!»
«Мы из одного детского дома. Двадцать третий.»«Дети, знаешь, они… звери.»
«Гринечка…»
«Держись, герой нашего времени, скоро тебя подлатают…»«Поправляйся, Гриш.»
Измайлову не хватает воздуха, ему нечем дышать. Он видит перепуганные глаза Рыбкиной, в которых отражается апельсиновый свет ламп подвала. Слышит её смех, что на мгновение мешается с диким-гиеньим, а потом и вовсе становится заливисто детским, непривычно чужим настолько же, насколько и родным. Всё затихает, когда его оглушает звук выстрела (вот его-то он уж точно ни с чем не спутает), а темнота вокруг душит настолько, что он чувствует, как захлёбывается в чём-то тёплом, металлически-кислом, выплеснувшимся из передавленных сосудов. Последнее связанное, хоть сколько-нибудь осмысленное, — кровь не его…~~~
Гриша проснулся, будто на поверхность вынырнул. Подскочил, резко садясь на кровати, и тут же скрутился от боли в животе — потревоженные швы неприятно заныли, кусаче расползаясь дальше короткими болезненными импульсами. Парень глубоко вдохнул, набирая полные лёгкие казавшегося сейчас таким необходимым воздуха, и медленно дозированно выдохнул, постепенно приходя в себя. Всё ещё ошалело посмотрел вокруг, узнавая свою палату. Сглотнул накопившуюся слюну и передёрнул плечами. Сделал ещё один вдох, теперь в полной мере ощущая специфический запах больницы, которая хоть и была платной, но кое-какие традиции медицинских учреждений сохраняла. Потёр с силой лицо, зажмурившись до цветных кругов. Проморгался, стряхивая остатки непонятного сна, и тупо уставился на лёгкое покрывало, которое сбилось ниже груди. Ничего сверхъестественного не было, но в районе паха одеяло заметно поднялось в хорошо знакомой и недвусмысленной форме. Доброе утро, блять! Желание скапливалось с каждой секундой сильнее, а события сна, проносившиеся в памяти обрывками картинок, только усугубляли положение. Измайлов зло цыкнул, скидывая с себя покрывало, и подтянул спортивные штаны за резинку, лихорадочно пытаясь придумать, как бы ему побыстрее и незаметнее получить разрядку. Из головы всё никак не выходил образ обнажённой Рыбкиной — прямо как в ту их единственную ночь — и тревожный конец сна, когда одно накладывалось на другое, смешивалось, перекручивалось и превращалось во что-то невообразимо абстрактное, практически неразличимое. Гриша поднялся с кровати, нетвёрдо покачнувшись, и поджал губы, прикрыв ненадолго глаза. В горле пересохло и неприятно скребло. Майор на ощупь нашёл графин с водой и, не утруждаясь поиском стакана, сделал несколько больших глотков, проливая часть на футболку то ли случайно, то ли из принципа рукожопства. Прохладная вода освежила и мысли, и состояние после неприятного пробуждения в целом. Демон поставил графин обратно, опёрся руками на тумбочку и медленно облизал сначала верхнюю, а потом нижнюю губу. Воспоминание мелькнуло так резко и неожиданно, что он даже вздрогнул. Вспомнил, что было в том подвале после того, как Ника отдала ему пистолет и ушла прочь. Он и Рыбкина… они… они же целовались! Парень даже отшатнулся, едва не рухнув, когда касания губ и хриплые выдохи-вдохи восстановились до мельчайших подробностей. Твою-то мать… О, как он мог забыть эти поцелуи, эту неимоверную отдачу, которая была только у Рыбкиной, которая выламывала ему все тормоза?! Как он мог позволить им сорваться после всего, что они узнали и что с ними случилось? А Алиса?.. Боги, они же потом разговаривали, словно ничего не произошло, словно не было никаких поцелуев, словно они просто выбрались наружу, сразу же попав в «объятия» медиков! И Рыбкина ведь даже виду не подала… Им надо поговорить. Очень серьёзно поговорить. Измайлов запустил обе пятерни в волосы, взлохмачивая их ещё сильнее. Организм помогать отказывался, и от всплывающих картинок очередной совершённой глупости демон чувствовал, как становится внизу твёрже и твёрже. Совершенно потеряно и немного испуганно осмотрелся, будто искал свидетелей, которые видели его сейчас, которые видели его мысли — поцелуи в подвале со сценой из сна теперь переплетались совсем уж бесстыдно — и сейчас могли бы вытащить на поверхность всё то, что он старательно прятал, затыкал вглубь себя, лишь бы не рыться в этом, не поддаваться соблазну, не наплевать на всё, сделав то, что хочется. Майор в который уже раз затряс головой, отвлекаясь от гудящих пчелиным роем образов, и заковылял к двери. Аккуратно надавил на ручку и выглянул в коридор, другой ладонью прикрывая пах. Оставалось надеяться, что очаровательная медсестричка Маша не заметит его во время короткой прогулки до уборных. Утренняя проблема требовала разрядки, и решать это нужно было в первую очередь. А всё остальное… с этим как-нибудь позже.***
Рыбкина довольно жмурилась, лениво играясь с собственными пальцами под водой. Неровные круги расходились от её неосторожных движений, исчезая то в постепенно лопающейся пене, то при ударе о белые бока ванны. Монотонные звуки сзади успокаивали, несмотря на то что кожа уже горела и начинала неприятно саднить — одинокая жизнь одинокой жизнью, но всё-таки приятно, когда есть кто-то, кто может потереть тебе спинку. — Где ещё? — деловито осведомилась Гиена, сдувая чёлку с глаз. — Лопатки и загривок, — едва ворочая языком, отозвалась Алиса и шлёпнула ладонью по плечам, показывая. Подруга кивнула, как будто её могли увидеть, смочила мочалку и, вспенив, принялась снова тереть покрасневшую спину. Когда капитан чуть не замурлыкала, повела уголками губ в умилительной улыбке — как бы Лиса ни старалась выстроить образ крутой девчонки, кое-где до сих пор проскакивали отблески того наивного и незапятнанного существа, которое умело просить ласку и отдавать её сполна. Которое всего лишь хотело любить и быть любимым. Рыжая тяжело вздохнула, но спрятала это за сосредоточенными движениями, комкая мочалку до нового потока пены. Сколько бы она ни рвалась, ни изъёживалась, но дать ведьме ту любовь, которую она хотела (и которую заслуживала, если быть до конца честной), ей было не под силу. Не хватало какой-то детали, чего-то… такого. И вот Гиене то ли нужно было заиметь настоящие яйца с членом, то ли вернуться в прошлое и выкорчевать оттуда тот неровный кусок, на котором всё держалось и вздувалось уже столько лет, этот похожий на воск камень, что склеивал вместе кирпичики их совместного и одновременно был откровенно дерьмовым клеем, способным всё развалить в любой момент. Чтобы отвлечься, рыжая прочистила горло и поинтересовалась с неподдельным участием: — Как там Гриша, кстати? Гиена не успела отследить тот момент, когда даже в мыслях парень превратился из чего-то абстрактного во вполне осязаемое, существующее и умещающееся в одно такое простое «Гриша». На словах она обращалась к нему по имени, но про себя частенько добавляла приписку «ну, этот», перед тем как сформировать что-то связанное с ним. Может быть свою роль сыграл их разговор, в котором пришлось приоткрыть душу, как отогнуть ворот и чуть распахнуть кашемировое пальто, под которым копошится запачканный котёнок. Вот только у рыжей вместо котёнка внутри было какое-то плохо скроенное чудовище с пустыми глазницами, беспрерывно текущими слюнями, торчащими нитками и кусками то ли ваты, то ли синтепона, то ли внутренностей. Чудовище, которое она старательно взращивала в себе все эти годы, не с тринадцати, а даже раньше; которое она кормила и гладила шипастый вывороченный наружу хребет с самого рождения, приручая и его, и себя, потому что потом, после двадцати (или двадцати пяти?..), они уже неделимы, они уже спаянны чужой лёгкой рукой и обманчиво добрым взглядом. Кожа к коже, шкура к шкуре, пятна к пятнам. У Гиены за пазухой настоящая гиена, злая, гадкая и беспощадно жестокая. Настоящая гиена, что только и умеет скалиться, да дьявольски хохотать, какой бы пиздец вокруг ни творился. Не она выбирала себе такую участь, не она добровольно сдавалась, кутаясь в желтовато-серую колючую шерсть и позволяя себя выстругивать и лепить, порой дробя кости так же, как их дробят зубы зверей. Не она, не она, её заставили, подчинили, лишили свободы… И ведь всем плевать, что внутри у неё ворочается еле живая пёсья преданность и по-детски глупое желание быть хорошей, которое не вытравили и не погубили ни гордость, ни улица; все гиены живут в клетке стереотипов, и здесь хоть разбейся на все пятна, разлетись на множество капель и забрызгай стены, никто не изменит о тебе своего мнения, животное, животное, грязное животное… Девушка длинно моргнула, «возвращаясь» в свою человеческую сущность, в куцые обрывки того, что осталось, и виновато поджала губы, когда поняла, что Алиса всё это время увлечённо рассказывала о своём визите к Измайлову вчера. Рыжая зацепилась за новый вопрос в ворохе мыслей, как за спасательный круг, выпалила его слишком горячо для того, чтобы не вызвать подозрений: — Ты рассказала ему о ребёнке? Рыбкина замерла на полуслове, напрягшись так, что даже щедро вспененная мочалка начала спотыкаться о позвонки. По одной её позе стало ясно, что чёткого и вразумительного ответа никто не получит, как и на вопрос «почему ты решила принять ванну утром перед работой, а не вечером?». Гиена сглотнула, чувствуя, как контроль медленно возвращается к ней, как в руки послушной рыбкой вплывает право отчитать подругу за очередное промедление, почему ты не скажешь ему, Лис, почему, почему-почему, он должен знать, должен… Голос ведьмы прозвучал необычайно тихо и задушено: — Нет. Непременно следующее за неудовлетворительным ответом «почему?» повисло в воздухе, искря напряжением. Рыжая со свистом выдохнула, вкладывая в этот жест всё своё негодование и недовольство. Вслух не озвучивала специально, дожидаясь, пока капитан продолжит сама. Ещё около минуты в небольшой ванной раздавалось только шарканье мочалки о кожу и тихие всплески воды. Алиса поелозила, неуютно сведя лопатки, и осторожно добавила, заламывая скользкие от мыла пальцы: — Я не хочу доставлять ему новые проблемы… Захлестнувшая рыжую злость вылилась в слишком сильный «шкряб» вдоль позвоночника. На коже сразу же проступила ещё более красная полоса, а Рыбкина болезненно вскрикнула, вытянувшись струной: — Ай, Гиена! — Что? Тон подруги не предвещал ничего хорошего. Алиса порадовалась тому, что сейчас сидит к ней спиной, потому что следующие слова выдержать глаза в глаза было бы сложно: — Я говорила это не раз, но повторю ещё. Проблемы в этой ситуации доставил он тебе, а не ты ему, потому что, уж извини, но то, что внутри тебя развивается плод, и его заслуга тоже. Может даже больше нужного. Сейчас не идёт речь о том, чтобы выбивать с него деньги, как-то привязывать к себе ребёнком, закатывать скандалы или чё ещё там делают эти наглухо ёбнутые тёлки… Сейчас речь идёт о том, чтобы просто рассказать ему. Это не обязывает ни к чему ни его, ни тебя. Блин, Лис, ты лучше меня знаешь, что если долго скрывать правду, то проблем потом не оберёшься. — Знаю, — буркнула Рыбкина, шмыгнув, когда капелька воды неприятно защекотала, повиснув на кончике носа. Кивнула в знак согласия, будто бы сдаваясь, — Да, ты права. Я скажу ему. — Когда? — жёстче нужного осведомилась рыжая, вымывая остатки пены из мочалки. — В ближайшее время, — уклончиво ответила Алиса, опускаясь в остывающую воду с головой. — Учти, — серьёзно предупредила Гиена, когда девушка вынырнула на поверхность. — Начиная с сегодняшнего вечера, я буду стебать тебя на тему использования гондонов. В твоих интересах рассказать Измайлову о беременности. В ответ на это капитан только фыркнула, отплёвываясь и от излишков воды, и от угроз подруги. Убрала волосы за спину и выдернула затычку, постепенно спуская воду. Поднялась на ноги, задёрнула шторку и включила душ. Гиена продолжала копошиться около раковины, мурлыча себе под нос какую-то песню. В дверь поскреблись. Рыбкина этого не увидела, но поняла, что в ванную заглянул Мудди Дуу, видимо, устав ждать девушек на кухне. Наверняка, деловито осмотрелся, поскольку потом послышался короткий, но требовательный гавк. Ведьма усмехнулась на сосредоточенный ответ Гиены, жмурясь от бьющих в макушку струй: — Ща, погоди, скоро поедем. — Куда собрались сегодня? — поинтересовалась Алиса, массируя шею. Судя по звукам, рыжая что-то уронила, не ожидав от неё вопроса. Чертыхнувшись, ответила немного нервно: — Да там… на работе проблемы. В принципе не к спеху, но желательно сегодня утрясти. Капитан на это только промычала что-то нечленораздельное, проглотив вопрос, на какой из работ у Гиены очередные проблемы. Профессия рыжей была столь же размытой, как и написанный ручкой-роллером текст, на который попала влага. Всё в каких-то неровных и мутных кляксах, то и дело растекающихся по всей доступной поверхности. В подростковом возрасте (и даже намного дальше) они обе перебивались какими-то подработками, но если Алиса всё же получила постоянный источник дохода, то Гиена ещё долгое время получала деньги объективно непонятно за что. Были подозрения, что добывала она их не совсем законным способом, но, как правило, это всё ограничивалось лишь плохим предчувствием и не имело реальных доказательств. Гиена могла за месяц сменить от трёх работ и более, умещая в это количество минимум здравого смысла и максимум выгоды. Спрашивать, как она получает деньги, было бессмысленно, поскольку сегодня она продаёт товары для животных, а завтра уже носится с дрелью-шуруповёртом-перфоратором-что-это-вообще-такое по мебельному салону и собирает всякие шкафы и тумбочки. Сама рыжая каждый раз отмахивалась, мол, зато она и швец, и жнец, и на дуде игрец, и всё она может, и всё она умеет. Основные расходы у неё шли на бензин для Крошки Дот и на корм для Мудди Дуу — это было первостепенное, хоть пикап и давно опоздал на свалку, а псу вообще следовало составить рацион из натуральных продуктов. Так он со своей хозяйкой хотя бы примерно ел бы одно и то же — меньше затрат. Но разве эта, как выразился Гриша, бешеная будет кого-то слушать? Алиса улыбнулась своим мыслям, но быстро сникла, когда образ майора перед глазами начал вырисовываться всё чётче и чётче. Сегодня вечером ей нужно было заехать к нему и доложить о ходе их хитровыебанной операции, а до этого покататься по городу в компании оленей, потому что они без неё как без рук… и ног… и, видимо, голов. Капитан не хотела поднимать тему с подвалом и своим похищением в целом, у неё не было совершенно никакого желания обсуждать с Гришей, что происходило до того, как он её нашёл… и после тоже. Почему-то сейчас тотальное игнорирование проблем, нависающих чёрной тучей всё сильнее с каждым днём, казалось не самым плохим вариантом. Губы помнили чужие губы. Тело всё ещё билось в отголосках той дрожи, которая прошивала Алису, пока Гриша вжимал свой рот в её, не давая даже нормально вдохнуть сырой подвальный воздух. Сам же Измайлов вёл себя, будто ничего не произошло, ей же оставалось только играть в такт ему и поддерживать тот непринуждённый формат их отношений, какой демон сам же и выстроил, получив негласное одобрение. Ну и как во всём этом спектакле признаться..? — Эй, Лис, — край шторки отодвинулся, когда рыжая осторожно заглянула к ней. Пару мгновений изучала её вопросительный и самую малость испуганный взгляд, а потом произнесла, легко улыбнувшись, — Мы поехали тогда, если тебе больше ничего не нужно, ок? — Хорошо, — кивнула Рыбкина и потянулась к ней, чтобы обнять. Довольно усмехнулась, когда Гиена пошипела из-за мокрых прикосновений, на которые, впрочем, всё равно ответила, — Звони, если что. Подруга согласно угукнула, вкладывая в этот звук аналогичную просьбу, и отстранилась. Демонстративно отряхнулась, передёргиваясь всем телом. Отошла от ванны, свистнула дежурившему у дверей псу, уцепилась на мгновение за косяк и велела, после выходя в коридор: — Поесть днём нормально не забудь. И дай знать, как к Грише соберёшься. Алиса только кивнула, уже задёргивая шторку обратно. Поболтала ногами по белому гладкому дну, отмечая, что вода так и не ушла до конца, продолжая утекать очень медленно. Провела по груди и шее, собрала волосы и откинула их с лица. Коснулась предплечий, ковырнула ногтём шрам, оставшийся после той ночи их первых с Измайловым откровений в недострое, и сглотнула. Под горячей водой и причудливо вьющимся паром всё вдруг оказалось таким неважным, таким отошедшим на задний план. Хотелось остаться здесь как можно дольше, наслаждаясь тёплыми струями. Рыбкина впервые с возвращения Гиены была рада, что сейчас её нет рядом. При ней о таком думать было бы стыдно. И дело не в том, что подобные темы с ней обсуждать неловко — нет, с рыжей всегда всё было… ловко — просто сейчас ведьма остро почувствовала необходимость оказаться одной. Градус опеки со стороны подруги заметно вырос с той ночи, и это была наименее удивительная вещь из всех. Если бы Алиса не отправляла её время от времени куда угодно (домой, спать, на работу, в пешее эротическое), Гиена бы таскалась за ней хвостом вместе с Мудди Дуу, лишая всякого личного пространства, но зато даруя безопасность и защиту. Капитан правда ценила такую заботу и понимала, что ей этого действительно не хватало, но существовали вещи, которые они не могли понять в жизнях друг друга и банальное желание одиночества, преследовавшее их обеих в виде не самой хорошей привычки. В такие моменты сами собой активировались жёсткое табу и принцип «не лезь — ёбнет». И ведьма, и Гиена свято следовали этому правилу, в то же время умудряясь доверять и рассказывать всё, старательно обходя острые углы. Например, рыжая бросила попытки разобраться в том сплетении чувств, что испытывала к демону Рыбкина, а Рыбкина — пытаться выяснить, что же происходило с ней в 2015–2016 годах и в какую передрягу она тогда вляпалась, раз потом пришлось валить из города на столь длительный срок. В прошлом друг друга до встречи в детдоме они тоже не копались, несмотря на немного не равноценный обмен информацией: Гиена знала всю историю от начала и до конца, Алиса же — общие сухие факты, словно в памяти подруги остались те же данные, что и в документах, никаких деталей или любых других подробностей. Капитан открыла глаза, выплюнув попавшую в рот воду. Надо было заканчивать водные процедуры и собираться на работу. Внизу неожиданно знакомо потянуло, загудело, свернулось в горячую спираль, постепенно растекаясь по всему телу хорошо изученным желанием. Всё буквально запульсировало, совершенно внезапно, совершенно незапланированно. Рыбкина охреневше уставилась на живот и небольшой треугольник тёмных волос ниже, не до конца понимая реакцию своего тела на… на что вообще?! Душ продолжал бить мощным жарким потоком куда-то в холку. Повинуясь желанию, девушка почти невесомо провела вдоль своего тела, пересчитала рёбра, огладила косточки бёдер и — наконец-то! — коснулась себя там, где сейчас хотелось больше всего, накрывая влажную совсем не от воды плоть и начиная медленно массировать. Тонко заскулила, упёршись другой ладонью в стену. Раскрыла рот в немом стоне, царапая ногтями плитку и одновременно с этим двигая между ног рукой так, как подсказывало извивающееся змеёй желание. Работа подождёт. Ведьма чуть дёрнулась, когда под закрытыми веками задребезжали пёстрыми обрывками самые разные события: поцелуй в машине, поцелуй в недострое, поцелуй у неё дома, поцелуи у него дома, поцелуи и не только поцелуи в его кровати, горячо-горячо-горячо, смазанные касания губ в его кабинете перед короткой командировкой, напористые почти-в-засос в коридоре, когда «Рыбкина, тут люди», когда «ты меня практически изнасиловала», и лучше бы да, лучше бы изнасиловала, нежно и прямо у этой стены, Гриша, что ты делаешь, Гриша, здесь темно, здесь всё ещё пахнет Никой, это подвал, Гриша, не целуй меня, нельзя, мы не можем, у тебя внутри пуля, у меня внутри наш ребёнок, прекрати, я сама не остановлюсь, я хочу целовать тебя, я хочу-хочу-хочу тебя, Измайлов, пожалуйста. Гриша…***
Измайлов, шатаясь, вернулся в свою палату, всё ещё сгибаясь пополам, чтобы облегчить боль от швов. Медсестра Машенька на обратном пути отчитала его, что он выбрался из постели и — уж тем более! — пошёл куда-то сам. Майор на это только мотнул головой, прохрипев что-то нечленораздельное, но весьма ясное в своём посыле: отъебитесь от меня все. Машенька больше не решилась говорить что-то против. Демон кое-как дополз до кровати и рухнул на неё, чертыхнувшись от неосторожного движения. Перевернулся на спину и выдохнул, прислушиваясь к своим ощущениям. Отголоски полученного удовольствия всё ещё пробегали короткими импульсами по всему телу до слабой сладкой дрожи. Если бы ещё причиной всего этого была не Рыбкина… Гриша потёр виски, раздражённо забормотав нечто схожее с проклятиями и отчаянием. Стук в дверь раздался слишком неожиданно. Парень вздрогнул и даже подскочил, опасаясь, что его мысли сейчас были слишком явными, что любой человек мог прочитать и увидеть, о чём он думал. Образ голой и распалённой Алисы прочно засел в сознании и не желал оттуда уходить. Стук повторился. По ощущениям — кто-то бил ногой. Гриша упал обратно на матрас нахмурился, не понимая, кто мог к нему заявиться, ведь визит Рыбкиной планировался на вечер… Прочистил горло и бросил: — Войдите! Дверь немедленно отворилась. Узнав ржавый всполох колючих волос, Измайлов поднялся на локтях, а после и вовсе сел на кровати. Гиена просочилась в комнату с непривычно простой улыбкой и протянула, не скрывая радости от встречи: — Хе-е-ей, герой нашего времени! Как твоё брюхо? — Гиена? — неверяще сглотнул майор, с удивлением оглядывая девушку. — Что-то случилось? — Да, — серьёзно кивнула она. Не дожидаясь приглашения, отодвинула стул от стены, поставив его напротив кровати, и уселась, забрасывая ногу на ногу, — На город летит инопланетный корабль. Предположительно, ёбнется в Чертаново. Ох, чую, будет знатный замес, возможно даже не на одну часть! — Очень смешно, — фыркнул Измайлов, закатив глаза. — Я тоже видел этот фильм, ага. Гиена только рассмеялась. Откинула голову и зажмурилась, откровенно веселясь. Майор смотрел на неё, недовольно поджав губы, но потом не выдержал и тоже усмехнулся. Отметил про себя, что звуки, которые издавала подружка ведьмы вместо привычного хохота, больше не раздражали его, как раньше. Осмотрел рыжую и нахмурился, не заметив одной важной детали. Прервал её постепенно стихающие смешки и спросил, уже привычно облокачиваясь спиной на подушку: — А где Мудди Дуу? — В машине, — незамедлительно отозвалась Гиена, достаточно быстро успокоившись. Шмыгнула и добавила, — Какой бы охуенной ни была эта больничка, но перед наклейкой «с собаками нельзя» все равны. Измайлов согласно мотнул головой. Пристально уставился в чужие глаза, всё еще не понимая причину, по которой рыжая пришла к нему. Она выдержала его изучающий взгляд, забираясь в свою самую белую и пушистую шкуру из всех. Наклонила голову влево, пряча шрамы в ещё более глубоких тенях, и вопросительно вскинула взъерошенные брови. Сцепила руки в замок на коленке, когда вопрос из уст парня прозвучал повторно, но уже с нажимом: — Что-то случилось? Гиена как-то размыто угукнула, передёрнув плечами. Поджала губы, раздумывая и решаясь, а после выдала, без намёка на шутку смотря на опешившего в первые секунды демона: — Я пришла мириться. — Мири… что? — сбившись, не понял он и сильнее нахмурился. Рыжая закатила глаза и клацнула зубами, видимо, надеясь, что Гриша поймёт всё сам и разжёвывать ничего не придётся. Поёрзала на стуле, удобнее устраиваясь, обернулась на дверь, проверяя, плотно ли та закрыта, а потом с длинным выдохом начала объяснять: — Мы с тобой не очень хорошо начали. Откровенно дерьмово, если уж по чесноку говорить. Я понимаю, ты от меня не в восторге, и тем более тебя бесит, что я появилась без штормового предупреждения, около Лисы вьюсь и всё такое, но… я не уйду, Гриш. Я и так проебалась очень сильно перед Лисой, сильнее, чем ты думаешь, когда исчезла, мне сейчас только и остаётся, что навёрстывать упущенное и все косяки закрывать. Её же нельзя одну оставлять, она обязательно в какое-нибудь дерьмо втянется, да ты и сам это прекрасно знаешь. Она моя семья, Гриш. И я прошу тебя, давай попробуем начать сначала. У нас вряд ли выйдет прекрасная крепкая дружба, но может быть мы хотя бы не будем пытаться убить друг друга при каждой встрече? Это не ради меня или тебя, Гриш. Ради Рыбкиной. Измайлов слушал всю эту исповедь и понимал, что Гиена права. Права от первого и до последнего слова. В груди заворочалось уважение к девушке — она наступила на горло своему упрямству, пришла к нему, чтобы наладить отношения, и всё это из-за подруги. Было до сих пор непривычно, что у Алисы есть кто-то близкий, кто-то, кто любит её и заботится о ней, но что если с Гиеной она действительно будет в большей безопасности? Что если с ней и он, и ведьма смогут выдохнуть свободнее, потому что… чёрт, как всё запуталось! Рыжая выжидающе глядела на него, терпеливо ожидая ответа. Решение зарыть топор войны пришло к ней ещё когда они всей неровной кучей выползали из того подвала. И пусть всю эту «вражду» начал Измайлов, но она её закончит. Хотя бы просто из-за того, что никому от этого легче не было. Лиса с ними металась между молотом и наковальней, а они грызлись как собаки за кость — ну зачем оно надо, взрослые ведь люди… Да, пришлось поступиться своей гордостью и независимостью, но как будто они хоть когда-нибудь имели значение, если дело касалось Рыбкиной. Они с Гришей вполне могли бы быть заодно и оберегать ведьму (кто-то больше, а кто-то — меньше, потому что «состоит в отношениях» с Барби), вместо того чтобы тянуть это одеяло каждый в свою сторону. Парень шумно втянул воздух, поджимая губы. После слов Гиены предстоящий разговор с Алисой не казался таким тяжёлым. Стало даже как-то… легче. Слова вырвались сами собой, ложась просто и свободно, пряча в себе и извинения заодно: — Ты права. Нам надо начать сначала. — Ну что, товарищ майор, — засветилась Гиена. Протянула к нему зажатую в кулак ладонь для удара, — Мир? Измайлов улыбнулся и стукнул своими костяшками о её, подтверждая: — Мир. Рыжая довольно щёлкнула языком и откинулась на спинку стула, свободно выдыхая. Расслабленно повела плечом и осмотрелась вокруг более внимательно. Поправила ворот футболки с уже знакомым принтом динозавра, подтянула красную бандану и, почесав шею с левой стороны, вдруг произнесла, оживившись ещё больше: — Кстати, у тебя прикольная сестра. Гриша поперхнулся воздухом. Осторожно посмотрел на непонимающе нахмурившуюся девушку, силясь угадать, честно ли она это говорила или спрятала так издёвку и нечто более страшное. В глазах Гиены не было никакого двойного дна, только недоумение от реакции демона. Она наклонила голову, когда он хрипло осведомился: — Вы знакомы? — Пару дней назад встретились, — кивнула рыжая. — Я тогда Лису с парнями ждала около отдела, а она приехала то ли тебя искать, то ли ещё что, но тебя вроде тоже ещё не было, поэтому… да хз, мы с ней не то чтобы прям близко пообщаться успели. Измайлов задумчиво помычал на это, перебирая в голове варианты, могла ли Гиена догадаться, что к похищению Алисы причастна его сестра. Интуиция подсказывала ему, что если она узнает об этом, то от нового потока проблем уж точно не убежать. Учитывая, на что вообще готова пойти рыжая, чтобы защитить ведьму… вряд ли её что-то остановит. Демон зачесал пальцами светлые пряди назад и попросил, чувствуя, что нечто похожее он проходил буквально вчера: — Расскажи, как вы познакомились. Гиена удивилась ещё сильнее, резко выдохнув. Вроде бы разговаривали о перемирии, а тут внезапно переключились на Измайлову-младшую… Задумчиво потёрла переносицу, восстанавливая события в памяти, и по-детски надула щёки, протянув: — Ну-у…~~~
От яркого солнца хочется чихать. Мало того, что жмуриться надо, как будто ты крот какой-то, так ещё и нос от пыли щекочет так, что сил никаких нет. Гиена фыркает, трясёт головой, прогоняя неприятные ощущения. Достаёт телефон из заднего кармана джинсов и снимает с блокировки: цифры, отсчитывающие часы и минуты в это позднее утро, прерываются из-за трещин на экране. Рыжая цыкает и переступает с ноги на ногу, облокачиваясь на красный облупившийся бок своей машины со стороны пассажирской передней дверцы. До возвращения Лисы ещё около двух часов. Вышедшие на перекур сотрудники отделения ОМВД «Барвиха-Северное» переговариваются на крыльце здания, шушукаются как школьницы, то и дело поглядывая на самым наглым образом припарковавшуюся девушку, что уже минут сорок дежурит рядом с пикапом и никуда не уходит. Гиена скалится на улюлюканье и с детским ребячеством показывает мужчинам язык, впрочем, в следующую секунду подкрепляя этот жест средним пальцем. Сглатывает, чувствуя, как язык прилипает к нёбу из-за сушняка — вчерашняя попойка не прошла даром. Девушка в очередной раз щурится на яркий солнечный диск, жалея, что забыла дома солнечные очки, и барабанит пальцами по наполовину опущенному стеклу, заглядывая в салон и привлекая внимание: — Пёс-босс, дай бутылку. Медлит, не слыша ответа, и цокает. Неохотно добавляет, раздражаясь на саму себя, что когда-то научила своего зверя хорошим манерам: — Пожалуйста. Мудди Дуу ворчит, выпрямляясь из позы клубка на сиденье, тянется к нижнему отделению в двери, подцепляя стеклянную бутылку минералки за горлышко. С самым заносчивым видом вытаскивает её и впихивает в протянутую руку, не забывая при этом презрительно фыркнуть. Рыжая откручивает крышку, в нетерпении облизывая губы, и отмахивается: — Ой, не выёбывайся. Я не так уж и много выпила. Пёс на это только гавкает неровной очередью, высказывая возмущение и негодование, пока хозяйка не прерывает его недовольным шипением — слух от резких звуков всё ещё страдает. Отворачивается, всем своим видом показывая, что разговор окончен и читать лающие нотации о здоровом образе жизни и вреде алкоголя ей не надо. Ведёт плечами, когда нашивка на спине куртки цепляется за неровность на машине, и опрокидывает в себя сразу половину спасительной жидкости. Гиена пьёт жадно, иногда проливая и позволяя минералке тонкими струйками течь по подбородку вниз, вдоль шеи, пока мелкие капли не забирает ворот футболки. Эротика, чтоб её. Подозрительный «бум!» где-то у капота заставляет её замереть, всё ещё прижимаясь ртом к стеклянному горлышку. Рыжая прислушивается, медленно отнимая бутылку от своих губ, ведёт носом и наклоняется вперёд, пытаясь разглядеть источник такого странного звука. Отталкивается и начинает обходить пикап, бесстрашно оставляя минералку на постепенно нагревающемся капоте. Удивлённо вскидывает брови, обнаруживая причину: один из пластмассовых хомутов, который держал номер, порвался и табличка смачно ударилась одной половиной в пыльный асфальт. Гиена присаживается на корточки, изучая масштабы «повреждения», а заодно и вспоминая, есть ли у неё в бардачке запасные жгутики. Вскидывает голову, когда Мудди Дуу вновь подаёт голос, высовываясь из машины. Обида обидой, но любопытство сильнее. Рыжая щёлкает пальцами и говорит деловым тоном, смотря зверю в глаза: — Крепление отвалилось, ща поправим. Пёс-босс, в бардачке должен быть пакет с запаской. Будь добр, дай. Встаёт на ноги под собачью возню, шагает ближе и уже хочет похвалить, потому что Мудди Дуу молодец, всё открыл и достал, спасибо сломанной защёлке, но пёс демонстративно выплёвывает хомуты в считанных сантиметрах от протянутой ладони, с долей злорадства облизываясь, когда пакет падает в ноги рыжей. Гиена смотрит тяжёлым взглядом некоторое время на носки своих канареечных ботинок, а потом наклоняется, поднимая вещь, и беззлобно цедит сквозь зубы: — Сволочь. Пока она возвращается и «чинит» неожиданную поломку, за спиной ревёт мотор, в котором теряется даже шорох шин по асфальту. Рыжая на это внимание не обращает: пластмассовая стяжка никак не хочет затягиваться на нужную длину и застёгиваться, и это волнует её куда больше. На приближающиеся шаги она тоже не реагирует, бурча себе под нос и уговаривая, похоже, ситуацию в целом: — Ну давай, Дот, что за капризы… Чужой звонкий голос звучит слишком неожиданно, чтобы не вздрогнуть и не поморщиться: — Помощь нужна? Гиена пугается на мгновение совершенно искренне, подскакивает и оборачивается едва ли не в прыжке, готовясь ко всему. Хмурится, сильнее сжимает губы, пряча клыки, и подозрительно глядит на девушку перед собой. Откровенно пацанский стиль, длинные светлые волосы, дерзкий взгляд… Гиена прячет колючки ещё немного, про себя довольно хмыкая: сойдёмся. Выпрямляет спину и небрежно бросает, отмечая, что её изучают в ответ не менее пристально: — Да не, тут так… номера поправить. Фигня. — М-м-м, — со знанием дела мычит девушка. Спохватившись, представляется, но не перестаёт смотреть на машину даже тогда, когда её ладонь пожимают в ответ. — Я Ника, давай лапу. — Гиена, — сдержанно отзывается рыжая, после пряча руки по карманам куртки. — Гиена? — прыскает Ника, отрываясь от изучения ржавчины на красных боках. — Это типа погремуха такая? — Это типа имя такое, — ответ получается на тон мрачнее. Следующий вопрос выходит больше, чтобы сгладить острый угол, нежели из интереса, — Чё, тачка понравилась? — Шутишь? Она ж убитая в хлам! Гиена усмехается и несколько раз кивает. Они ещё пару минут перекидываются ничего не значащими и понятными только им двоим фразами касательно состояния Крошки Дот, а после — невъебенной крутости стоящего чуть поодаль мотоцикла, пока рыжая не закидывает в салон пакет с оставшимися хомутами, очевидно, попадая задремавшему Мудди Дуу по голове. Он ворчливо отзывается на такой жест и снова высовывает морду, чем вызывает неподдельный восторг Ники: — Охренеть!.. Рыжая выслушивает поток восхищённых эпитетов в сторону своей собаки, после чего согласно угукает на ожидаемую просьбу погладить. Скрещивает руки на груди, немного апатично наблюдая, как Ника тянется к зверю. Мудди Дуу сначала недоверчиво смотрит, затем принюхивается, а потом… обнажает клыки, начинает рычать и лаять, весь угрожающе взъерошиваясь. Ника отскакивает от него, прижимая ладонь к груди и испуганно таращась. Гиена рявкает, делая шаг, чтобы оказаться между девушкой и, пусть и запертой в машине, но не на шутку разозлённой собакой: — Пёс-босс, фу! Успокойся. Место. Босерон замолкает, но всё равно продолжает грозно смотреть на показавшегося ему подозрительным человека. Рыжая как-то криво извиняется за поведение своего пса, на что Ника понимающе мотает головой и отшучивается, отходя на всякий случай ещё на пару шагов: — Прав был Гриня, когда говорил, что одного желания завести собаку мало. Надо ещё уметь с ней обращаться… — Гриня? — переспрашивает Гиена, наклоняя голову к плечу. Уточняет наугад, — Это Измайлов который? — Ага, — подтверждает Ника, расплываясь в довольной улыбке. — Я ж тоже Измайлова. Гиена замирает, заторможено смотрит на новую знакомую. Сложить дважды два получается с первого раза, но с приличным опозданием: — Сестра? Вероника широко раскрывает глаза и округляет рот в неровном «о», выражая настоящий шок и ужас. Когда рыжая хмурится, очевидно, составляя какие-то очень сложные и тёмные догадки насчёт отношений двух Измайловых, девочка-демон хохочет, едва не хватаясь за живот. Вдоволь проржавшись, она сдёргивает всю интригу, потому что «да сестра, сестра конечно, а ты о чём подумала?». Они болтают ещё немного. Гиена старается всячески закрывать собой всё ещё возбуждённо сопящего Мудди Дуу, делится информацией, что Гриша не приезжал, а «остальные», как их определила Ника, помрачнев на долю секунды, на вызове и непонятно когда вернутся. Гиена не замечает, что за всем этим ненавязчивым интересом кроется что-то ещё, что-то такое… нехорошее. Ника не спрашивает о ней и о её цели нахождения здесь, весь диалог выглядит куцым, натянутым, и заканчивается ожидаемо тем, что сестра Гриши придумывает слабенькую отмазку и уходит в отдел, а рыжая прощается, делая вид, что охотно поверила. Такое себе знакомство. Может быть, из-за инцидента с Мудди Дуу, а может они просто встретились не в самый удачный момент… Когда за девушкой закрываются массивные стеклянные двери, Гиена поворачивается, сталкиваясь с псом нос к носу. Вскидывает руки, предъявляя: — И какого хера ты творишь?! Зверь гавкает в ответ, настаивая на своём. Он всё сделал правильно, и если хозяйка этого не понимает — это её проблемы. Гиена хочет сказать что-то ещё, но телефон пиликает новым сообщением. Она вытаскивает гаджет, проверяет, мельком вчитываясь в просьбу приехать, и недовольно цыкает. Обходит пикап, по пути забирая бутылку с капота, садится за руль и, решив отложить воспитательную беседу, вкратце объясняет ситуацию своему компаньону, который косится на неё с интересом, но всё ещё показывает характер, чтобы смотреть прямо: — Труба зовёт. Без нас не справятся. Девушка заводит мотор, прикидывая, успеет ли она утрясти проблему до возвращения Лисы или приедет уже после неё. Вот ей радость-то — с похмелья кататься в разные концы города. Крошка Дот фыркает, скрипит, но всё-таки настраивается на более привычный тарахтящий лад и трогается с места, уезжая. Гиена этого уже не видит, но Вероника выходит, спустя едва ли десяток минут. Брата действительно нет на месте, оперов тоже, а её первоначальной цели приезда и подавно. Мухич никакой дельной информации, разумеется, не дал. Измайлова разочарованно поджимает губы, напряжённо осматривается, не находя новую знакомую там, где она была, и фыркает. Спускается по широким ступеням, седлает свой байк и набирает сухой текст несохранённому контакту, указывая круглую сумму, после чего надевает дурацкий жёлтый шлем с кошачьими ушами и покидает территорию отдела полиции под оглушающий рёв мотора.~~~
— Я ж говорю, хуйня вышла, а не знакомство, — подытожила Гиена, заправляя непослушную прядь за ухо. Гриша только покачал головой вверх-вниз, сжав губы в тонкую полоску. Ко всем прочим тяжёлым разговорам добавилась ожидаемая беседа с Никой, с подробным объяснением и разъяснением её поступка в целом и отдельных действий в частности. Как же много нужно разговаривать с людьми, чтобы жизнь хотя бы делала вид, что налаживается! Радовало одно: Гиена не знала, что сотворила Ника. Майор понимал, необходимости в этом особой нет, но лишний раз предупредить Рыбкину о сохранении их маленькой и не очень приятной тайны всё же стоило. Они ещё какое-то время сидели в тишине, где каждый слушал дыхание другого: у Измайлова — до сих пор тяжёлое и глубокое, у Гиены — быстрое и поверхностное, будто ей не хватало воздуха после долгой пробежки, а набрать полные лёгкие не получалось. Поначалу не напрягающее молчание вскоре начало давить своей неловкостью: им обоим было неприлично много и в то же время решительно нечего сказать. Демон изучал взглядом швы, соединяющие белые плитки потолка, а рыжая сосредоточенно ковыряла новую дырку на своих джинсах, распуская нитку за ниткой. Её голос резанул по слуху резкостью своего звучания и смыслом слов: — Как у вас с Лисой? Норм всё? — Да, всё отлично, — протянул парень, соврав так непринуждённо, что в первую секунду сам не заметил этого. Чтобы перевести тему, добавил, улыбнувшись, — Она рассказала, как вы познакомились. — О-хо-хо-о, — оживилась Гиена, выпрямляя спину. — И как тебе? — Сильно. И интересно. — У нас много историй… Она тебе их ещё нарассказывает. Кстати, не исключено, что сегодня вечером. Замерла, прощупывая, уловил ли Гриша двойной смысл её последних слов. Перехватила его взгляд и прочистила горло, стягивая своё излишнее любопытство и заодно уточняя то, что забыла сказать раньше: — И, это, ты… Лисе не говори, что я приходила. Пусть это останется только между нами, ок? — Хорошо, — мотнул головой в знак согласия Гриша и протянул руку для пожатия. Рыжая ухватилась за его ладонь, стискивая, и подтянула себя, вставая со стула. Не без доли злорадства усмехнулась, когда майор чертыхнулся от спазма в животе из-за напряжения, поправила свою куртку, спуская сбившуюся собачку по молнии вниз. Убрала стул на место, скрипнув ножками о пол, а спинкой — о стену. Хлопнула себя по бёдрам, быстро улыбнулась, тряхнула головой, сдув мешающуюся чёлку с глаз, и произнесла: — Ладно, раз мы все вопросы решили, то я полетела. Возвращайтесь в строй поскорее, товарищ майор! Измайлов усмехнулся и в очередной раз кивнул. Когда девушка уже была у дверей, окликнул её, опомнившись: — Гиен! На её вопросительный взгляд немного замялся, не успев до конца сформулировать мысль. Кашлянул и медленно проговорил, чувствуя необходимость этих слов и бьющую через край искренность, с которой они вырвались откуда-то из глубин его бесовского нутра: — Я… рад был тебя увидеть. Она застыла, внимательно смотря на него почему-то казавшимися сейчас невероятно очаровательными глазами. Она была удивлена. Всего на секунду сбросила маски и вылезла из всех колючих шкур, позволив себе искреннюю эмоцию в его присутствии. Однако быстро взяла себя в руки, вздёрнула подбородок и, издав хитрый смешок, подмигнула, после быстро выходя. Гриша сполз вниз, окончательно ложась. Сцепил руки в замок чуть ниже груди и прокрутил в голове весь разговор с рыжей. Добавил к этому события его бешеного утра и фантазии о приходе Рыбкиной вечером. Попробовал набросать в мыслях то, что хотел бы сказать ей, но плюнул, прекрасно понимая, что в присутствии ведьмы все его ранее заготовленные слова просто разобьются вдребезги. Улыбнулся, чувствуя призрак странной свободы, который расползался приятной прохладой по телу. Одна рыжая (но всё равно бешеная) проблема была решена. Осталась самая важная и самая сложная.