Обречённые

И снова "доброе утро", пиздецки унылое и злоебучее. Интересно, сколько сейчас времени? Грандиозный план должен начать осуществляться сегодня, а это значит, что малышку я не увижу. Во всяком случае, с утра. Однако, надеюсь лицезреть её ближе к вечеру, с копами. Усмехаюсь. Скорей бы. Вдыхая осточертевший запах непроветриваемого помещения, я переворачиваюсь на другой бок и утыкаюсь взглядом в серую бетонную стенку. – Здравствуйте, мадам, не хотите ли покумекать? – спрашиваю вслух и заливаюсь хохотом. Закрываю глаза и продолжаю смеяться. Не, ну всё, крыша отбросила ЧЕРЕПицу и улетела искать нормального скелета. Пока та рыжеволосая истеричка не пришла, я могу немного посходить с ума или придумать пару каламбуров для малой. При условии, что смогу выжить, коли ненормальная мамаша решит попытать меня и сегодня. Вообще, здесь довольно холодно. Углы промерзают по ночам и кажется, будто вся эта комнатка рухнет и меня засыпет жирной глиняной землёй. Ой, да лучше б засыпало, чем я ещё хоть раз увижу ту престарелую бабенцию. Может, размять кости? Я хочу встать, но вовремя вспоминаю о сломанных ногах. Черт. Теперь даже не похожу по собственной камере. Хотя, я мог бы и встать, потому что малая подкармливала меня, жертвуя даже не собственной едой, а специальным хлебом, что дала мать. Был страх, что он отравлен, но голод – не тётка, пришлось съесть. Видимо, хлебушек оказался нормальным, или я уж больно хорошо себя чувствую. Кости быстро среагировали на приток магии и восстановились. Сейчас они выглядят вполне приемлемо, но вставать лишний раз не буду. Если вдруг свалюсь на пол из-за ужасной боли, малая не прибежит и не поднимет меня. Такая перспектива оказаться на полу вовсе не радовала любителя полежать на мягких поверхностях. В смысле, более мягких, чем пол. Как же я хочу увидеть солнце. Вновь закрываю глаза. И свежескошенную траву. Не могу перестать думать о своей семье и друзьях. Но теперь не могу перестать беспокоиться и за малую. Как она? Волнуется ли? Боится? Всё-таки выйти в город и начать расспрашивать всех подряд, как найти Андайн или Азгора для замкнутой неразговорчивой девочки – не самое приятное занятие. Почему наш план состоит не из "попроси позвонить в полицию"? Малышка рассказала, как однажды уже пыталась, когда дела с побоями обстояли совсем плохо. Так и попросила: "Наберите 112". И что вы думаете? Сославшись на возраст, её просто послали. Другие люди даже хотели отвести к матери, мол "невоспитанная девчонка хочет сделать ложный вызов". Фриск четырнадцать, а тогда ей было ещё меньше. Бесит, что в этом городе детей воспринимают как отбросов. Тц. Медленный вдох. Спокойный выдох. Мне надо успокоиться и вести себя, как ни в чем не бывало. Как будто нет никакого плана. Как будто я не волнуюсь. Надо перестать лыбиться каждый раз, когда я думаю о малой, иначе та женщина точно что-то заподозрит. Издалека я услышал шуршание, которое вскоре переросло в размеренные и быстрые шаги. И по мере их нарастания я напрягался все больше и больше. Это точно не малая. Это попросту не может быть она. Дверь открылась и на пороге появилась эта сумасшедшая. Если при появлении Фриск в голове мелькала мысль: "Вспомнишь лучик, вот и солнце", то при появлении ненормальной было только: "Вспомни говно, вот и оно". Как ни крути, русский язык велик и могуч во всех своих словосочетаниях. О, серьёзно? Ты просто завяжешь мне руки? Да это именно то, о чем я мечтал всю свою жизнь. Куда же мы пойдем, а? В пыточную? Чуть не вскрикиваю, когда рыжеволосая тащит меня за собой. –Эй-эй, я все понимаю, но у меня немного сломаны ноги, – ошарашено говорю я. –Не пори чепухи. Фриск должна была принести тебе еду. Ты уже восстановил свои силы и вполне можешь самостоятельно передвигаться. Я недовольно поморщился от таких слов. Неприятно задевало слово "еда". Ну конечно, кусок чёрствого хлеба – это тоже еда. На всё у этой сучки холодный расчёт. Мы медленно шли по коридору. Надо было видеть моё искреннее удивление, когда женщина провела меня дальше пыточной. Сперва я обрадовался, а потом подумал, что она может придумать что-то похуже, чем опыты. Неподалёку слышна музыка. Я навострил несуществующие уши. Хмм. Кажется, это пластинка с записью шансона играет на граммофоне. Звук становился всё громче и чётче. Мы дошли до деревянной двери и ненормальная уже хотела открыть дверь, как развернулась ко мне. Застываю на месте с лицом "а что я-то?", но вместо ответа на глазницы ложится уже знакомая черная тряпка. Осторожно переступая порог, чтоб, не дай, блять, Бог, не грохнуться хрен знает на что, я зашёл вслед за сумасшедшей. Вздрагиваю от неприятных ощущений. Пол из кафельной плитки. Ни о каких мерах утепления или элементарной трубы отопления речь могла даже не идти, эта самая речь могла просто развернуться и уйти, решив не иметь ничего общего с этим подвалом. Холод, отдаваемый землёй, шёл именно в пол, в эту чёртову плитку. "Был бы я человеком – все ступни б заледенели." Женщина с нажимом усадила меня на пол и привязала к какой-то железной балке. Эта хреновина тоже была жутко холодной. Шикарно. Это новый вид пыток. Ну, дамочка, для того, кто жил в Снежнеграде при минус тридцати градусов по Цельсию каждый день, такой вид развлечения покажется детской шалостью. Были и большие минусы в моём незавидном положении. Похоже, я не могу сдвинуться с места. Повязку с лица стремительно сдернули и я мгновенно зажмурил глаза, щурясь от ослепительного света. В сердце жгуче кольнуло. Зрачки расширились до предела. Сердце застучало как бешеное. Мозг просто отказывался переваривать информацию, и когда все моё существование ринулось вперёд, тело стало ватным, как свежий тополиных пух. Я с ужасом смотрел на пунцовые щёки, что стали красными из-за ударов. Смотрел на изодранную одежду и синяки. Смотрел на царапины, и как капала с виска тёплая кровь. Я смотрел, как дрожали эти плечи в ожидании новых побоев. Эта. Ебаная. Сука. Как ты вообще посмела? Как поднялась рука на мою малышку? Фриск хрипло дышала, а из-под головы, проходя по вискам, тонкой струйкой текла алая кровь. Глаза девочки были завязаны, видимо, чтобы не лицезреть меня. Бледные губы слабо дрожали, как будто недавно малышка устроила истерику со слезами и надрывным криком. В комнате раздался дикий смех: –Неужели вы могли подумать, что я не узнаю подробности этого милого маленького ПлАнА? Внутри всё как-то рухнуло и перевернулось с ног на голову. Я даже задержал дыхание, пытаясь выйти из состояния аффекта. Я просто отказывался верить в происходящее. Всем этим побоям для малышки было лишь одно объяснение – наш нелепый план. Маленькая несбыточная мечта, столь эгоистично придуманная мной. Сейчас Фриск страдает только из-за меня и из-за моей чёртовой идеи. Теперь всё кончено. Мы сгнием здесь вместе. Фриск и Санс. Эта мразь забьёт до смерти нас обоих. По комнате вновь пронёсся ужасающий хохот. –Ну же, разве вы не хотите узнать, как я узнала об этом? – с издёвкой, истерично смеясь, спросила женщина. Дергаюсь, переводя взгляд на психопатку. И правда. Как? Её точно не было в доме. Жучок? Она подслушивала, стоя за дверью? Как?! –Оххх, очень жаль, что вы не заметили скрытой камеры. Я досадливо скрипнул зубами. Дурак, дурак, дурак! Ну почему не учёл такой детали? Надо было просчитывать ВСЕ варианты. Теперь мы даже живыми отсюда не выберемся. Или выберемся, но большими потерями. Чёрт, чёрт, чёрт! Проще сдаться и сдохнуть в бесконечных пытках. –Раз уж вам удалось ТАК наладить связь, я сделаю кое-что особенное. Посмотри, монстр! – женщина резко задрала свитер Фриск я поднесла нож к оголенному животу, – смотри внимательно. Малая задергалась и закричала, когда эта тварь начала выводить на животе девочки какие-то символы. Я истошно кричал, чтобы она остановилась. Пытался лягнуть, но ноги не доставали. Я матерился, плевался ядом, делал буквально всё, чтобы садистское внимание этой женщины переключилось на меня. Был готов на что угодно. Но психопатке лишь нравилось, как я вымаливал для её дочери пощаду. –Убери от неё свои руки! Перестань! Уйди! Просто не трогай её! Остановись! – на мгновение голос сорвался, но я просто вдохнул побольше воздуха и продолжил орать. – Вырежи это на мне! Тебе совсем не жалко собственную дочь? Она всего лишь ребёнок! Я дёргался и орал, пока были силы. Этот чертов граммофон был лишь средством отведения глаз, чтобы крики были не так слышны. Я чувствовал себя настолько беспомощным, насколько это представлялось возможным. Ничего не могу сделать. Я не могу ей помочь. Не могу остановить это нескончаемое насилие. Всё, что я могу – выкрикивать угрозы, орать или рыдать. И я остановился, закрыв рот и резко замолчав. Малая продолжала извиваться и кричать. Медленно подбираю ноги к себе, образуя клубок. Какой смысл драть глотку, если это чудовище не услышит? И я затих, подавленно уставившись в спину психопатки, потушив глазницы. Верно. Это не имеет смысла. К горлу подступило отчаяние, столь большое, как океан. А к глазам подступили горькие соленые слёзы. П-пожалуйста. Кто-нибудь...помогите. Я не хочу слышать, как малышка плачет, срывая голос. Я не хочу видеть нескончаемую боль в её невинных глазах. Прошу, пусть это закончится. Кто-нибудь...прекратите это. Вы зовёте на помощь... Но никто не пришёл.