100 и 1 способ соблазнить блокнот

— Как голова? — еще раз спрашивает меня Наоми, кажется, вот-вот отрубится на плече брата. Вопрос успешно игнорируется. Мы едем в тишине, и только когда парочка выходит из машины, успеваю поймать Доппо за рукав. Он с удивление тормозит, хмурится, но остается. — Пожалуйста, отвези меня домой. — Доктор Йосано… — У меня растяжение и царапина, мне не нужна помощь Акико, а дома есть эластичный бинт. Доппо мешкает около минуты, уже думаю, что полезет в свой блокнот, сверять график, но вдруг заводит машину, и мы едем. Буквы передо мной так и пляшут в голове, вшиваясь в мозг алым. Может, накручиваю? А может, этот Ринтаро не так прост и имя его кажется отголоском неспроста. Как благородный рыцарь, Куникида доносит меня до двери, закидывая на плечо, словно мешок картошки. Не мне обижаться, тем более, когда я чувствую себя как мешок, причем кое-чего похуже, чем родитель чипс. Меня опускают на диван и выходят из комнаты, даже не попрощавшись. Ну да, чего я, собственно, хотела? Платок в руках аж нагрелся, приходится запрятать его под подушку до лучших времен. Сначала душ, затем позвонить Йосано и попросить не убивать за любимые юбку и туфли, которые я благополучно оставила в руках доктора. Обидно, конечно, но зато он жизнь нам спас. Аккуратно поднимаюсь, задирая юбку. Господи, без слез не взглянешь: моя правая сторона тела похожа на один большой синяк, на бедрах мелкие царапинки ровно как и на руках. А это я еще не смотрела в зеркало. Честное слово, дойду до душа и утоплюсь в слезах. Выгляжу как после бомбежки, а встретились-то мы всего лишь с новичком Гильдии. На что же способны остальные? — Сядь, — голос Куникиды буквально сваливает меня с ног. Он садится на диван, ставит мою аптечку на пол и ждет. Я тоже жду, мало ли чего у Куникидушки в голове. — Ногу давай. А, да, точно. На ноге держится забавная лента, которая никуда не пропала, кстати говоря. Значит, с комнаты Энн возможно что-либо забрать? Интересный поворот. Лодыжку будто жжет огнем, приходиться зашипеть и попытаться выдернуть конечность, но кто бы мне дал? У Доппо хватка бульдога, и не только в рабочие моменты. Дергаюсь еще раз, а это он даже половину не разбинтовал. — Не дергайся, — предупреждает коллега. — А ты мне ногу не ломай, — но все же добавляю следом, — будь со мной нежнее, Куникида. Он выдыхает, но движения действительно становятся осторожнее. Откидываю голову на спинку дивана, бездумно палясь в потолок. Голова слишком пуста, наверное, от пережитого стресса. Все же это моя первая битва и вообще я впервые стреляла во что-то живое. Акико настояла на курсах по огнестрельному оружию. Так что собирать, разбирать и стрелять я умею, даже иногда в мишень попадаю. Становится легко и приятно, начинает клонить в сон. Доппо намазывает мне ногу гелем, и та, видимо, впитывается на раз-два, потому боль быстро уходит. Хочется вздремнуть немного, а затем уже душ и обработка других царапин. Даже устраиваюсь удобнее, но здравствуй, жестокий облом. У меня даже мурашки проступают мгновенно, когда печально известная зеленка впитывает в ранку чуть выше лодыжки. Чертов Доппо. — Я дальше сама, — пытаюсь приподняться и увидеть, что там коллега вытворяет. — Лежи смирно, Энамото, у тебя может быть заражение. — А может и не быть, — шиплю, когда он дотягивается еще до одного места. — Это неприятно. — Терпи, тебе ведь не пять лет. Серьезно что ли? Обида подкрадывается с тыла и бьет в лицо, а затем и краска стыда, когда руки Куникиды начинают исследовать все ранки на ногах и подниматься выше, душит все приступы возмущения. Когда он минует колено и поднимается к бедру, начинаю усиленно отползать. Нет, тут дело не в невинности, но это как-то слишком интимно и после его действий все щиплет и становится похожим на зеленые кляксы. Стараюсь больше не дергаться, заметив набежавшую на лицо начальника тень. Молчи и терпи. Терпи и молчи. Руки у него теплые, это приятно. Доппо их держит при себе, орудуя исключительно ватной палочкой, лишь иногда прикасаясь к коже. А лицо-то какое сделал. Кажется, он мрачнеет еще больше, глядя на длинный порез, который, в общем-то, и порвал юбку и убежал высоко до тазовых косточек. Доппо мрачнеет, аккуратно касаясь пореза. От этого становится еще более неловко. Словно он никогда не видел длинные царапины, к чему такая забота? Но его пальцы продолжают осторожно исследовать кожу вокруг пореза, касаясь совсем невесомо и вызывая этим мелкую дрожь. — Я сама дальше, — каркает во мне ворона и остатки разума. Куникида тут же убирает руку, отрываясь от созерцания чужих конечностей. Смотрит точно в глаза, и потом также горестно вздыхает. Я понимаю, что он хочет сделать. Кажется, он тоже понимает, что хочу сделать я. Пытаюсь встать с дивана или перекатиться на пол, но Доппо не дает даже шевельнуться, точно хватая одной рукой за щеки, а другой сдавливает плечо. Черт, быстрый он, а ватная палочка уже в зеленке неминуемо движется к лицу. — Что же ты такой грубый с девушкой, Куникидушка? — шиплю не хуже гусей. — Твоему идеалу вряд ли понравится такое отношение. — Она не станет вырываться, когда не нужно, — парирует коллега, нависая надо мной. Приходится сползти ниже, так что уже лежу головой на диване, а на мне чуть ли не лежит Доппо. Но сейчас это волнует меньше всего. Я все еще активно вырываюсь, по крайней мере, нижняя часть вот-вот станцует брейк-данс. Это злит Куникиду, но он все еще пытается, пару раз промахиваясь мимо раны на щеку. Хоть не в глаз, победа. — Лежи смирно, Энамото! — Нет, не буду, — сама не помню, когда это научилась хныкать. — Ты ведешь себя, как ребенок, — удрученно вздыхает коллега, отпуская щеки и плечо. Ничего не ребенок. Я боюсь боли, как и любой другой человек. Это Доппо у нас готов терпеть лишения во благо своих идеалов. Но вошкаться долго со мной никто не будет, потому мы оба замираем, глядя друг на друга. — Подуй на ранку, — всего лишь просьба. Доппо хмыкает и все-таки дотягивается до царапины на брови. Стараюсь не вырываться, но так жжется, что стон сам вырывается из плотно закрытых губ. Больно-то как! Взглядом упираюсь в подбородок босса, когда он наклоняется, чтобы действительно, без шуток, подуть мне на ранку. А я так и замираю под ними, понимая, что, кажется, не могу шевельнуться. Это что надо было выпить или съесть, чтобы такое представить? Куникида нянькается со мной, как с дитем малым, да и не рычит почти. Терпит и выполняет каприз, хотя в обычный день послал бы далеко и надолго. — Мне просто любопытно, у тебя в блокноте прописано быть паинькой с ранеными сотрудницами? — Ты о чем? — в недоумении отстраняется Куникида, но не так далеко, чтобы чувствовать спокойствие. — Не знаю, — тушуюсь не на шутку. — Забудь. Но, кажется, до кое-кого запоздало доходит. Доппо хмурится, глядя на меня из-под очков, а затем выпрямляется. — Это разве не у тебя прописано быть как можно дольше беззащитной? — а затем добивает. — Тебе не идет. Минуточку. Резко принимаю сидячее положение, впиваясь костлявыми пальцами в плечо коллеги, на всякий случай, чтобы не ретировался с поля боя. — Ты читал мой блокнот? — Не я, — с нотками стали выдает Куникида, — Дазай мне зачитал. Лучше бы я осталась в комнате Энн, играть с ней в убийственные салочки. А что, и физическую форму поддерживаешь, и адреналин постоянный, и собеседник даже имеется в лице Люси. Ну чем не жизнь? — Я… Главное не оправдываться. Не смотреть в глаза. Не краснеть. Под руки попадается только изодранная юбка, ее и начинаю мять, представляя чужое лицо с глумливой улыбочкой. Я подстрою Дазаю запоминающийся суицид. — Возьми пару дней выходных, тебе нужно подлечить ногу. Как сможешь стоять, возвращайся. Поднимаю взгляд на него. Мы сидим очень близко, но, по-видимому, это волнует только одного из нас. А еще волнует то, какой Доппо спокойный и странно задумчивый. Будто бежал марафон и вот остановился поразмыслить о великом. Странно все это. — Слушай, тот блокнот… — Забавное название, — хмыкает коллега, перебивая. Обычно Куникида не перебивает, но, полагаю, ему эта тема тоже неприятна. Потому быстро и скороговоркой выпаливаю: — Дазай тоже подсовывал мне пару раз твой дневник, но я его не читала, честно-честно, так что, чтобы он тебе не сказал, он выдумал. Даже глаза закрываю, а то вдруг прилетит и мне. Но, нет, в ответ только тишина. Предпочитаю все равно лишний раз не двигаться. — Я в курсе, — доносится прохладный голос. — Доктор Йосано поведала мне, что ты не лезешь в личные вещи. — Доктор Йосано? — кажется, кое-что встает на свои места. Дазай и блокнот, разговор с Йосано, такой акт заботы, да и еще непредвиденные выходные… — Как давно Осаму прочитал тебе блокнот? Вопрос бьет точно в цель. Куникида отводит взгляд и чуточку мнется. Даже очки снимает, сдавливая переносицу двумя пальцами. — Ясненько, — единственное, на что сейчас хватит сил, это улыбнуться, — ну что же, могу дать списать парочку приемов, вряд ли они помогут… — Энамото… — … но несколько идеально подойдут для ухаживания за второй половинкой. Не соблазнить, а именно, ну, знаешь, помочь раненому сердцу и все такое… Я осекаюсь. Помочь раненому… помочь… минуточку… Под первой подушкой пусто, зато под второй обнаруживается пропажа. Разглаживаю платок, не обращая внимание на следы крови, и стелю ткань перед собой. Сейчас главное вспомнить имя, такое жуткое и одновременно мелодичное. Йосано-кун. Прямо перед взором возникает образ доктора, уводящего маленькую девочку за ручку. Но девочка эта отнюдь не с золотыми кудрями… — О, господи, — я тут же подскакиваю, но не рассчитываю свои силы и валюсь назад. Куникида удивлен, но помогает снова сесть на диван. Вот же оно, прямо на поверхности, а значит… — Ты чего, Энамото? — Помнишь доктора с ребенком, к которым я подходила? — не дожидаясь реакции, продолжаю. — Это Огай Мори. Тот самый. — Босс Портовой Мафии? — выгибает бровь Доппо, разглядывая выкинутый платок. — Да, он помог нам там, в комнате Энн. Ногу мне перевязал, да и насколько могу судить, именно он помог Ацуши победить. — Что же, — выдыхает Куникида, — Гильдия коснулась не только нас. — Нет, ты не понимаешь, — меня распирает жуткий страх и почти паника. Я видела Акико, когда ей было четырнадцать. И пусть я была еще ребенком, но тогда Йосано не была собой. Ни той дочерью кондитеров, пекарня которых находилась в том же доме, что и наша квартира, ни той девчонкой, что пеняла мальчишек на соседней площадке за то, что они насыпали песка в трусы мне и еще парочке наших подружек. Акико была пустой оболочкой. И Рампо Эдогава, который и привел моего доктора в агентство, строго запрещал говорить о войне, о врачах, о прошлом. Это же и просил мою маму директор Фукузава в соседней комнате, но мать не послушалась, и у Йосано случился срыв. Тогда директор и великий сыщик забрали ее, а через полгода у матери обнаружили первую опухоль. И все из-за этого ужасного человека, который забрал у меня Йосано-кун. — Ты не знала, что Мори в Йокогаме? — Доппо все еще тут. — Она не говорила, — слишком тихо, но все равно, услышат ли меня. — Сказала только, что он… больше не заберет ее. Мысли все еще вязли в чистой детской ярости и человеческом гневе. Акико рассказала обо всем, о каждом пациенте, о каждой ране. О докторе Мори в том числе и порой мне иногда казалось, что она хотела к нему. Что она могла бы уйти, но успокаивало лишь то, что он призрак прошлого, что он далеко, не придет, не достанет. Эта ложь так плотно въелась в уши, что едва ли верилось. Он все время был рядом. И Йосано не уходила. Он все время будет рядом с ней. И в один прекрасный день он захочет ее к себе, потому и знает мое имя, следит, разнюхивает, не выпускает… Кажется, меня кто-то держит за плечи и говорит со мной? Перед глазами все еще стоит лицо Йосано в четырнадцать лет. Она ведь заново училась ходить, не говоря о социальных навыках! И мама не винила ее, только себя, потому и отказалась от терапии врачей и помощи Акико... — Харуко, — голос Куникиды все-таки врезается в уши, он стискивает левое плечо, заглядывая в глаза. — Все хорошо, — выдает мой рот на автомате. — Никто никого не заберет, — хмурится Доппо. — Агентство не дает своих работников в обиду. Снова кивок. Да, агентство очень сильное… — … не дает в обиду свою семью. Доктор Йосано часть этой семьи, как и ты, как и я и прочие сотрудники, слышишь? Мы не позволим забрать кого-либо. — Очень громкое заявление, Куникида, — улыбка сама собой появляется на губах. — Я уверен в наших силах. И ты не сомневайся. Взгляд замирает на Доппо, тот во всех красках рассказывает, что они делали, делают и будут делать с врагами. От этого чуточку легчает, а еще от того, что мы просто разговариваем, не глядя на время, и крепкое мужское плечо непозволительно близко, так и манит опереться. Но я держу себя в руках даже когда Куникида приносит плед, накрывая мои ноги. — Ты такой заботливый, Куникидушка, — ну это не значит, что дразниться я не стану. — Это всего лишь… — он осекается, что странно. Хмурится, отчего морщинка прорезает переносицу, а затем садится слишком близко, глядя на меня. Аж страшно от такого пристального рассматривания, но замираю, тоже вглядываясь. Получается не так проницательно, да и взгляд отвожу первой. — Тебе нужно отдохнуть. Доппо касается моего лица, быстро прикладывая широкую ладонь к щеке, оставляя после себя приятное тепло, а затем встает, поправляя свою жилетку. Разворачивается и выходит, несильно хлопнув дверьми на прощание. Собственно, у меня только один вопрос: это что сейчас было такое?