Смех колокольчиков

Я не знаю, сколько времени ушло у меня на снятие техники. Я просто начала складывать ручные печати и забыла обо всём на свете. Время проходило мимо меня, его для меня не существовало. Когда я закончила, я ощутила резкий упадок сил. Чакра моя была на исходе, как и физические силы. Анко открыла глаза, глубоко вздохнула... Это последнее, что я видела перед тем, как потеряла сознание. ... Проснулась я на той же кушетке, в лаборатории Тоби. Я уже хотела подниматься, — силы наполняли меня до краёв, чакра восстановилась полностью, — как вдруг ощутила, что заключена в какой-то странный белый панцирь. Я коснулась его рукой: он был ужасно скользким и противным. Словно почуяв моё отвращение и ужас, «панцирь» освободил меня из своих оков, стёк на пол белой жижей и растворился в темноте, где через секунду, из того же места, появился Тоби. — Что это было? — не удержалась я от вопроса. — Наш старый друг Зецу, — ответил он. Мозг машинально произвёл перед глазами изображение «человека-алоэ». Фу! — Он ускорил процесс твоего восстановления путём взаимообмена чакры. Затем Тоби повёл меня в смежную с лабораторией комнату. Там было побольше света и это, пожалуй, единственное её отличие от меблировки другой комнаты. Те же стеллажи, шкафы, заставленные неизвестно чем: я могла различить лишь смутные очертания предметов. Однако, глаза мои постепенно привыкали к темноте, и я уже лучше ориентировалась. Но как они только здесь живут, эти люди из Акацки? Их образ жизни навевает мне мысли о каких-то сказочных злодеях, чьё почитание зла доводится до абсурдности: они презирают даже свет солнца. В комнате ещё был письменный стол, на котором, кроме листа бумаги и письменных принадлежностей не было ничего. — Садись, — Тоби указал мне на темное кресло рядом со столом. Я повиновалась. — У меня есть к тебе предложение, — начал Тоби. — Вряд ли оно тебе понравится, но ты всегда можешь отказаться. Это и следовало ожидать, подумалось мне. Тоби (называть его Мадарой даже как-то язык не поворачивался) вряд ли бы оставил меня в плену только в качестве приманки для Наруто. Мои опасения подтвердились. Тоби продолжал: — Видишь ли, мне нужно кое-что от... Орочимару. Точнее, от той проклятой печати, что он оставил у своих подопытных. Я бы мог самостоятельно получить желаемое, но при работе с печатью существует большой риск: её носитель может умереть. Это нежелательно. Тоби сделал паузу, посмотрел на мою реакцию. Я ничего ему не ответила. — Если при работе с печатью у меня в распоряжении будет талантливый ирьёнин, то смерть носителя можно избежать. От отвращения я скривила губы. Но посмотрим, что будет дальше. — Так как ты смотришь на это, а, Сакура-чан? — Тоби уставил на меня свои пылающие алым глаза. Я попыталась выдержать этот взгляд, но в конце концов не смогла побороть свою неприязнь и опустила веки. — Я не хочу, — тихо ответила я, стараясь не смотреть в глаза Тоби. — Не хочу... помогать таким, как ты. — А как же смерти невинных людей? — в свою очередь вставил он. — Они наверняка умрут, если ты не поможешь мне. Не поможешь им. — Я бы предпочла умереть, чем помочь тебе, — неожиданно выпалила я в порыве чувств. Но тотчас же взяла себя в руки. — Будь я на их месте... — А как же профессиональный долг..? — усмехнулся Тоби. Покачал головой. — Где же твоя добродетельность, Сакура-чан? Он изводит меня. Это точно. — Как такой человек может говорить мне о добродетельности?! — я встала, хотела уйти. Хотела, да не могла. В эту же секунду за моей спиной появился Тоби, и надавив мне на плечи, вновь усадил на место. — Вот же упрямая девчонка! — сказал он с полу шутливой интонацией, словно хотел отругать меня, как маленького ребёнка. Затем вновь присел на край стола и устремил на меня свой инквизиторский взгляд. Я не смела уже ему сопротивляться. — В конце концов, ты нужна мне, — продолжал он. — Талантливые медики на дороге не валяются. Я не могу, да и не хочу убивать тебя. Это так грубо и безвкусно, знаешь... — Я согласна, — ответила я тихо, но твёрдо. Больше не могу выносить этого насмешливого взгляда! Тоби усмехнулся. — Давно бы надо. Ты упрекала меня в злодеяниях, что не даёт мне права говорить о добродетели. Но вот видишь: я даю тебе право выбора. Абсолютного зла не существует, это лишь метафора... Итак, теперь нужно написать письмо в Коноху. Письмо? Что это ещё за шутки? Тоби, увидев растерянность на моём лице, сказал: — Ну а как же: я должен поставить в известность селение Листа, что с тобой всё в порядке. Пусть же твои друзья и учителя не беспокоятся... Итак, начинай. «Цунаде-сама, — или как ты её там называешь? Насколько я знаю, ты была её ученицей. Будем сразу обращаться к верхушке Листа, — я ненадолго задержусь у Акацки, им потребовалась моя помощь. Мой профессиональный долг требует неотлучного присутствия рядом с несчастными больными...». Пришлось повиноваться. Снова. Он издевается. Надо мной, над всеми моими друзьями! Наверное, он желает внушить мне чувство тоски по дому, тем самым подавляя мою волю. Но это неважно. Надо слушаться его, иначе... иначе он просто убьёт меня. Глаза застилали слёзы. Тоби продолжал диктовать. — «Акацки очень добры ко мне, их лидер, Учиха Мадара, поселил меня в отдельном уютном доме на побережье моря...» Я не выдержала и посмотрела на него с упрёком. До того я соскучилась по свету дня, что мысль о море была для меня невыносимой! Он увидел мои влажные глаза. Как хорошо, что я не видела его лица, скрытого за маской! Сейчас бы его выражение показалось бы мне невыносимым! — Это не ложь, Сакура-чан, — ответил мне Тоби. — Позже я покажу тебе твои апартаменты... Пожалуй, это всё, что требовалось написать. В этот раз, — он прошёлся около стола, заглянул в лист бумаги, исписанный наполовину. — Ну от себя добавь каких-нибудь нежностей, чтобы выглядело правдоподобно. А то твои друзья могут решить, что это лишь моя злая шутка... Я всхлипнула, смахнула с лица слёзы. Всё только начинается.