«Часто я просыпался ночью, оглядывал комнату и спрашивал себя: Не в аду ли я?» Эдвард Мунк.
***
Три года назад.
Первый раз заговорить о своем статусе и своей жизни Лекса решилась в первый же вечер в Италии. Зайти решила издалека, но, по-видимому, слишком далеко копнула — настолько, что спустя сорок минут обнаружила, что находится в ласковых объятиях Кларк, а в горле саднит от подступающих слез при рассказе об отце, но Лекса старательно цепляет на лицо маску спокойствия, давит из себя улыбку. — Он сам не знает, что упустил, Лекс, — уверяет она и осторожно её обнимает, поглаживая по затылку. — Ты не виновата, что твои родители не ладят. Лекса улыбается в ответ, заметно расслабляясь. Она и сама не знает, почему ей было так просто выложить то, что они не обсуждали даже с братом, но теплый взгляд и неожиданная поддержка помогают справиться с негативными эмоциями. Еще спустя несколько дней Лекса понимает, что может просто рассказать Кларк все, что угодно, и она поймет. Они лежали на диване в их номере и отдыхали после насыщенного дня, когда Принцесса начинает неловкий разговор. Вот только телефон Кларк решает, что сейчас самое подходящее время для другого диалога. Когда Кларк возвращается к Лексе — её решимость давно улетучилась и поэтому она через силу врет о том, что хотела обсудить лишь завтрашнюю поездку в соседнюю провинцию на виноградинки, искренне ненавидя себя за эти слова. Как же тяжело. Она раз за разом подкрепляет свою ложь, отсрочивая неизбежное. Спустя семь дней Лекса чувствовала себя отвратительно уже совсем по другой причине. Мало того, что она соврала Кларк, еще и своим побегом подставила Костию. И ей пришлось соврать Кларк — снова. Ну, чисто технически, она не врала. Я не должна этого делать, — уговаривает она себя, — не должна. Это неправильно. А подставлять Кос и сбегать от матери — это правильно? Но ей так хорошо сейчас. Тупое эгоистичное оправдание, которое, как ни странно, срабатывает. Ночью она как вор выскользнула из их номера и отправилась в клуб, где засветилась перед одним из журналистов, специально нанятым Костией. И, вполне вероятно, что она не стала бы этого делать, если бы не угроза международного скандала, потому что Титус умудрился подключить к её поискам всех, кого только нашел. В общем, Кларк её отсутствия не заметила и была приятно удивлена завтраку, который Лекса принесла из ресторанчика напротив. Они уже неделю находились в Венеции, гуляя по узким улочкам, катясь на гондолах и проводя время вместе, поглощённые собственными эмоциями. Счастье между ними было почти осязаемо — некоторые принимали их за пару молодоженов и Лекса с радостью поддерживала эту легенду, обижаясь на Кларк, если та отказывалась подыгрывать. Здесь ей не приходилось скрывать своего лица, а поддельные документы позволяли им наслаждаться жизнью во всех её красках.***
Пена уже слегка осела, оголяя плечи и ключицы Лексы. К последним сейчас тянулась Кларк — скользила рукой по влажной коже, собирала пальцами капли, никак не реагируя на часто вздымающуюся грудь, а потом остановилась на клейме — татуировке. «Луна не способна дарить свет», — произносит одними губами и обводит каждый символ. Снова и снова, не отрываясь, не переставая дублировать неровные буквы. Кларк покрывала её поцелуями уже по второму или третьему кругу, дотрагивалась до самых чувствительных мест, и минуты летели мимо, заканчивались абсолютно незаметно. — Кларк… — получилось немного жалобно. — Кларк? — Девушка моментально прекратила свои ласки и невесомо поцеловала её в щёку. — Что такое? — Мне слишком хорошо с тобой, — блаженно промычала Лекса и улыбнулась. Кларк, у которой неизвестно по какой причине ещё не онемели губы, вновь потянулась за поцелуем. А затем нехотя отпустила, прикусила ненадолго губу и выдохнула, так и не отстранившись: — Что она значит? — Что? — еле слышно спросила Лекса. — Луна не способна дарить свет. Ты не дописала цитату, — шепчет Кларк, продолжая выводить буквы на ключице Лексы. — Но только она будет светить путнику, когда прячется солнце.* Её руки были холодными — особенно контрастно это ощущалось разгорячённой кожей, — взгляд с каждой новой секундой становился ещё более пленённым, зачарованным, а губы невыносимо желанными. Накатывало и новое, невероятное по силе чувство, и Лекса не знала, куда от него спрятаться, да и стоит ли. Под воздействием последних райских дней — оно становилось ещё острее — разбавляло стойкий контроль над ситуацией и дыхание почти в ухо, и её руки на коже, и, конечно, недавно выпитый алкоголь. Лекса не могла больше держать эти слова в себе. — Я слишком счастлива рядом с тобой. — «Я тоже», хотела ответить Кларк, но не успела. — Я знаю, что мы знакомы не больше недели и ты не обязана чувствовать то же самое… — Лекса сглатывает слюну по сухому горлу, разворачиваясь лицом к Кларк… — Я люблю тебя. Кларк застывает на миг и смотрит прямо перед собой. Любовь. Нет, о чем она думает? Прошло всего несколько дней. Это же безумие. Это же безумие, правда? Однако вместо того, чтобы озвучить свои мысли, поделиться с Лексой тем, что нарастающая тревога не позволяет взять себя в руки, и попросить немного времени, Кларк лишь приподнимает ресницы, испуганно хлопая ими, и смотрит на её татуировку, на оголённую шею и её губы, по-прежнему не имея смелости на то, чтобы взглянуть в глаза. Но когда Лекса громко вздыхает, ласково проводит по её коже большим пальцем и еле слышно шепчет «Я хотела, чтобы ты знала…», Кларк, наконец, сдаётся и смотрит ей прямо в глаза. Из-за громкого биения сердца Кларк не слышно, как та дышит, поэтому она старается сконцентрироваться на том, что видит. А видит она прямые пушистые ресницы, широкие брови, красивые губы. Руки, которые Лекса положила на стенку ванны, её шея, ключицы, вид на которые стал открыт совсем недавно. Они так близко, но этого расстояния ей более чем достаточно, чтобы разглядеть в Лексе что-то такое, о чём Кларк раньше не знала, на что не обращала внимание. — Солнце любит луну так сильно, что потерялось навсегда, чтобы дать ей дышать**, — серьёзно произносит Кларк, вкладывая в одну фразу слишком много своих чувств. Лекса, не отрывая от неё взгляд, замирает. Они улыбаются друг другу. Сорок минут спустя, еще с влажными волосами, они уже стоят перед первым попавшимся тату-салоном, просматривая книги и подбирая нужный шрифт.***
В зеленых глазах Лексы плясали неоновые отражения витрин сувенирных лавок. Улица переливалась миллионом огней рекламных жидкокристаллических экранов, тонкие музыкальные пальцы кутались в шарф, ища спасение от вечерней прохлады. Взъерошенные темные волосы смешно падали отдельными прядями на глаза, что Кларк периодически убирала непокорные локоны ей за ухо. На этой террасе было тепло и уютно. — Любимая, закажешь мне кофе? — спрашивает Лекса, выпутываясь из объятий Кларк. Кларк кивает, но Лексе требуется еще целая минута, чтобы прийти в себя и встать с этого кресла. Кларк вздыхает и смотрит ей вслед. Как дура. Больная от любви дура. Она снова вздыхает и пытается заглянуть в меню, лежащее перед ней, но мысли упорно не хотят направляться на что-то реальное. — Добрый вечер, мисс Гриффин! — сухой голос мужчины врывается в её сознание. — Я присяду. Не дожидаясь разрешения, мужчина садится в кресло напротив. Взгляд мужчины напрягает и раздражает. Кларк чувствует его почти физически. Он обжигает кожу, оставляет после себя неприятный осадок. Кларк поднимает глаза и видит мужчину в строгом костюме. У него отсутствуют волосы на голове, а глубоко посаженные глаза говорят, что он видел все, что можно увидеть в этом мире. — Нам надо поговорить, — улыбаясь ей, он кладет на стол перед ней журнал, разворачивая. Кларк совсем не понимает, чего хочет от неё этот странный человек, как он произносит: — Это касается Её Высочества Принцессы Александры… — Не понимаю, как это может касаться меня? — Кларк берет свой бокал с чаем, делая глоток. — Вы её знаете, как Лексу Кери… — прошептал мужчина, прожигая девушку ненавидящим взглядом. От услышанного имени у Кларк по спине пробежался мерзкий липкий холодок. Пальцы судорожно сжали бокал с напитком. — Мне многое нужно вам рассказать… Кларк пыталась сдержать дрожь, но рука все равно дрогнула, из-за чего жидкость небольшой лужицей пролилась на бежевую скатерть стола. Она опускает взгляд на какой-то журнал и видит Лексу на выходе из клуба, но она не одна. Шатенка не смотрит в камеру, целуя какого-то мужчину. Не её. Он поддерживает её за талию, и от этого в груди что-то неприятно колет. Мужчина напротив продолжает свой монолог и в голову закрадываются подозрения, но Кларк отчётливо понимает, что они не обсуждали свои отношения, точнее их продолжение в Лондоне, и здесь оказались они спонтанно. Или это совсем не так? Потому что мужчина, сидящий напротив, приводит достаточно упрямые факты, говорящие об обратном. Почему же так больно? Кларк читает название статьи: «Чего еще ожидать от власти или так ли сильна Королева Анна, если не может удержать собственную дочь?». Она несколько раз моргает и снова смотрит на фотографии. На ней та же одежда, что и на Лексе два дня назад. Её Высочество Александра. Принцесса Великобритании Александра. В её сознании вспыхивает образ Лексы в их первую встречу и мужчины, подозрительно быстро извинившиеся и пропавшие из кафе. И это имя тоже звучало в её голове фразами вроде «Я все время застреваю на работе только из-за Принцессы и её вечных скандалов, которые вынуждена покрывать» — брошенное Рейвен, когда она приглашала её на работу к себе. Закрыв глаза, Кларк пытается вытащить воспоминания из темного тумана собственного негодования. Они возвращаются к ней нечеткими фрагментами, которые никак не могут выстроиться в какой-то определенной последовательности. Она была так поглощена счастьем последние дни, что эти новости стали настоящим ударом. Кларк закрывает глаза и тяжело дышит. Лекса не сопротивляется, когда мужчина на фото целует её, похоже ей даже нравится это, а на глазах Кларк от всей этой картины появляются слезы. Кларк никак не может сложить в едино все, что говорит этот мужчина, и все, чего она хочет, чтобы он заткнулся. И как можно скорее. Эксперимент! Попробовать, что-то новое! Устала от давления, решила развеяться! Прежняя картина мира разрушилась в один миг, и настало время решать, что делать дальше, вот только Кларк не может найти в себе сил, чтобы даже поднять взгляд от злосчастного журнала. Титус тем временем закончил свой монолог на одном дыхании. Когда Лекса возвращается, все еще улыбаясь, первое, что замечает — Титуса, что-то рассказывающего Кларк. А второе, что видит — непонимающий взгляд. Счастливое выражение лица за минуту её отсутствия сменилось убитым. Слезы в широко распахнутых глазах. Дрожащие губы. — Почему же ты мне ничего не сказала? — Она явно дрожала, нервно вцепившись пальцами в свои колени, и зомбировано смотрела прямо на журнал пустым взглядом, на дне которого плескался лишь бесконечное непонимание. Лекса чувствует, как Кларк дрожит рядом с ней, пытаясь взять себя в руки. — Я… — говорит Лекса, она опускает свои руки и слегка сжимает пальцами края рубашки, желая скрыть свое волнение. Смотреть ей в глаза трудно, невыносимо. Кларк глядит с мольбой, ждет слов, которые вселят в неё надежду, не дадут маленькому огоньку в душе потухнуть. Она пыталась. Дважды пыталась все рассказать, но так и не хватило духа. А потом находились все новые и новые оправдания, чтобы отложить этот разговор. Им было хорошо здесь и сейчас, и Лекса совсем не знала, как повлияют такие новости на отношение Кларк к ней, а проверять совсем не хотелось. Взгляд Кларк был такой разочарованный, что Принцессе хотелось упасть перед ней на колени и молить о прощении. — Конечно, можете не утруждать себя, Ваше Высочество, — едко выплевывает Кларк. — Ваш подданный мне уже изложил суть дела. Титус тем временем уже направился на выход из кафе. Ловушка. Кларк чувствует, как ей становится тесно в этом кафе на открытой террасе, она резко встает. Они вдвоем и Кларк не может (не хочет) сейчас быть рядом с Лексой. Воздуха не хватает. Он тяжелый. Будто кто-то магическим образом выкачивает его из атмосферы. Та же самая бумага лежит лицом вверх на столе рядом с ними, так что Кларк хватает её и поворачивает к себе. Лекса пристально смотрит на неё, а потом снова в глаза Кларк. — Я могу все объяснить, — говорит она, пытаясь успокоить дыхание и головокружение. — Ладно, — говорит Кларк. И она говорит это с резкими нотками в голосе, но её сердце колотится, и с каждым ударом оно просит, чтобы у девушки было хоть немного внятное объяснение, а не то, что только что выдал мужчина, огорошив её. И то, на что это похоже. Что, может быть, это даже не она на фото — фантастика, она готова поверить в любую нелепицу. Английская Принцесса Александра. Принцесса Александра, которая очевидно сбежала, увезя Кларк подальше, чтобы не раскрывать свою личность, провела ночь в клубе, где была с молодым человеком той же ночью, всего через несколько часов после того, как они были вместе с Кларк. Черт. Лекса просто смотрит на неё. Похоже, она борется за слова — подбирает нужные или придумывает очередную ложь? А это не очень хороший знак. Сердце Кларк падает еще ниже, поднимая неприятное покалывание в районе солнечного сплетения. Тишина между ними становится настолько вязкой, что её можно разрезать ножом. — Ух, ты, очень емко, — говорит Кларк и поворачивается, чтобы уйти. Лекса пытается схватить её за локоть, но Кларк вырывается и почти кричит: — Не тронь меня! Еще раз протянуть руку Лекса больше не решается. От неё, хоть и родной, веет опасностью, она выглядела так, будто покалечит её. Ноги словно приросли к полу, сил двинуться нет. Кларк срочно надо взять под контроль свои эмоции. Слезы грозятся пролиться из глаз, а губы все еще дрожат. Ей нужно уйти, остыть, обдумать все, попытаться сложить множество разных картинок вместе. Лекса с задержкой почти в полминуты следует за Кларк по пятам, когда та выбегает из кафе. — Кларк, пожалуйста, я могу объяснить, я могу объяснить тебе все, я обещаю, и все это будет иметь смысл. — Ей плевать на свой надломленный голос, на медленно намокающие щеки, на то, как дрожит нижняя губа. Ей нужно рассказать, нужно, чтобы Кларк это услышала и поняла. — Хорошо, — говорит Кларк, резко разворачиваясь, что Лекса врезается грудью в её спину. — Это ты на фото? Её грудная клетка никак не может расслабиться, и она не может дышать. Она смотрит на журнал в руках Кларк и внутри все кричит, Лекса прикусывает щеку изнутри, чтобы сдержать свежие слезы, но не в силах выдавить ни слова, кивая в ответ. — Ты Принцесса Великобритании? — Да. Миллионы маленьких иголок вонзаются в сердце, сжимают несчастный орган в тиски, не давая свободно функционировать. Тело бьет мелкая дрожь, будто электрические разряды пробегают. Кожа на побледневших щеках стянулась от слез, в блестящих глазах змеями расползлись мельчайшие алые паутинки, тянущиеся к темно-янтарным зрачкам. — Ты была ночью в клубе? — Да, но это не то… — Ваше Высочество, — говорит мужчина теперь с едким ударением, — Ваша мать ждет Вас, и она в бешенстве, нам нужно ехать. Кларк нахмурилась, постепенно осознавая значение сказанного. Нижняя губа начала мелко подрагивать. Она замотала головой, делая маленький шажок от Лексы и замирая. В нескольких метрах от них из черной машины ее окликает симпатичный парень. У него хрупкое телосложение и серьезное лицо, а Титус уже расположился на заднем сиденье. Кларк оглядывается по сторонам. Господи, да где же они вообще находятся и куда ей теперь идти? Хотя это не важно. Важно уйти подальше от неё. Лекса смотрит на неё, и она выглядит разбитой. Но она снова пытается дотянуться до Кларк, и та инстинктивно вздрагивает, как от боли. Лекса отстраняется и пятится к машине. — Поехали со мной, я все объясню в машине, — Кларк делает шаг назад, а потом еще и еще, разворачиваясь, — Кларк, пожалуйста, я люблю тебя… Сердце Кларк колотится так сильно, что ей кажется, будто оно вот-вот выскочит из груди и покатится по асфальту. Боль в груди увеличилась до такой степени, что Кларк не уверена, что не будет парализована этим чувством. И Кларк начинает плакать, чувствуя горячие дорожки на своих щеках. — Убирайся, — это больно, вот в чем дело. — Я больше никогда не хочу тебя видеть. Лексе это желание понятно. Она пятится назад, пряча глаза, и обещает себе дождаться, когда Кларк остынет, чтобы хотя бы попытаться поговорить с ней о случившемся. Кларк больно, когда весь воздух вырывается из её легких, пока она бредет по улице, не разбирая дороги. Когда она, наконец, останавливается, то чувствует себя опустошенной. Совершенно и полностью опустошенной. И наконец может прокрутить все события в своей голове. Было слишком холодно всему телу, её пробивал озноб, а кожа была горячей. Полное безразличие. Такое часто бывает, когда человеку ужасно плохо, ему становится наплевать на всё вокруг, лишь бы только выключить ту бурю, что происходит внутри, лишь бы только не чувствовать своего жуткого состояния. Ей казалось, будто она медленно падает в глубокую тёмную пропасть, темнота которой словно обволакивает липкими прикосновениями со всех сторон, окутывая тело, утягивая всё ниже и ниже.***
Негромкая классическая музыка сладкой негой растекается по просторному белоснежному залу, лаская уши присутствующих. Гости попивают игристое из высоких бокалов, негромко переговариваясь между собой. Принцесса стоит у высокого окна, отпивая шампанское и наблюдая за происходящим в зале. Среди присутствующих оказалось много шишек разного уровня. Никто из них наверняка быть здесь не хотел — лишь показуха для прессы, которая на следующее утро будет сверкать заголовками о том, как всем им было приятно быть в этот день с Её Высочеством, тогда как на деле все эти бесполезные политики вытирают об неё свои дорогие туфли. Шикарное мероприятие, устроенное в честь её дня рождения, тянулось уже второй мучительно долгий час. Костия ушла полчаса назад, ссылаясь на плохое самочувствие. Остальные люди, которые не безразличны Лексе, и вовсе не были приглашены. От всей этой атмосферы хотелось испариться, убежать. Лекса мечтает просто развернуться и уйти, но нельзя. Она натянуто улыбается и вдыхает побольше воздуха, глядя в окно. Усталость и тяжесть в голове от выпитого постепенно дают о себе знать, окутывая. Она ставит бокал с недопитым шампанским на ближайший столик с закусками и едва заметно вздрагивает, когда кто-то касается её плеча. — Прости, не хотел тебя пугать, — извинился брат, тепло улыбнувшись, когда Лекса резко обернулась, уставившись на него. Уильям в этом году занял свое место в совете при Королеве. По новостям практически каждый день показывали его заслуги, в которые входили открытия благотворительных фондов для лишившихся крова, открытия детских домов для сирот и новой больницы. — Все в порядке, — Лекса приподняла уголки губ в подобии улыбки. — Я не ожидала встретить хоть одно знакомое лицо. Наблюдать за болью Лексы было невыносимо для Уильяма. Но ещё более невыносимым было то, что она прятала её, вымученно улыбаясь, но глаза её не врали. В них был океан боли, море невыплаканных слез и тоски. Он видел, как они в миг затухали. Прекрасные зеленые глаза становились практически серыми, бесцветными. — Надо же, тебе уже двадцать, — Уильям поднял со столика бокал и сделал глоток, облизнув губы и разглядывая присутствующих, — мне определенно повезло с такой сестрой, как ты. — Ты льстишь мне, — девушка улыбнулась. — Это неспроста. — Ты всегда с легкостью меня читала, — Уильям улыбается, разглядывая лицо Лексы. В глазах мужчины мелькает искра, которую успевает заметить девушка. — Но ты не знаешь об одной моей уникальной способности, — улыбаясь и потирая опущенные ладони, произносит мужчина. — Я лучше всех в этой стране извиняюсь перед женщинами, — добавил Уильям, уловив в глазах сестры растерянность. Лекса судорожно глотает, и смотрит, как брат убирает уже пустой бокал на стол. Смутившись его лучезарной улыбки, она берет из его рук записку, аккуратно начерченную его рукой. Её колени подгибаются, а сердце заводится безумным ритмом, потому что, когда она открыла её: её не поздравили с днем рождения очередной глупой фразой или не подарили очередную глупую вещицу за баснословные деньги. Нет. О нет. Там только одно имя. — Это мой подарок, — он поджал губы, задумчиво кивая головой, затем повернул её, рассматривая «гостей» и вновь улыбаясь. — Кларк будет ждать завтра в шесть в нашем любимом ресторане. Горло Лексы сжимается, ее живот стягивается узлом, а лицо пылает, борясь с желанием рвануть прямо сейчас в это место, чтобы ждать, ждать и еще почти сутки ждать Кларк. Она знала, что Кларк добралась до Лондона, отказавшись лететь вместе с Лексой — знала, потому что её охранник сопровождал девушку, докладывая каждое её передвижение, каждую перемену в её поведении, каждое её дыхание или желание. Неделя — семь дней, которые показались Принцессе адом. Кларк не отвечала на её звонки и смс, цветы и просьбы встретиться. Но каким-то образом Уильяму удалось пробить эту стену, и теперь Лекса смотрела на него с невероятной благодарностью, чувствуя невероятный душевный подъем.***
Лексу предупреждали, что вечерами холодно, но она и не могла подумать, что настолько. Она знает, что жаловаться глупо, поэтому просто наблюдает за тем, как её дыхание становится паром, представляя, что это дым, который она бы извергала, будучи драконом. Лекса знает, что это по-детски, но вряд ли у её матери есть способность читать мысли. Титус везет её в ресторан всего через час, и жар от этой мысли укутывает её в свои объятия, будто старую подругу. Это заставляет её чувствовать себя смелее, живее, счастливее. Анна встречает её в настолько огромной террасе, что странно на ней видеть всего двух человек. С тех пор, как она узнала о подарке брата, прошли почти сутки. Она измотала себя постоянными мыслями о Кларк, борясь с постоянным желанием просто прижаться к ней в их встречу, которое брало верх всякий раз, когда она думала о Кларк или о Кларк. Она знала, что чтобы не сказал девушке Уильям — она была готова её простить за эту ложь и выслушать. И от этого понимания приятное тепло настолько распространялось внутри неё, что дышать становилось необычно легко. Все, чего хотела Лекса — прижаться к Кларк и утонуть в её объятиях. Она знала, что этого не будет сегодня, а может и завтра, но Кларк определенно готова её выслушать и простить, пусть на это и потребуется время, но Лекса готова к этому. Кларк единственный «проект», на который сейчас Лекса готова тратить свое время. Все ради того, чтобы почувствовать это пьянящее чувство в груди, когда на неё смотрела единственная девушка, в которую она влюблена. Смесь благоговейного трепета, похоти, любви и счастья вырывается из неё, стоит ей вспомнить теплые руки на своей спине или губы, прижимающие улыбку к её шее. Она знает, что влюблена, и это самое лучшее, что с ней когда-либо случалось. — Мне НУЖНО быть в другом месте, мама, — она прикрыла глаза, вслушиваясь в городской шум, не утихающий даже ночью. Перед ними весь город, светящийся своими тусклыми огнями — жизнь, которая никогда не перестает бурлить, рваться и гореть за стенами этого замка. — Ты хочешь быть в другом месте, — произносит тихий голос. Настолько тихий, что Лексе приходится вслушиваться и делать еще несколько шагов к ней, — «хочу» и «надо» совершенно разные слова, Лекса. Анна оборачивается, и Лексе кажется, что внутри что-то обрывается, с грохотом падая вниз, заставляя колени дрожать от такого взгляда матери. Она старается подавлять подступающую панику. — Я предполагаю, что ты знаешь, почему мы здесь, но я уточню, чтобы убедиться, что мы на одной волне. Есть несколько статей об отношениях между тобой и другими людьми. В некоторых из этих статей есть фотографии. Принцесса совсем недавно пропала и поскольку служба безопасности была уверена, что ты находишься в своей комнате, у меня есть дополнительный вопрос о том, как ты покинула дворец незамеченной, и я предполагаю, что мисс Гриффин является той, кто сподвиг тебя на побег. — Она ничего плохого не сделала, — говорит Лекса. — Я тайком выбираюсь из дворца с тех пор, как мне исполнилось пятнадцать лет, без помощи Кларк. И я люблю её, мама. Брови королевы Анны взлетают вверх, в то время как Лекса слышит вздох. Да, это звучит примерно, как глубокий вдох, чтобы успокоиться. Королева Анна складывает руки на плечах, и смотрит куда-то в даль. — Лекса, это, наверное, не любовь, то, что ты чувствуешь. Вы знакомы всего несколько дней, и вполне вероятно, она использовала тебя. Лекса качает головой, и похоже, что она собирается опровергнуть это утверждение. — Ты знала, что мисс Гриффин бросила работу до того, как приехала сюда? А ты знаешь, что она уже нашла работу в Лондоне и ехала с конкретной целью? Тебе не кажется довольно подозрительным, что она с такой лёгкостью согласилась на твою авантюру? Ты ведь даже не удосужилась узнать фамилию её подруги. Лекса съеживается. Голос матери звучит холодно-бесстрастно, когда она так говорит. — Ты ведь помнишь, кто такой Беллами Блейк? — спрашивает Анна, прерывая мысли Лексы. Лекса молчит, слыша лишь стук своего сердца в ушах, и Анна чувствует исходящее от неё сомнение, но эта боль в груди пересиливает любые убийственные мысли о возможной нечестности Кларк. Но затем, похоже, Лекса решает отодвинуть свои тревоги, по крайней мере на время, потому что она говорит: — Кларк никогда бы не сделала этого. — Ты действительно в это веришь? — спрашивает Анна. Она смотрит на неё так, будто она наивная дура или все еще ребенок, думающий, что ей несказанно повезло родиться Принцессой. — Конечно, я знаю, — упрямо произносит Лекса, твердым голосом. Поскольку эта тактика не работает, Анна фыркает и качает головой и, конечно, понимает, что ей нужно сменить направление. Она слишком хорошо знает, как повлиять на своих детей. — Ты и Кларк вместе, — Анна выдавливает усмешку, — предположим, что меня это не устраивает, — Лекса видит плавные движения матери, кладущей руку на её плечо, и как она качает головой. — Насколько она тебя старше, на пять лет? Предположим, она тебя совратила. Плюс хорошая старомодная порция гомофобии, вишенка на вершине этого метафорического пломбира бедствия после вашего побега, организованного твоей девушкой. Какого чёрта? Лекса, совершенно не понимающе, что происходит, смотрит на мать, слушает, как бьётся сердце, и, озадаченно приоткрыв рот, пытается найти за что зацепиться, чтобы вывернуться. Но здесь без шансов. За десятки лет на политической арене Анна научилась преподносить любые факты так, что люди смотрели только в нужную ей сторону. Лексе кажется, что глаза матери стали ещё темнее за секунду её молчания. — Она ничего такого не делала, — возражает Принцесса, свирепо глядя на мать. Анна усмехается и говорит: — Ты еще не поняла — все, что делаешь ты, влияет на меня и твоего брата, хочешь ты этого или нет. Одно дело — поддерживать определенный образ, который мы проработали, и совсем другое — жить им, Лекса. — Анна убирает руку. — Тебе придётся от неё отказаться или ты не оставишь мне выбора. Лекса открывает рот, но даже не представляет, что сказать — её мнение не имеет значение, как всегда. Да и любая фраза, приходящая ей на ум кажется такой жалкой и бесполезной. Тишина. — Ты хоть понимаешь, в какое положение меня поставила? — спрашивает Анна. — Если ты её любишь, то позволишь мне все это закончить раз и навсегда. — Я поговорю с ней, — с упрямой уверенностью произносит Лекса. — Она поймет, и мы что-нибудь придумаем. — Нет, Титус уже там и он знает, что говорить, — перебивает её мать, — она подпишет документы о конфиденциальности. На этот раз ты зашла слишком далеко, Лекса… Лекса бежала вслепую по скользким от дождя тропинкам, проклиная саму себя. Нельзя, нельзя, нельзя! Сколько раз она твердила это сама себе? Сколько раз она говорила, что эти чувства ни к чему хорошему не приведут, лишь испортят и без того хрупкий мир вокруг неё. Она знала и все равно совершила глупость. Поддалась. Она остановилась только тогда, когда в груди уже не осталось воздуха. Волосы отяжелели от пота, стекающего по лицу, она прикрыла глаза, вслушиваясь в тишину деревьев на территории замка.***
Ледяная вода смыла грязь и пот, но ощущения жгучих призрачных стальных прутьев, сжимающих грудь, так и не исчезли. Лекса надела белую футболку и серые домашние штаны, кутаясь в плед на своей кровати, пытаясь уснуть и успокоить дрожащее то ли от холода, то ли от бушующей еще внутри истерики тело. Она прикрывает тяжелые веки, обнимая себя холодными руками. В небольшой светлой комнате — её любимая приятная тишина, которая сейчас совсем немного пугает. Она прислушивается к шуму за окном, снующим внизу людям и голосам людей в коридоре — но ничего не слышит. В груди рождается новая волна тревоги, Лекса жмурится, шмыгая носом и чувствуя, как влажнеет подушка от вновь брызнувших слез. Она запуталась, потерялась в своих мыслях, в собственном страхе, в догадках и сомнениях, в неверии и истине. Она хочет забыться, поскорее уснуть, но сон так и не идет — ледяная вода взбодрила измотанное тело, оставляя мучиться со съедающими мыслями и образами. Лекса утирает влажные глаза ладонью и откидывает плед, касаясь босыми ногами прохладного пола. Она присаживается в кресло, доставая бутылку виски, когда-то принесенную кем-то из однокурсников, но так и не допитую. Без помощи «успокоительных» и снотворных сейчас не уснуть. Стук в дверь заставляет дернуться, отчего бокал чуть не слетел на пол, выплескивая содержимое. Она делает еще один глоток, кривясь от обжигающей жидкости, прижимается спиной к креслу, тяжело сглатывая и прожигая взглядом входную дверь. Стук повторяется, и Лекса прикрывает глаза, закусывая губу. Ощущение тревоги тянет вниз, угрожая подкосить ноги. Тяжесть произошедшего теперь долго будет заполнять сознание. — Лекса, ты там? Лекс? Она облегченно выдыхает, когда слышит за дверью приглушенный родной голос, в котором ярко выделяется беспокойство. Она отлепилась от стенки кресла и шагнула к двери, открывая ключом, повернутым на три оборота. На пороге стоит Уильям в темно-синей военной форме с золотыми звездами генерала на погонах. Брюки, слегка облегающие крепкие бедра, заправлены в невысокие тяжелые ботинки, а под пиджаком белая рубашка с двумя расстегнутыми верхними пуговицами. Угольные волосы слегка взъерошены. Он взволнованно хмурится, но, когда замечает сестру, в глазах беспокойство, не до конца ушедшее, смешивается с легким облегчением. Не давая сообразить, он делает шаг вперед и слегка приобнимет её за плечи. Он осторожно убирает бокал на стол. — Ты в порядке, — выдыхает брат, осторожно притягивая девушку к себе, невесомо обнимая хрупкое тело, и почти сразу, нехотя, выпуская. Лекса растеряно отрицательно кивает, отходя в сторону и приглашая брата пройти. Мужчина поднял с пола небольшую черную сумку, входя и закрывая за собой дверь. Уильям сидит на втором кресле, сцепив пальцы в замок и наблюдая за напряженной сестрой, что тщательно пытается скрыть свое состояние за напускным спокойствием. Её взгляд рассеянно бегает, ни на чем не концентрируясь, а зубы покусывают губу. Она распахивает шкафчик, чтобы достать еще один бокал. Лекса даже не спрашивает, хочет ли Уильям, она делает это почти на автомате, наливая горький напиток в еще один бокал. Уильям молчит, не желая напрягать словами Лексу еще больше. Он чувствует себя виноватым. Уильям в курсе, что было несколько часов назад, в курсе, что Титус был в ресторане вместо Лексы. Лекса нервно кусает губу, на брата смотреть не хочется. — Она никогда не простит меня, — хрипит Лекса после очередного глотка. Из-за боли в её голосе у мужчины сдавливает грудную клетку: видеть Лексу, которая ещё недавно улыбалась довольной улыбкой и казалась счастливой, а сейчас замерзает из-за пустоты внутри — пытка. Он молчит рядом с ней до тех пор, пока та вновь не открывает глаза, начав всматриваться в стену напротив, и делает вид, что не замечает, как у Лексы краснеют глаза и кончик носа и как она изо всех сил старается скрыть свою очевидную слабость — наверное, прямо сейчас ей невыносимо сильно хочется поддаться эмоциям. Лекса всхлипывает, прикусывая дрожащую губу. Теплые пальцы брата аккуратно касаются запястья. Она слегка вздрагивает, собираясь вытащить из слабой хватки руку, собираясь убежать подальше и спрятаться, исчезнуть и ничего не чувствовать, но заботливый голос отвлекает от порыва, заставляя её замереть. Лекса смотрит в темные глаза, полные заботы и волнения, чувствует, как становится легче дышать, а тьма отползает назад, трусливо прячась в тени. Возле брата спокойно, безопасно. — Я придумаю, как все исправить, Лекс, — осторожно произнес мужчина, и медленно протянул руку на себя, позволяя сестре шмыгать носом и поджимать губы, чтобы не разрыдаться в голос. Боль потихоньку отступала, в груди ныло не так сильно. Правда, от этого хотелось плакать еще больше. Она всхлипывала легче, давая волю последним слезам. Темнота за окном скрывала её секрет. Темнота обнажала её чувства. — Прости меня… — шепнул он, не зная, что ей сказать, — я…я не подумал. Я — идиот… Уильяму искренне жаль и сестру, и всех остальных, кого постигла участь влюбиться. Никто не способен закопать в себе любовь: это чувство, как и все остальные, нас, людей, контролирует. И никто не заслуживает такой зверской боли. Он этого не хотел. Хотел помочь, совсем забыв, что они не могут жить так, как хочется. — Тебе не за что извиняться, — прошептала девушка. Внутри разливается тепло, когда Уильям нежно, совсем невесомо поглаживает её по спине. Она отворачивает голову в сторону, смущаясь своих слез. Брат с ней, как с ребенком. Так было всегда. Дует на ранки, когда она падает с велосипеда, и безмолвно обещает, что это поможет. Сегодня не помогает вообще-то, но на душе теплеет, светлеет. Словно вечные тучи рассеялись, являя миру сияющее солнце. Он двигается осторожно, нежно, без напора, пересаживая их на диван. Лекса льнет ближе, кладя руку на крепкое плечо и слегка сжимая ткань тонкой рубашки пальцами. Она прикрывает глаза, чувствуя, как последние слезы скатываются по щекам. Лекса сидит, сгорбившись от болезненной тяжести, что сконцентрировалась по всему хрупкому телу. Глубоко нырнув в какие-то неизвестные самой себе глубины, она стеклянным взглядом глядит на стену напротив. — Лекс, — вдруг зовет Уильям, встречаясь с вопросительным взглядом больших глаз девушки. — Ты ведь, — он прочищает горло, хмуря густые брови и следя за выражением Лексы, — ты не будешь делать глупости, да? — наконец спрашивает он. Вопрос кажется самому себе глупым, ведь он прекрасно знает свою сестру. Лекса молчит, кажется, слишком долго, вновь уставившись в стену пустым взглядом. Брат ничего не говорит, терпеливо ждет, не желая давить. Лекса лишь коротко кивает, прикусывая нижнюю губу. — Матери нужна плохая дочь — она её получит.