Семейная жизнь с размаху

– Я сейчас все расскажу, Санзо-хан, – есть Хейзель не мог, только жадно пил воду, – и я не говорил ему, где мы, он всегда это сам знал как-то, и у меня и в мыслях не было задерживать тебя до его прихода, он всегда является сам и неожиданно. И мои чувства к тебе не имеют никакого отношения к его планам. – Погоди с чувствами, давай пока про то, откуда ты его знаешь и чего он хотел. – Знаю с детства, он приезжал к нам, общался с моим наставником, а меня учил ненавидеть всех екаев… Ох, ты не мог бы не дымить в мою сторону? – Хейзель вдруг резко побледнел и зажал рот рукой. – Ладно. Так лучше? И что, ты должен был ему отчитываться? Должен был вбивать клинья между мной и командой? – Прямо он мне такого не говорил. Я сам боюсь твоих спутников, и я правда хотел, чтобы мы с тобой объединились. И не только как охотники на демонов, хотя я сам не ждал, что стану сходить по тебе с ума. А Укоку-хан был страшным человеком, если подумать – то он мог и на моего учителя ту тварь натравить, и много чего еще сделать за моей спиной и моими руками. Спасибо, что спас меня! – Ну а как иначе? – Санзо, к своему изумлению, почувствовал себя едва ли не смущенным под восторженным взглядом этого мальчишки. – Сам-то ты вряд ли что смог бы против него, ты же… – он вдруг запнулся, сглатывая вертящееся на кончике языка ехидное, но правдивое словцо, и почти с удивлением услышал собственный голос: – Ты же просто беззащитная жертва во всем этом. Причем дважды. От меня и от него. Понять еще надо, что эта мразь тут болтала… про опыты, плоды и все прочее! – У него теперь не спросишь, Санзо-хан. Когда говорят о плодах, обычно имеют в виду… продолжение рода. Но это ведь не о нас. – Этого не может быть, да. Не могло бы… Если бы в этом деле не было столько черной магии и запретной науки. А ты же у нас борец с темными силами, так? Слушай, – вдруг Санзо осенило. – А может, на тебе самом попробовать Очищение от зла? – Я даже и не знаю… Ты пойми правильно – если такое и вправду случилось, то это не черная магия. Это действительно чудо. Продолжение нас обоих. Не говоря о том, что я, как священник, не могу позволить погубить живую душу. – И это мне говорит человек, который хочет поубивать всех екаев, а их душами воскрешает людей. Ты согласен, чтобы темная тварь завелась прямо внутри тебя? – Нет! То есть, я… Я вовсе не думаю, что она темная, с ней я чувствую себя таким счастливым… – Точно спятил. А если верить тому, что сказала эта гадина, так тварь живет в тебе давно, впрочем, верить ему – себя не уважать. Тут только самим разбираться. Так, ложись и слушай меня. Если ляжешь, тебя не швырнет, ты же видел мою сутру в действии. Если ничего такого… так ничего и не будет, она на людей не действует. – Конечно! – закивал Хейзель, с готовностью вытягиваясь на постели. Почему-то даже просто при виде этого у Санзо пересохло в горле. Но сейчас не до того. Еще мантру читать, а она, собака, длинная, и хорошо, что уже не собьешься, впечаталось в сознание, вот дыхания бы хватило… …Да все как всегда. Длинная лента сорвалась с плеч – и вернулась к Санзо ни с чем. – Что, – спросил он, – вообще без изменений? – Да, все хорошо, только… – Хейзель наморщил нос. – Можно, ты не будешь больше курить? Пожалуйста! – Совсем – это вряд ли, а при тебе – не буду, обещаю. Вышел, на ходу чиркнул зажигалкой. Сидел в общей зале, дымил, пытался хоть что-то обдумать. Не получалось. Изведя сигарету, тяжко вздохнул и вернулся в комнату к Хейзелю с единственным, что мог сейчас сказать: – Ладно, если уж оно явно существует и так цепляется за жизнь, с этим ничего не поделать. В конце концов, я сам так выжил в младенчестве, да и ты ведь тоже – после того, как потерял родителей. – Но ты же меня… нас не оставишь? – Конечно, нет, – а как по-другому? И надо подойти, сесть рядом, и хорошо бы обнять, но так трудно… – Все, что смогу. И не мне тут ставить условия, но просто чтоб ты знал: я не выношу, когда меня трогают. Терплю от Гоку, он ребенок, терплю от Хаккая, он целитель, это все. Хейзель в ответ лишь кивнул покорно-печально. Санзо сам толком не понял, что заставило его все-таки подойти ближе и вполголоса спросить: – Послушай, да разве тебя с моих прикосновений, с одной только мысли о них, не трясет, после всего?.. – Но Санзо-хан, – и что-то блеснуло в темно-голубых глазах, и даже улыбка на губах мелькнула, – мы ведь еще не проверяли! Когда ты закрыл меня собой – это же другое… Проверь, коснись меня! «Что же он творит?!» – обреченно пронеслось в голове, а рука уже сама, как под гипнозом, тянулась дотронуться до фарфорово-гладкой щеки, шелковых волос… Да, вот именно такими сопливыми словами подумалось, и раньше, чем пальцы и правда ощутили чужое тепло и мягкость. Не мог же он, Санзо, уже знать откуда-то, как это будет? Это не было неприятно. Хотя больше волновала реакция этого ненормального. И правда ведь он не дергался. И даже не притворялся при этом, не пересиливал себя. Дикость. Но Санзо не убирал руку, продолжая гладить, путаясь пальцами в легких прядях с серебристо-лунным отливом. Раз уж этому сумасшедшему надо – пусть… А что самому трудно – так можно и потерпеть. И отвлечься, нехорошим, конечно, способом, но это тоже было нужно. – Послушай. Я тебя обесчестил. С размаху. Никакой радости мне в этом тоже не было. Мотив у меня был самый отвратительный – я надеялся, что ты меня возненавидишь и свалишь нафиг из моей жизни, – и пока рубишь вот так, наотмашь, можно вроде как и не замечать, что уже склонился к нему совсем близко, подсунул одну руку ему под голову и дал ему прижаться. – И я сам себя за это ненавижу. Но что делаешь ты? Конечно, смерть Укоку списывает почти все, но… Ты любой ценой был готов лечь под меня, – а руки пусть и дальше живут своей жизнью, гладят, – перетерпеть боль и унижение, и ради чего? Зацепиться? Остаться рядом? Прости, почти невозможно тебя не подозревать, ты же проповедник, мастер зубы заговаривать, – и чуть ли не за ухом этого проповедника чесал, как котенка пресловутого, – ты же говоришь о любви, мать ее, как герои бульварных романов, которые в газетах печатают с продолжением!.. Санзо остановился на миг, перевести дух, и Хейзель наконец вклинился, хоть и у самого дыхание сбивалось: – О, а ты такое читаешь? – и это вместо того, чтобы возмущаться! – А я газеты всегда читаю сплошь, как еще вечера коротать! – кажется, прямо сейчас налицо был другой способ, но блин! – Так вот люди в жизни так не разговаривают, это просто не может быть искренне и всерьез! – Почему же? – глянули снизу вверх удивленные глазищи. – Конечно, я понимаю, в этой жизни с избытком мрака и грязи, а нежности и ласки так мало… Но все же, поверь, если ты чего-то не видел – это не значит, что этого не существует в принципе. А мои слова… – он улыбнулся. – Вспомни, все, что я говорю тебе, я сперва перевожу мысленно с родного языка. – Вы что ж там, за океаном, все такие? – Люди везде одинаковы, Санзо-хан, – и опять этот совершенно невыносимый проповеднический тон, при таком-то взгляде с его же, Санзо, плеча, считай, с запрокинутой головой. – Но я как минимум в чем-то уникален. – Конечно, уникален! Тем, что не можешь заткнуться вовремя! – Санзо прошептал это тихо, но в самые губы разошедшегося проповедника. – Может, попробуешь все-таки? Впрочем, даже этого он ему не позволил – губы сами накрыли губы, язык властно ворвался в болтливый, но такой нежный рот… …И нет, в голову не ударило. Это тоже не было неприятно, было странно. Было как будто чуть знакомо, и немножко хотелось распробовать, но… Почему люди так с этим носятся? И ладно бы просто люди, что с них взять, но это-то несносное создание почему обвивает его руками, тает и млеет, пытаясь ответить на поцелуй? Неужели правда так нравится? Ну на здоровье, хотя трогать себя первым он, Санзо, и запрещал. Вполне можно пережить, и уж совсем небольшая цена за надругательство! С немалым усилием он оторвался от покорных губ, с непроходящим изумлением глядя на Хейзеля, судя по глазам – пьяного от счастья в самом прямом смысле. – Ну что тебе сказать, Хейзель Гросс, – хоть кто-то тут должен быть спокоен, – как бы ни было – мы остаемся вместе, мы сделали сто шагов назад и несколько вперед. А теперь тебе бы только отдыхать. А мне – сходить к своей команде, попрощаться, решить кое-что, – и осторожно стал высвобождаться из объятий. – Ну не расстраивайся, меня не будет от силы полдня, я обязательно вернусь! Руки Хейзель покорно разжал, но глаза тут же наполнились слезами. Санзо поморщился. Видеть это было точно выше его сил. – Только давай сразу – сырость не разводить! Уговор? – Хорошо, это будет честно, – мальчик шмыгнул носом. – За сигареты-то. – Да. Что тебе из города принести? – Себя только, Санзо-хан! – А кроме? Ладно, я Гата спрошу, что ты любишь, ответит же? …Он-то ответил, но зыркнул так, словно пристрелил бы Санзо с радостью (к подобному тот, впрочем, привык): – Хозяин любит землянику. Только пятна от сока выводите сами.