***
— Хочешь стать армейским псом? — пальцами вжимаясь в чужие плечи, кричал Хосок, и вены на его смуглой шее отчётливо выпирали, словно переплетаясь между собой. — Так или иначе нас всё равно заставят служить королю, — Чонгук отмахнул от себя руки, грубо хватая одну из них за тонкое запястье. — Будут преследовать, а затем убьют. — Не убьют, мы спрячемся, — Хосок с нежностью посмотрел на младшего брата, ласково касаясь ладонью его холодной щеки, и вновь попытался что-то сказать спустя недолгое и напряжённое молчание. — Нет, Хосок. Я не могу пойти с тобой, — сквозь лёгкую пелену слёз прошептал Чонгук, зажимая в объятия единственного человека, который поддерживал его несмотря ни на что, который был готов руку на отсечение отдать, только чтобы Чон был в безопасности, не чувствовал себя одиноким и ненужным в семье родителей, никогда не любивших ни друг друга, ни своего ребёнка. Чон Хосоку словно нож воткнули в спину. Он стоял, не двигаясь, и слышал, как возле уха тяжело и хрипло дышит Чонгук, имея в душе незначительный страх больше не увидеть своего брата. Тот преодолевает свою злобу и мягко обнимает в ответ, от обиды кусая губы. — Пак Сочжун с его племянником готовит дворцовый переворот. Неужели ты тоже готов участвовать в этом? — Хосок всё ещё надеется, что ему удастся переубедить Чонгука и вместе с ним уехать из столицы, начиная новую безмятежную жизнь после жестоких событий на Астридских Землях, где одного с позором выгнали из дворца как незаконнорождённого, а второй всю свою юность терпел унижения и побои за то, что просто существовал на этой планете. — У меня нет выхода, — грустно прошептал Чон, чуть не разбившись вдребезги, когда Хосок холодно оттолкнул его и разочарованно нахмурил брови, услышав шаги приближающихся военных. — Выход есть всегда. Это было последнее, что услышал Чонгук в тот день, после которого тоскливое и жалкое одиночество вновь превратилось в его лучшего друга, верно сопутствующего ему и в радости, и в горе. Всё, что происходило в прошлом, в один миг стало бессмысленным, потому что каждый запоминающийся момент из этого прошлого был неразрывно связан, скован и слит воедино с любимым братом, чья мягкая, понимающая улыбка согрела сердце маленького десятилетнего мальчика, успевшего забыть, что такое искренний и беззаботный смех. Чон Хосок тогда протянул ему свою худощавую ручку, немного запачканную в земле, и высоким, журчащим, как полноводная река, голосом сказал: — Привет, Чонгук~и. А я твой брат — Хосок. Смущаясь своего нового знакомого, мальчик протянул дрожащую ладонь, напрочь позабыв о том, что мать никогда не разрешала ему трогать неизвестных людей. Душа чувствовала, что Хосок свой. Родной. Такой добрый и милосердный. Единственный, кто по-настоящему дорог сердцу вечно печального, скучающего по родительской заботе ребёнка. — Если бы ты пошёл с ним, вас бы обоих в живых не оставили, — сказал Сокджин — военный стрелок, с которым познакомился Чонгук. — Тем более после того, как Хосок и его единомышленники разрушили собор имени Его Величества. На Севере в тот момент правил истинный тиран, который, постоянно конфликтуя с другими государствами, не только поставил под удар свою страну, но и вызвал ненависть всех её жителей. Много восстаний было жестко и беспощадно подавлено, тысячи людей — казнены, а те, кто имел магические способности, стали бездушным оружием в руках ненасытного и похотливого изверга, излюбленным занятием которого было придумывать новые изощрённые пытки для заключенных. Пока этот король испивал заморские вина, тратил всю казну на яркие и дорогие пиршества, люди в городах в три погибели сгибались от изнуряющего голода. Нечего было есть, негде было жить, женщины шли в дома терпимости, а дети — попрошайничали на улицах, не удивляясь тому, что в любую минуту какой-нибудь местный с лёгкостью мог избить их до кровавых отметин на юном, неокрепшем теле, чтобы напугать и заставить больше никогда в этих местах не появляться. Волшебники и целители не могли помогать простому народу, ибо всех их поголовно отправляли на бесконечно длящиеся войны, дабы исполнить прихоти своего правителя. У Чонгука на глазах не раз умирали люди, не зная, за что именно они жизнь свою отдают. Никто не понимал, за что он сражается, но слепо верил всему, что старательно хотело внушить своим войскам государство. Бесстыдно бойцу Севера врали о том, что в стране ситуация налаживается, что жёны и дети их сыты и одеты, что армия исполняет гражданский долг и верно защищает своего могучего короля, который после каждой войны обещал им мир и покой, а затем снова посылал стражу в их дома посреди ночи и насильно отправлял в очередной бой, отрывая кормильца от своей семьи. Чонгук уже не верил ни генералам, ни своему королю, ни самому себе. Так хотелось наконец-то обрести простое человеческое счастье. Но Чонгук и на это больше не мог надеяться. По его мнению, намного лучше быть «армейским псом» на побегушках, чем постоянно просыпаться ночью от любого шороха, боясь, что за тобой пришли.***
— Господин, — не успел Чимин слезть с лошади, вдохнуть родной морозный запах и стряхнуть с себя рыхлый снег, как один из слуг уже подбежал к нему, с поклоном протягивая скреплённый конверт. — К Вам прибыло письмо от Совета Магов. Чимин, устало нахмурившись, взял бумагу и, ничего не сказав, направился в свои покои. Почти всю прошлую ночь он не спал, раздражённо слушая, как доносится прерывистый храп генерала Хвана. Пак, по собственному желанию оставшись совершенно один в полуразваленной лачуге, смотрел на сгнившие ветки в углу, на бегающих вдоль стен мелких копошившихся жучков, которые, как бы забавно это ни звучало, были в эту ночь его дружелюбными соседями. Когда Чимин вышел на улицу, будучи убеждён в том, что все уже, кроме него, спят, он снял с себя накидку и постелил на голую землю. Шум леса не дал ему сосредоточиться на своих мыслях. За его пределами словно существовала иная, более кровопролитная и жестокая борьба за выживание, где дикая и всемогущая природа диктовала свои правила. Чимин наклонился на локти, вытягивая покрытую мурашками шею, и острый выпирающий кадык плавно шевелился от глотков, пытающихся преодолеть внезапную сухость в горле. Тусклая луна будто пристально следила за ним свысока и роняла на его бархатную кожу мерцающий свет, одаривая некой таинственностью. В эту ночь грустные воспоминания накрыли Чонгука с головой. Он поворачивался то на один бок, то на другой, наивно полагая, что это чем-то поможет ему успокоиться. Память, будто назло, до каждой крошечной детали хранила в себе тот самый момент их последней встречи с Хосоком. Зажмурив глаза и умоляя самого себя забыть об этом хотя бы на несколько минут, он с горечью осознал, что уснуть ему не удастся. Слишком сильно бьётся его сердце, слишком сильно потеет всё тело и практически горит, как зажжённый костёр. Слишком сильно Чонгук любил Чон Хосока крепкой братской любовью. Запах недавно догоревших дров, обглоданные кости, оставшиеся после собак, и ночная свежесть Лесных Долин немного смогли успокоить мучащуюся от тоски душу. Случайно увидев знакомый силуэт, лежащий на траве, Чонгук остановился и тут же постарался незаметно скрыться в пугающей темноте. — Генерал, подойдите сюда, — Чимин, не открывая глаз, звал к себе испугавшегося от его голоса мужчину. Тот зачесал назад неопрятные распущенные волосы, ощущая себя максимально неловко и зажато, и тихо подошёл к Паку, чтобы случайно никого поблизости не разбудить. Чимин посмотрел на него, изгибая бровь. — Почему не сядете? — Мне надо спать, — Чонгук пытался изображать спокойствие, но фальшивость во всех его жестах Чимин моментально разглядел, отвернувшись и спрятав от чужих влюблённых глаз свою слабую улыбку. — Если Вы не против, я пойду. — Я против, — загадочно ухмыляясь, Чимин кинул взгляд на того, кто с хмурым видом присел рядом с ним и, чувствуя себя в этот момент абсолютно беспомощным и уязвимым, сорвал тонкую травинку, начав нервно раздирать её на части. — Что-то мучает Вас, раз Вы вышли посреди ночи? — продолжил Пак, изучающими глазами наблюдая за движениями мускулистых рук. — Просто в хижине слишком неудобно спать, — Чонгук с удушающей тревогой смотрел себе под ноги, попутно отвечая на вопрос. — А Вы почему здесь? — вдруг поинтересовался он, в следующую секунду пожалев об этом. — Хотел посмотреть на звёздное небо, — Чимин приподнялся, удобно усаживаясь на колени и прохладной кожей касаясь затвердевших земляных камней. — А что бы Вы хотели? — он перевёл мечтательный взгляд с чёрно-синего небосклона на Чонгука, что ласковым взглядом оглаживал его тело, волнительно кусал нижнюю губу и буквально задыхался от стольких нежных эмоций, которые огромной лавиной обрушились на него в одно кратчайшее мгновение, чуть ли не заставая врасплох. — Я хотел бы коснуться Вас, — прошептал тот, теперь не испытывая прежнего мучительного смущения. Его чувства окончательно взяли верх над разумом, превратив все прежние попытки не терять бдительность в ничтожную пыль. И эта пыль ослепила Чонгука. Она вмиг ввела его в такое состояние, что он больше не мог вспомнить даже собственное имя и только плавно приближался к королю, который, казалось, хоть и отдаляется, но делает это чересчур неохотно и медленно. — Но не могу, — Чонгук в кулак сжал приятную на ощупь ткань, что свисала у Чимина с его худых трясущихся запястий и бессовестно обнажала их, заставляя генерала терпеть ещё большее вожделение и непреодолимое желание Чимина просто схватить, насильно и страстно целуя каждый миллиметр его прекрасного и желанного тела. — По-моему, Вы сегодня слишком много выпили, — кинжалом впился в грудь Чонгука равнодушный голос. — Надеюсь, наутро Вам станет лучше. Спокойной ночи, — взмахнув поднятой с земли накидкой, Чимин собрался уходить, пока всё то, что происходит прямо сейчас, не преодолело ту самую точку невозврата. — Мой господин, умоляю Вас, не злитесь, — Чон ощущает, как вдруг осознанный стыд подступает к его горлу и болезненно сжимают его изнутри. — Чонгук, — Чимин оборачивается к нему, резко присаживается рядом, лёгким ветерком обдавая тёмные вьющиеся волосы, и заглядывает точно во влажные и тонущие в немом отчаянии глаза, — прошу Вас… — он так желает вытереть почти незаметные капли в уголках полузакрытых век, но не позволяет себе даже прикоснуться к ним. — Не стоит влюбляться в меня. Однако сердце Чонгука приказы короля слушать не собиралось.***
— Совет Магов недоволен обстановкой в Цалегарде, — Намджун задумчиво переплёл пальцы, сдвигая длинные брови. — Генерал Кан недавно казнил большую группу горожан, восставших против присоединения их города к Северу. — Там уже назревает ненависть к королю, — с тревогой заявил сидящий слева десницы мужчина. — Нам нужно отправить в Цалегард того, кто исправит ситуацию, — в заключение сказал Ким, в голове уже выискивая подходящие кандидатуры. — Я знаю, кого можно, — Чимин угрюмо встал из-за стола, решив на этой ноте завершить экстренное собрание. — Но для начала пришлите генералу Кану письмо о том, чтобы он вернулся в столицу. Стражники, выжидающие возле массивных железных дверей, в испуге вздрогнули, когда их правитель резко вышел из совещательной комнаты и, ничего не говоря, быстрыми шагами скрылся в пустом коридоре, освещаемом лучами предзакатного солнца.***
— Сокджин? — яркая улыбка расплылась на лице Чона, и он с крепкими объятиями накинулся на давнего друга, громко хлопая по его широкой спине. — Как давно ты вернулся? — Только что наш отряд прибыл из Сервилии, — улыбнулся тот радостной жаркой улыбкой, рукой дружески окольцевав укрытую мехами шею. — А ты возмужал с нашей последней встречи, — зажимая голову Чонгука между своим локтем и подмышкой, Ким начал заливисто смеяться, не прекращая умиляться чужим попытками выбраться из этой ловушки. — Слышал, стал генералом, — Сокджин наклонился, начав трепетно и возбуждающе шептать на ухо. — Сделайте милость, господин. Разрешите мне поразвлечься с девушками в Ваших шикарных покоях. — Опять твои тупые шутки. Раскатистый смех обрушился на Чонгука, и он, скрестив руки на груди, продолжил ждать, пока его друг наконец успокоится. Они давно не виделись, так что тем для обсуждений накопилось предостаточно. Сокджин рассказывал, как путешествовал на юге, знакомился с женщинами, пробовал кучи иностранных блюд, видел самых разных магов, один из которых, по его словам, умел лёгким касанием стереть человеку память. — А у тебя что нового? — спросил Ким, пьяным взглядом упираясь в сочные бёдра девушки, что прошла мимо них в местной таверне. — Ничего. Верно служу королю, как и раньше, — тихо пробурчал Чонгук, начав нервно стучать пальцами по мокрому столу. Его глаза замерли в одной точке, и Сокджин вопросительно наклонил голову, пытаясь прочитать чужие мысли. — Ты теперь входишь в его близкое окружение, ведь так? — не отворачиваясь от встревоженного лица напротив, Ким сделал новый глоток. — Да, к сожалению, — сквозь затаённую грусть шептал Чонгук и рассерженно тянулся за своей кружкой, до дна пытаясь выпить оставшийся алкоголь, который являлся сейчас единственным шансом забыться. — Почему это? — замечая то, как дрожат руки его друга и как странно он мнётся, говоря о Чимине, Сокджин весь напрягся в ожидании. — Потому что, — горькая неискренняя улыбка появилась на влажных губах, порождая недолгую тишину, — я влюбился в него, Сокджин, представляешь? — почти срываясь на истерический смех, Чонгук продолжал говорить, опуская голову на стол и до боли начав сжимать собранные в пучок волосы. — Я впервые так сильно влюбился в кого-то. Впервые, — резкая слабость одолела всё его тело, и произносить слова стало в разы сложнее, потому что настолько много было того, что Чонгук хотел сказать, но от переизбытка эмоций не мог сосредоточиться и остановить тот творившийся внутри него хаос из бурного потока чувств, которые никак не могли вспыхнуть в полной мере, ограничиваясь королевскими запретами, правилами и предписанными установками. Казалось, всё в этом мире было против него. Против его влечения. Против его истинной любви. И даже объект этой любви безжалостно отвергал её, нарекая исключительно на трагический конец. Чонгук был совершенно один. Снова. — Ну ты меня, конечно, сейчас удивил, — долго стараясь прийти в себя, Сокджин наконец-то решил немного подбодрить своего друга, не зная, способно ли вообще что-то помочь ему в данном положении. — А король об этом знает? — удостоверившись, что их никто не слышит, Ким приблизился к чужой макушке, устремляя тёплое дыхание прямо в густые локоны. — Наверняка знает, — бормотал Чон себе под нос так, что его ответ не сразу можно было расслышать. — Не волнуйся, мы что-нибудь придумаем, — сказал Сокджин, на самом деле не имея ни единого представления, как Чонгуку можно из этого выбраться. После того, как Пак Чимин стал Королём Севера, страна полностью преобразилась, люди зажили по-новому. На их территории больше не нападали, дома не грабили иностранные разбойники, дети не умирали от обморожения, простаивая весь день на холоде и прося милостынь у прохожих, а омерзительные, вызывающие тихий ужас казни больше не были типичным общенародным представлением на городских площадях. Некогда Сокджин и Чонгук вдвоём проходили по тем самым улицам, которые теперь уже было не узнать. Они не были пропитаны запахом гнили, нищеты и болезней. За каждым поворотом мужчин не поджидали немытые женщины из местного борделя. И плотный снег не был повсюду запачкан в алой неповинной крови. Подходя к воротам королевского дворца, Сокджин видел, что лицо Чонгука стремительно меняется, будто он каждый раз теперь боится входить сюда снова. — Генерал, Его Величество зовёт Вас к себе на важный разговор, — из ниоткуда выскочил перед ними один слуга, тут же убегая в другую сторону. — Разговор? — неуверенно повторил Ким, хватая за руку превратившегося в немую статую друга. — О чём это он хочет поговорить с тобой? — Не знаю, — Чонгук поднял взгляд и громко сглотнул, вынимая свою ладонь. — Давай увидимся завтра, хорошо? — Но я же ещё не дал тебе попробовать дорогое южное вино! — обиженно воскликнул Сокджин, вспоминая, как долго пытался его достать. — Успеем, — коротко ответил Чон и направился наверх, ловко минуя некоторых слуг. Он не ощущал ни радости, ни печали, и лишь некий неопределённый страх перед неизвестностью терзал его. В комнате Чонгука ждала злорадная и победная ухмылка на лице Ким Тэхёна, вдумчивый, испепеляющий взгляд десницы и словно не замечающий его присутствия Чимин. — Генерал Первой Королевской Армии по Вашему приказу прибыл, — сообщил один из стражников и отошёл в сторону, позволяя Чону пройти. — Здравствуйте, мы хотели обсудить с Вами кое-что, — торжественно начал Намджун, оборвавшись на полуслове. — Зачем медлить? Давайте сразу перейдём к делу, — беспардонно перебил его адмирал, не желая растрачиваться на формальности. — Он прав, — Чимин, даже не соизволив посмотреть в безмерно любящие его глаза, в одну секунду нанёс Чонгуку самый сокрушительный удар. — Завтра утром Вы с частью Ваших войск отправляетесь в Цалегард на несколько месяцев. — Хорошо, — последовал вялый и на удивление быстрый ответ, на который никто в этом помещении изначально не рассчитывал. — Что-то ещё, или это все Ваши указания? — Чонгук уже практически был мёртв изнутри, но всё ещё предпринимал жалкие попытки изобразить полную отрешённость. — Мне необходимо, чтобы Вы смогли успокоить народ после жестокостей генерала Кана, — сухо отвечает Чимин, отводя вбок свой привычный равнодушный взгляд. — Ради Вас, мой господин, я сделаю всё, что в моих силах, — присев на колено, Чонгук приложил ладонь к трепещущей от бешеных ударов груди.