***
— Извините, Ваше Величество, только что пришла посылка из Цалегарда, — один слуга несмело отворил дверь и сразу же ощутил, как морозный воздух вырвался из комнаты, мурашками проходя через тело. — От генерала Чона. Не успев снять своё пальто, Чимин взволнованно обернулся в сторону двери, и в жестах его выражалось некое удивление вперемешку с радостью. Он, не моргая, наблюдал за тем, как на стол его ставят живой цветок, окружённый тонким стеклом. Чимин заворожённо рассматривал молочно-белые лепестки с розоватым оттенком, которые были такими же красивыми и чистыми, как чувства Чонгука. Тёплый свет канделябра отражался в прозрачном стекле, согревая в душе Пака ту прежнюю холодность и безэмоциональность. Небольшая записка, аккуратно завёрнутая самим Чонгуком, лежала рядом и с трепетом хранила на себе оставленное послание. — Сейчас генерал Чон заболел, поэтому не может вернуться в столицу на бал, — добавил слуга, заметив, как король неуверенно развернул записку замёрзшими пальцами и беззвучно прошептал про себя её содержимое.«Мне очень жаль, что я не смогу приехать на Ваш праздник, господин. Поэтому, прошу, примите мои скромные поздравления»
Цветок магнолия — символ благородства и настойчивости. Он означал, что, несмотря на то, сколько времени пройдёт, любовь Чонгука не ослабнет. Он по-прежнему будет пылать неудержимой страстью и, если понадобится, сам же и сгорит в ней дотла. — Подождите немного, — Чимин спрятал чужое письмо себе в карман и резко сел за стол, вихрем сметая с него всё ненужное. Тяжело вздохнув, он дрожащими руками схватил чернила и плавно начал выводить буквы на бумаге. Слуга смирно стоял у двери и с тревогой наблюдал за тем, как невероятно чувственно Чимин пишет свой ответ. — Отправьте это генералу, — через минуту он наспех вручил тому конверт и взволнованно нахмурил брови. — И проследите, чтобы никто об этом не узнал. Тем более адмирал Ким. — Хорошо, понял. Дверь громко захлопнулась, и, подождав, пока звук чужих торопливых шагов прекратится, Чимин обессиленно опустился на холодную постель. Нежный благоухающий цветок ранил его настолько сильно, что каждое незначительное воспоминание о Чонгуке оставляло на коже кровоточащие порезы. И в этих странных вздохах Чимин пытался найти способ успокоиться, ослабить боль и не ощущать себя так, словно в глубокий омут погрузили всё его тело. Груз железных кандалов тянул его вниз, вынуждая с горечью признать то, что, как бы Чимин не притворялся совершенно бесстрастным, ему не удастся избавиться от тоски, которая поглотила его внутренности. Она стала течь по его сосудам, стала вмешиваться в его сны, а затем полностью заполонила дворец, где он больше не мог находиться, постоянно слыша новости о Цалегарде и о том, как генерал Чон и ближние его советники значительно улучшили ситуацию в городе. Находящийся за несколько километров Чонгук был готов бездумно вскрывать себе вены, ведь чересчур обидно было признавать, что тебя не любят в ответ. Даже не пытаются полюбить. В голову, как назло, лезли самые отвратительные мысли. Чон вспоминал свою мать, которая вечно смотрела на него снисходительно и вечно ругала за малейший проступок. Он никогда не слышал из её уст ни похвалы, ни каких-либо других нежных и любящих слов. В одиночестве гуляя по саду, мальчик нередко всерьёз задумывался сбежать. Не важно куда и как. Просто сбежать и не возвращаться туда, где постоянная тишина и презрение изъедали детскую радость, разламывая её на части. Где телесные наказания действительно казались лучше, чем то, как обращались с душой. И где Чонгук только и слышал, что никогда он не будет кому-то нужен, кроме себя. Клеймом выжигались на юном искалеченном оскорблениями сердце чужие слова. Чонгук так тщательно и долго хранит ещё оставшуюся надежду на счастье, что слабо теплится глубоко в сознании. Ему больно смотреть на то, как безжалостно Чимин желает убить каждое её проявление.***
Во всём королевстве люди устраивали пышные представления. Во дворец съезжались гости из самых разных стран, преподносили самые разные подарки и, как обычно, ворчали на суровую погоду Севера. Даже старейшины Лесных Долин прислали королю свои веками используемые магические отвары от всех болезней и, главное, тот самый синий алкогольный напиток, продолжая со смехом вспоминать то, как Чимин, не дрогнув ни единым мускулом, выпил залпом целый стакан. Сам бал не был столь шикарен, каким его любили устраивать государства Запада и Юга. Ухоженные, стройные кавалеры приглашали дам, что сначала несмело мялись на месте, а затем грациозно кружили по залу, пытаясь красотой затмить всех своих конкуренток. Однако настоящие северяне и все прибывшие гости имели значительно разные представления о том, как следует развлекаться. Чимин сидел с полным безразличием в глазах, и его уставшие от пьяного шума соратники с непониманием наблюдали за вечно смеющимися парочками, что решили устроить весёлые конкурсы на то, кто быстрее выпьет бокал вина, сделает несколько оборотов вокруг себя и затем попробует с помощью магии попасть в поставленное на стул яблоко. — И это вы называете конкурсом? — надменно произнёс Тэхён, величаво взмахнул праздничным широким одеянием, проходя в середину зала, и своей решительностью заставил всех вокруг внезапно замолчать. — Покажем им, как развлекаются на Севере, друзья? — усмехнулся он, и гулко закричавшие военные вышли из-за столов, расталкивая народ. Намджун поймал на себе выжидающий взгляд адмирала и, пытаясь сдержать улыбку, рукой указал в конец зала, за секунду воплотив огромного монстра буквально из воздуха. Северяне бросились на него, а ошарашенные гости, крича от страха, начинали разбегаться по сторонам, пока король с удовольствием за ними наблюдал и тянул довольную ухмылку, когда солдатские мечи жестоко потрошили чужую плоть.***
— Вам не приходили новости из Цалегарда? — прошептал Чимин на ухо знакомому слуге и судорожно осмотрелся по сторонам. — Нет, господин, — он, понимая, что король имеет в виду, позже тихо добавил. — И никаких писем тоже. — Хорошо, — ответил Пак, хотя на самом деле душе его с каждым днём становилось только хуже. Прошло две недели, а весточки от Чонгука не было никакой. Чимин, до этого всегда умеющий сохранить трезвость ума, начал вести себя совершенно безрассудно. Целыми вечерами он смотрел в одну точку, будто сумасшедший, и думал только о том, как поживает генерал Чон, всё ли с ним в порядке, выздоровел ли он. Хотелось бросить все дела, посреди ночи забраться в сырую конюшню и приехать к Чонгуку, чтобы наконец освободиться из плена, в который Чимин сам себя завёл. В этому плену он бился о стены, пытаясь выбраться, а затем, изнемогая, спасал себя лишь той кроткой мыслью, что Чонгук должен вот-вот вернуться и спасти его. Чимин яро ненавидел себя за то, что так бессердечно и необдуманно поступил с человеком, чьё присутствие совершенно незаметно стало для него чем-то жизненно необходимым. Даже его лёгкая улыбка превратилась отныне в самый желанный подарок. И как было бы превосходно, если бы Чонгук соизволил подарить её своему королю, уставшему ждать их встречи.***
Странная лихорадка, одолевшая генерала и нескольких его слуг, постепенно начала отступать. Чон больше не просыпался в глухой ночи, ощущая, как тело его горит, пылает и чуть ли не плавится под тёплым пуховым одеялом. Краснота в горле уже не была столь яркой и болезненной, и через пару дней генерал уже мог нормально говорить и есть, не задыхаясь при этом от боли. Огорчению его не было предела, когда он понял, что в ближайшие недели не сможет приехать во дворец — чересчур опасно было отпускать изнемождённый организм сквозь зимние лесные дебри, которые даже здоровый человек не всегда способен пройти без каких-либо повреждений. В Цалегарде Чонгука уважали как своего главного управляющего. Он манил таинственным безмолвием, умом и спокойствием. Всё в городе проводилось под его контролем, в том числе и строгий выбор должностных лиц. С виду увлечённый работой мужчина от всех скрывал, как в действительности ему надоело заниматься всякими бумагами, проводить собрания и непрерывно следить за тем, чтобы не допустить новый общественный бунт или мятеж. Чонгук не желал целыми днями просиживать в кабинете, рыться в документах и, слабо посматривая в окно, вновь и вновь думать о Чимине. Он не вылезал из его головы ни на час и уже постепенно превращался в тупую ноющую боль в висках, от которой не спасали никакие лекарства. Эта боль усиливалась, размывая перед глазами очертания любых предметов, и непосильной пыткой казалось простое желание взглянуть на небо, заполненное серыми тучами. — Генерал Чон, Вам пришло письмо от короля, — в один из таких дней в душную комнату зашла девушка. — От короля? — Чонгук встал с места, со скрипом отодвинув стул, и, преодолевая дрожь, подошёл к широкому приоткрытому окну, направив тусклый солнечный свет на трясущийся в руках лист.«Спасибо за Ваш подарок, генерал. Я слышал, Вы сейчас больны. Искренне желаю скорейшего выздоровления. Вы нужны Северу. И мне»
Спиной опираясь об каменную стену, Чонгук прижал к сердцу небольшое письмо и, отрывисто пытаясь вдохнуть воздух, почувствовал, как сердце его от счастья пробивает рёбра и внизу живота что-то нежное растекается, перекручиваясь в маленькие щекочущие узелки.***
Небольшой отряд военных приближался к дворцу. На ветру развевая знамёна Севера, он ровным строем прошёлся по площади, словно цепями приковывая к себе внимание всех вокруг. Возле массивных украшенных драгоценными камнями дверей показалась высокая фигура в длинном тёмном одеянии, и прибывшие почтенно кланялись, слезая с лошадей. — С возвращением, генерал Чон, — вежливо улыбнулся Намджун, сцепив свои руки за спиной. Мужчина, что стоял впереди всех и слабым поклоном ответил деснице, вдруг ласково поднял взгляд на самые верхние этажи дворца, щурясь от слепящего солнечного света. С висков его стекал пот, потому что погода сегодняшнего дня казалась тем редким исключением, когда на жестоком Севере становилось тепло и безветренно. Ким Тэхён встретил генерала крепким рукопожатием, до сих пор сохраняя во взгляде постоянно пылающую к нему неприязнь. — Король сейчас в своих покоях, — наконец-то ответил Намджун на главный вопрос Чонгука, будто прочитав его мысли. — Он занят? — любопытство Чона заставляло его говорить, не раздумывая. — А Вы так хотите с ним увидеться? — Ким в недоумении приподнял бровь, начиная пронзительно осматривать генерала, тут же отвернувшегося. — Нет. Просто я думал, он захочет провести собрание насчёт нынешней ситуации в Цалегарде, — нервно сглотнул он, надеясь, что ложь его казалась максимально правдоподобной. — Чон Чонгук! — раздался громкий и радостный визг. — Ну наконец-то ты вернулся! — со спины на ничего не понимающего генерала набросились с такой силой, что он еле устоял на ногах. — Ой, прошу прощения, — вмиг произнёс Сокджин уже более тихим голосом, заметив, как осуждающе десница взглянул на него. — Я передам, если король захочет Вас видеть, — напоследок кинул он, оставляя двух друзей в полной тишине. — Сокджин... — не успел возмутиться Чонгук и донести до пылкого товарища своё недовольство, как вдали мелькнула знакомая фигура, и он сразу забыл обо всём на белом свете. — Неужели не скучал по мне?! — Ким продолжал трясти генерала за плечи, не замечая, что за спиной, освещаясь солнечными бликами, стоит Его Величество и робко кланяется в знак приветствия, чувствуя, как чужой тоскующий взгляд проходится по его покрытому мурашками телу. — Эй, ты слышишь меня? Пошли выпьем уже наконец! — тянет Сокджин своего иступленного друга за рукав. Чимин слышит настойчивые просьбы и решает незаметно скрыться из виду, возвращая Чонгука в реальность. Оказавшись совершенно один в своих покоях, он с любовью смотрит на тот заветный подарок, и чувство облегчения оттого, что Чонгук приехал, словно открывает в нём второе дыхание. — Ты думаешь, я тебя просто так позвал? — резко помрачнел Сокджин, наливая вино в свой бокал. — Недавно я слышал, что в столице разрушили ещё один собор прямо в День Рождения Его Величества. Чонгук раздражённо поджимает губы и отводит взгляд, ногтями царапая себе в колено. Задумавшись, он продолжает упорно молчать и терпеливо выжидает, когда Ким заговорит снова. — Да, я тоже сразу подумал, что это его рук дело, — тяжко вздыхая, говорит тот с толикой усталости в голосе. — Думаешь, он вернулся в Северное Королевство? — в тишине спрашивает Чонгук, будто под гипнозом наблюдая, как дорогой иностранный напиток плещется в его стеклянной посуде. — Думаю, да, — Сокджин делает короткий глоток, позже облизывая губы. — Таким образом его скоро поймают. — Если Хосок решится начать мятеж против короля, мне придётся самому его казнить, — грозно заявляет генерал, втайне бросая взгляд на свой беспощадный в бою меч. — Твоя верность непоколебима, однако, — ехидно ухмыляются ему в ответ, качая головой. — Кстати, как там насчёт… — Ничего не изменилось. Я по-прежнему люблю его, — уверенно и ясно признаётся Чонгук, с полуслова догадавшись о том, что больше всего интересовало его друга на данный момент. — Эх, Чонгук, — Сокджин наморщил переносицу. — И что ты собираешься с этим делать? — Ничего, — Чон откидывается на спинку стула, вытягивая крепкую шею. — Всё, что я могу, — служить моему господину до конца жизни. — А если твой господин найдёт себе супругу? — Сокджин опирается на локти, пододвигаясь ближе. — Знаешь, сколько людей на балу пыталось сосватать ему своих родственниц? — Мне плевать, — Чон раздражённо встаёт с места, слыша, как дверь сзади них без стука открывается. — Генерал, Вас вызывают на общее совещание с королём. Минуты, которые заняли у Чонгука на путь до нужной комнаты, превращались в часы, потому что желание наконец-то увидеть Пак Чимина было сильнее времени и обстоятельств. Чонгук был готов рывком наброситься на короля, словно бешеный зверь, когда тот сидел напротив него и нервно записывал что-то в бумагах, стараясь хотя бы чем-то скрыть от других своё искреннее счастье, в порыве которого он несколько минут назад чуть не прослезился в своих покоях. — Садитесь, генерал, — ударил в замутнённую голову Чона рассудительный и вялый голос такого же, как обычно, равнодушного правителя. Генерал даже взгляд его на себе поймать не может — Чимин будто специально не обращает на него внимание и не позволяет себе любоваться тем, как похорошел Чонгук за это время. Его чёрные густые волосы доросли до той длины, когда можно было спокойно собрать их в хвост, а широкие, словно потухшие глаза стали ещё задумчивее и требовательнее после всего, что камнем легло на плечи Чонгука в Цалегарде. Он тревожно хрустел пальцами под столом и надеялся, что его учащённое сердцебиение не слышит никто, кроме него самого. Высокие стены вокруг покрывались одним единственным именем, и даже не оживлённые предметы стали шептать Чонгуку: «Иди, обними его, ты ведь так скучал». Щёки предательски краснеют и горят, как у скромного мальчишки, и невинный детский взор внезапно сталкивается с испепеляющим взглядом, который Чимин смело кидает на генерала, уже почти не слушая то, что обсуждают остальные. Он неохотно отвлекается только тогда, когда Чонгук внимательно отвечает на летящие к нему со всех сторон вопросы. — Мы благодарны за Вашу работу, — вдруг обратился Намджун, и все следом сделали лёгкий кивок. — Но, увы, у нас теперь появилась новая проблема, — резко сменилась тема разговора. — Анархисты вновь начали выступления против короля. — Нам удалось поймать некоторых, — заявил один из командующих стражи, заставив Чонгука заметно напрячься. — Они сейчас находятся в темнице. Двое из заключённых — маги Чёрных Искусств. — Жаль, что Вас, генерал, не было в тот день. Мы с Вами могли бы восстановить то прекрасное здание, — ухмыльнулся Чимин, многозначительно приподняв бровь. Чонгук страстным взглядом вцепился в него, плавно опуская глаза, и с мечтательным видом уставился на то, что так безумно и каждодневно жаждет затянуть в глубокий и жаркий поцелуй. Даже мимолётно прозвучавшее «мы с Вами» было настолько ласкающим слух, что захотелось тихо и застенчиво добавить: «…вдвоём». Между двумя молчащими мужчинами моментально возникла внеземная интимная связь, что слабыми ударами тока проходилась по их коже. Зажглось ярким пламенем непреодолимое желание выгнать всех из этой комнаты и остаться один на один среди тишины, которую никто не осмелится нарушить. Подобная тишина нависла над головами озадаченных присутствующих и с грохотом треснула на миллион осколков, когда Чонгук резко расплылся в насмешливой улыбке, что своей напористостью вынудила Чимина робко и медленно облизать пересохшие губы. — Для меня и для всего королевства сейчас самое главное, чтобы в порядке были Вы, господин, — скрещённые пальцы поддерживали подбородок Чонгука с едва заметной щетиной. — Вы позволите мне увидеть заключённых? — хитрым взглядом он буквально очертил каждый изгиб Пак Чимина, ловил каждый его небольшой вздох, замечая, как изящно и плавно движутся его пальцы и как он сексуально зарывается ими в волосы, пока бледное его лицо сверкает при дневном свете и кажется чем-то изумительным, приближённым к совершенству. — Я вижу, Вы всерьёз заинтересовались этим, — презрительно добавил один из сидящих. — Зачем Вам связываться с преступниками? — Чтобы защитить от них Его Величество. — Правда? А не для других ли целей? — Вы не уверены в моей преданности короне? — Чонгук повернулся к лицу полного, явно невзлюбившего его графа. — Я дал присягу королю и не посмею нарушить её. Так что если Вы обидите Его Величество, я лично отрублю Вам голову, — надменно улыбнулся он в ответ на испуганный и рассерженный взгляд. — Да как Вы смеете?! — чужие щёки краснели с каждой секундой лишь сильнее, и светлые глаза вмиг начали густо чернеть от гнева. — Я тоже могу сомневаться в Вас, не так ли? — довольный собою Чонгук краем уха услышал, как Чимин усмехнулся после его слов. — Никто не сомневается в Вас, генерал, — Намджун попытался разрядить неприятную обстановку, положив руку на толстое плечо почти горящего от злости графа. — И Вы, прошу, сохраняйте спокойствие. — Прекращайте этот цирк, — приказал Пак, втайне продолжая наслаждаться подобной ситуацией и тем, как несмотря ни на что Чонгук глядит на него, словно помешанный на своём кумире фанат. — Вы, генерал Первой Королевской Армии, — он особенно выделил последние слова, — можете не спрашивать у нас такие глупые вещи. У Вас есть доступ ко всему в этом дворце. — И даже в Ваши покои? Все замерли, удивлённо хлопая ресницами. Метель за широким, слабо закрытым окном подозрительно замолчала, и всё здание покрылось тяжёлым прозрачным куполом, который, казалось, готов треснуть в любую секунду. Чимин бы честно поклялся в том, что никогда до этого не испытывал подобной потерянности, почти граничащей с агрессией. — Это была шутка, господин, — ровно минуту продлевая затяжную интригу, Чонгук решил свести всё на лёгкое недопонимание. — У Вас, действительно, слишком глупые вопросы, — вмешался Ким Намджун, не понимая, чего такими способами пытается добиться, мягко говоря, обнаглевший генерал. — Думаю, нам стоит продолжить вечером. Сейчас мы ждём приезда одного из представителей Совета Магов. — Хорошо, — сказал Пак, и все поднялись со своих мест, делая небольшой поклон на прощание. — А Вы, генерал, останьтесь, — грозным тоном добавил он, подходя к окну. Все, переглядываясь между собой и что-то нашёптывая перед уходом, вскоре вышли из комнаты. Мечта Чонгука наконец-то начала постепенно сбываться, но затем камнем грохнулось на дно, разбиваясь вдребезги. — Вы слишком много себе позволяете. Неужели после моего письма Вы набрались столько смелости? Чимину не приходилось изображать серьёзность. Он по правде был сейчас крайне возмущён. — Ни в коем случае, — Чонгук присел на колено, опустив голову. — Я прошу прощения, если мои слова оскорбили Вас. Нерешительно оборачиваясь, Чимин стиснул зубы, так ненавидя себя за то, что, имея столько власти, не способен элементарно отчитать Чонгука, когда он так робко и влюблённо смотрит на него, сам об этом не подозревая. Чон явно издевается над королём подобным образом, испытывая на прочность. И тому кажется, что любую самую жестокую пытку он перенесёт легче, чем хриплый голос Чон Чонгука, шёпотом отдающий в ушах каждую ночь. Всемогущий, никогда не поддающийся эмоциям господин оказывается не столь сильным, чтобы собственные мысли заточить в тюрьму. Он сам заперт в этой тюрьме, и нечто тёплое и приятное под названием любовь сочится из его глубоких ран, оставленных после того, когда он всячески пытался в себе это чувство убить. Чимин подходит к генералу, и худые колени его трясутся просто от радостного осознания, что он наконец-то рядом. Наконец-то он так близко. — Мой господин… — Что мне делать с Вами, Чонгук? — Чимин замирает с таким видом, будто ждёт свою неизбежную казнь. — Вы для меня всё, Ваше Величество, — Чонгук берёт в ладонь металлический герб, свисающий у пояса. — Поэтому я буду слушаться любого Вашего приказа, — он, как и принято, почти воздушно касается губами подвески в знак верности. Чимин кротко и несмело тянется ладонью к мягким волнистым прядям, больше не имея сил сопротивляться желанию коснуться их. Чонгук отпускает подвеску и удивлённо поднимает любящий взгляд, замечая, как король беспрестанно пытается побороть в себе жгучую неловкость, но смелости его хватает только на то, чтобы кончиками пальцев задеть макушку и сквозь незримые слёзы посмотреть на генерала. Тот вмиг перехватывает его ледяное запястье и ласково покрывает сладкими поцелуями тыльную сторону трясущейся ладони. Его горячие губы словно оставляют ожоги на вечно холодной коже, но несмотря ни на что, Чимин безудержно рад вновь ощутить, каково это. Он хочет зарыдать от переполняющего его тело счастья, хочет взорваться от удовольствия и никогда в этой жизни не вынимать своей руки, так бездушно отрывая от мягких губ. Чонгук сдаётся, мысленно бросает свой меч на пол и предстаёт абсолютно безоружным. Всё, на что он способен сейчас, — только целовать Чимина до потери пульса, будто вымаливая о чём-то, вдыхать полной грудью его свежий и приятный запах, а затем крепко сжимать его руку в своей, переплетая пальцы. — Я безумно скучал по Вам, мой господин, — шепчет томное признание он в его запястье и прикладывает к своей тёплой щеке, расплываясь в улыбке наивысшего восторга. — Я тоже скучал по Вам, генерал Чон, — тихо и неуверенно отвечает Чимин, будто стоит у пропасти и так опасается нечаянно оступиться, насмерть разбившись об острые прибрежные скалы. — Ваше Величество, могу ли я назвать Вас по имени? — Чонгук поднимается с колен и с нежностью в глазах смотрит на своего короля, ни на секунду не отрываясь, чтобы как можно лучше запомнить его блестящие встревоженные глаза, крохотные бледные веснушки под ними и те озябшие пухлые губы, которые стали для него восьмым чудом света. Чимин привык, что «король», «правитель», «господин» так крепко связались с ним, что становилось трудно вспомнить своё настоящее имя, которое уже несколько лет никем не произносилось, словно стало чужим, ненужным и не подходящим для вежливого обращения — Можете, — кивая, надтреснутым голосом произнёс Пак и почувствовал, как до невозможности бережно Чонгук обхватил его вторую руку, любовно целуя и её. — Чимин, позволь мне остаться во дворце, — Чонгук произносил его имя так осторожно и трепетно, словно оно было хрустальным. — Эти два месяца без тебя стали пыткой, — откровенно признался он, стоя настолько близко, что в любой момент лёгким движением головы был способен задеть влажными губами чужой напряжённый лоб. — Прости, что всё так вышло, — Пак, утопая в своей усиливающейся симпатии, с наслаждением отвечает на все чужие прикосновения, опускает формальности, и прерывистое дыхание не спеша впитывается в корни его волос, когда генерал носом зарывается в них, продолжая прижимать сплетённые руки к своей груди. — Не отталкивай меня, Чимин, — он готов повторять любимое имя вслух хоть миллиард раз. — Я хочу быть рядом с тобой.