холодные руки

Хенджин в жизни ни за кем не бегал. Не было необходимости, желания, не видел смысла, возможно?.. Он прекрасно помнит, как в подростковом возрасте испытывал странное ощущение превосходства перед теплокровными людьми, которые мнили о себе так много, но были такими хрупкими по сравнению с ним. Он встречался с обычными девушками, встречался и с парнями — хотя эти встречи в основном заканчивались с наступлением утра. В том состоянии он и познакомился с чертовой Лили, которая всегда была ебнутой, но тогда ее презрение казалось ему оправданным, логичным, как снисходительное отношение хищника к жертве. Сейчас он не может не испытывать презрение к себе прошлому, теперь, когда бежит вверх по улице, за Феликсом и его спутником, уже скрывшимися из виду. Когда он, вскочив, искал по карманам кошелек и бросал на стол пару купюр за их несостоявшийся обед, Лили не хотела отпускать его руку. Если бы взглядом можно было убивать, они оба, наверное, полегли бы там кучками пепла, и она, испепеленная его раздражением и обидой на то, что все снова получилось так по-идиотски, и он, как кислотой прожигаемый злым взглядом из-под аккуратных дуг бровей. Когда дорога подходит к развилке, Хёнджин останавливается на мгновение, оценивая вероятность, с которой они могли свернуть на любую из дорог. «Если я все-таки угадаю сторону», — загадывает он, — «у нас все будет хорошо». И поворачивает налево. *** Феликс кипит, как переполненный чайник, того и гляди засвистит паром из аккуратного носика-кнопки. Чанбин улыбается собственному сравнению и сжимает ладонь, тянущую его вперед с непреодолимой настойчивостью маленького танка. — Ликси? Феликс? — пробует он, чувствуя, как уже запыхался. — А от кого мы спасаемся? Он слышит напряженное пыхтение в ответ, но мир вокруг все же замедляется — его перестают тащить непонятно куда. Они уже прошли (или пробежали?) большую часть кафе по небольшой туристической улочке, полной различных едальных заведений, и заурчавший желудок напоминает Чанбину о существовании базальных потребностей, а насупившееся феликсово личико — о том, что не хлебом единым. Вздохнув и мысленно прощаясь с мечтами о зажаренной яишенке с беконом и хрустящими тостами, он тянет Феликса к себе, обнимая. Тот поддается легко, шмыгает носом и упорно молчит — то ли сердится, то ли стыдится подобной сцены. — Ну, чего ты? — с мягкой укоризной бубнит ему на ухо Чанбин и протягивает руку, чтобы погладить по отросшим волосам. — Кто это был? Бывший какой-нибудь? Или та девочка у тебя из кармана сотню украла? Феликс вздыхает только, поглубже зарываясь носом в его плечо. Чанбин прикрывает глаза с усталой покорностью молодого отца, и вздрагивает, ощутив резкий толчок воздуха рядом, будто по нему хлыстнули кнутом, но промахнулись. Он открывает глаза. Напротив них стоит тот самый парень из кафе, достаточно смазливый, чтобы красоваться на обложках журналов, валяющихся на столиках в холле ожидания отеля, но лицо у него застывшее, а взгляд не сулит ничего хорошего. По спине тянет холодком нехорошее ощущение опасности, как когда при просмотре ужастика ты знаешь, что теоретически с тобой ничего случиться не должно, но мурашки по всему телу утверждают вероятность обратного. Незнакомый парень смотрит так, будто не прочь украсть у самого Чанбина из груди легкое, или что-то еще подобной жизненной важности. Наконец и Феликс, ощутивший все же что-то неладное, приподнимает голову, и глаза его расширяются в удивлении, когда взгляд падает на их неожиданного визави. Страха на его лице, впрочем, ноль целых, ноль десятых — он только хмурится и таращится исподлобья, явно зная о незнакомце побольше, чем сам Чанбин. — И чего? — с претензией спрашивает Феликс, и с изумлением, Чанбин замечает, как парень вроде как-то даже тушуется под этим недовольным взглядом влажных, как у олененка, карих глаз. — Свидание закончилось так быстро, что ты решил на досуге постоять тут шлагбаумом? На лице незнакомца мелькает раздражение, быстро сменившееся терпеливой покорностью, Чанбину достается еще один негодующий взгляд, а затем он отвечает, просто: — Может поговорим? Нормально. Пожалуйста. *** Хенджин никогда ни за кем не бегает, и просить о чем-то он тоже не особо любит. Но сейчас — только сейчас — он дает себе шанс на уязвимость и разрешает себе сделать навстречу что-то большее, чем просто шаг.